Вот почему уже двенадцать дней Мегрэ использовал обычную тактику: шаг за шагом, минута за минутой следил за своей жертвой с утра до вечера и с вечера до утра, причем слежка была настолько явной, что должна была опротиветь подозреваемому точно так же, как и полицейским.

Вот почему и этим утром он постарался занять место именно в этом купе, напротив молодого человека, который, завидев его, слегка помахал рукой в знак приветствия и вынужден был долгие часы ломать комедию, изображая непринужденность.

Омерзительное преступление! Преступление без каких-либо смягчающих обстоятельств! Преступление тем более гнусное, что совершил его родственник жертвы, юноша образованный и без бросающихся в глаза пороков! Преступление к тому же и хладнокровное! Почти научное преступление!

Для присяжных это означало бы смертную казнь! И молодой человек, немного бледный, но с красными пятнами на скулах, поднял обреченную на гильотину голову навстречу входящим таможенникам.



Пассажиры, ехавшие в этом купе, едва не запротестовали. Мегрэ по телефону отдал распоряжения, и багаж пары досматривали очень тщательно, настолько тщательно, что это уже становилось нескромным.

И в результате — ничего! Жеан д'Ульмон улыбался своей бледной улыбкой. Улыбка эта была адресована Мегрэ. Д'Ульмон знал, что перед ним враг. Он чувствовал, что его хотят взять измором, что идет война на истощение сил, в которой он может потерять жизнь.

Он, убийца, знал все. Он знал, когда, как, в какую минуту, при каких обстоятельствах было совершено преступление.

Но Мегрэ, куривший свою трубку, невзирая на гримасы соседки, которую беспокоил табачный дым, — что знал он, что удалось ему обнаружить?

Борьба на измор: кто раньше выдохнется! Когда граница осталась позади, Мегрэ больше не имел права вмешиваться, а вдали уже замаячили первые копры Боринаха.

Так зачем же было ехать сюда? Зачем упорствовать?

Зачем идти в вагон-ресторан, куда пара направилась выпить аперитив, и молча садиться за тот же столик, не сводя с обоих угрожающего взгляда?

Зачем, сойдя в Брюсселе, останавливаться в «Паласе», где Жеан д'Ульмон и его любовница сняли номер?

Обнаружил ли Мегрэ какой-нибудь изъян в этом твердом алиби? Забыл ли Жеан д'Ульмон о какой-нибудь мелочи, которая и выдала его?

Но нет! В этом случае его бы арестовали во Франции, он предстал бы перед французским судом и, без сомнения, был бы осужден на смертную казнь…

В «Паласе» Мегрэ занимал соседний номер. Мегрэ оставлял свою дверь открытой, спускался следом за парой в ресторан, шел за ними по Новой улице, разглядывая выставленные в витринах товары, заходил в ту же пивную, упрямый, неколебимый, внешне абсолютно спокойный.

Соня была взвинчена точно так же, как и ее спутник.

На следующий день она поднялась только в два часа и оба завтракали в номере. И слышали, как Мегрэ звонит по телефону: он тоже заказал себе в номер еду!

День, два… Пять тысяч франков уже должны были испариться… Мегрэ оставался на посту, куря свою неизменную трубку, засунув руки в карманы, исполнившись мрачного терпения.

Но что было известно ему? Кто мог бы сказать, что было ему известно?



На самом деле Мегрэ не знал ничего. Мегрэ чуял.

Мегрэ был уверен в том, что распутал дело правильно, он готов был поклясться, что это так. Но напрасно он сотни раз припоминал малейшие детали, допрашивал парижских шоферов и специалистов по бегам.

«Видите ли: перед нами проходит столько людей…

Возможно, что…»

К тому же во внешности Жеана д'Ульмона не было ничего особенного, и люди, которым предъявляли его фотографию, моментально опознавали кого-нибудь другого.

Чутья тут было недостаточно. Убеждения тоже. Правосудию нужны доказательства, и Мегрэ продолжал искать, не зная, кто выдохнется первым. Он гулял позади пары в Ботаническом саду. Сидел на вечерних сеансах в кинематографе. Он завтракал и обедал в самых лучших пивных, заказывал свои любимые блюда и вдосталь наливался пивом.

Дождь сменился мокрым снегом. Ко вторнику, по расчетам комиссара, у жертв уже не должно было ничего оставаться из трехсот бельгийских франков, и Мегрэ спрашивал себя, не пора ли им начать потихоньку тратить краденое.

Такая жизнь изнуряла — а ночью он должен был просыпаться от малейшего шума в соседней комнате. Но он был вроде тех мастифов, которые, загнав кабана, не отступают ни перед чем, хотя бы клыки зверя и грозили пропороть им брюхо.

А люди вокруг них все так же ни о чем не догадывались. Бледного Жеана д'Ульмона обслуживали, как всякого другого клиента, не подозревая, что голове его грозит гильотина. В танцевальном зале кто-то пригласил Соню, потом исчез, потом через час пригласил ее снова и словно бы в шутку принялся вертеть в руках ее сумочку. Этот молодой человек, выглядевший вполне прилично, издалека дружески помахал рукой д'Ульмону.

Вроде бы ничего особенного. Истекал третий день, проведенный в Брюсселе. Но с этой минуты у Мегрэ наконец появилась надежда на успех.

То, что он сделал потом, было настолько ему несвойственно, что мадам Мегрэ остолбенела бы от изумления.

Он направился к стойке бара, пропустил там немало стаканчиков в обществе дам, которые его осаждали, повеселел настолько, что вышел из рамок пристойного поведения и, покачиваясь, подошел к Соне, чтобы пригласить ее танцевать.

— Если вам так приспичило! — сухо проговорила она.

Она оставила сумочку на столе, поискав глазами своего спутника, но тот, должно быть, танцевал с одной из девушек заведения.

В этот момент, когда две пары вышли на площадку, залитую оранжевым светом, и смешались с другими танцующими, — кто мог бы предугадать дальнейшее развитие событий?



Когда танец окончился, Мегрэ не один подошел к столику. Его сопровождал низенький человечек в черном, который произнес:

— Господин Жеан д'Ульмон?.. Не создавайте лишнего шума… Не устраивайте скандала… От имени бельгийской полиции я арестую вас…

Сумочка все еще лежала на столе. Мегрэ, казалось, совершенно забыл о ней.

— На каком основании вы арестуете меня?

— На основании ордера о выдаче вас французскому правосудию, который…

Тогда д'Ульмон схватил сумочку. Молодой человек внезапно выпрямился, направил на Мегрэ револьвер и…

— Вот этот тип уже не сможет прихватить ваш ордер с собою на тот свет, — прошипел он…

Раздался выстрел. Мегрэ стоял все так же неподвижно, засунув руки в карманы. Жеан с револьвером в руке сходил с ума от бессильной ярости. Танцующие пары бросились врассыпную. Поднялась обычная в таких случаях суматоха…



— Вы понимаете? — объяснял Мегрэ начальнику брюссельской полиции. — У меня не было доказательств. Только косвенные улики! И я знал, что умом он не уступает мне… Я не был в состоянии доказать, что он убил своего дядю. И он, несомненно, избежал бы кары, если бы…

— Если бы — что?

— Если бы он когда-то не изучал право и если бы в Бельгии существовала смертная казнь… Сейчас поясню…

Во Франции он убил своего дядю ради денег… Там он рисковал головой и знал это… Укрывшись в Брюсселе, он был уверен, что, если его виновность докажут, он будет передан в руки французского правосудия… А я неотступно следую за ним по пятам! Иными словами, у меня есть улики, а то и доказательства… Ничто не может его спасти… Или нет: может… Лишь одна вещь поможет ему избежать гильотины: та же самая, что спасла жизнь убийце Дансу… Он совершит новое убийство — тогда его не передадут в руки французской полиции, а будут судить в Бельгии: вместо того чтобы попасть на эшафот, он проведет в тюрьме остаток своих дней…

К этой дилемме я и хотел его подвести, не отставая от него ни на шаг… Оружия у него не было… По тому, как вела себя его любовница во время танца, я понял, что благодаря сообщничеству старого приятеля они заполучили револьвер, который и находится в сумочке…

Пока мы танцевали, агент вынул из сумочки заряженный револьвер и подложил туда револьвер с пустым барабаном…

Потом последовал арест…

Жеан д'Ульмон, доведенный до крайности, Жеан д'Ульмон, страшась за свою голову, предпочитает пожизненное заключение и стреляет.

Теперь понимаете?

Еще бы не понять! Очевидно, что второе преступление спасло бы жизнь убийце старого графа д'Ульмона. И саркастическая улыбка молодого человека, казалось, говорила: «Вот видите: до головы моей вам так и не добраться!»

Но не тут-то было! Навредить никому он так и не смог. А Мегрэ смог наконец закрыть это дело и задуматься о другом.