— Я тут шел по следам того типа, словно ищейка, — заявил мистер Арбетнот. — Знаешь, я, пожалуй, скоро смогу с тобой конкурировать. Советы нашего финансиста, под редакцией дядюшки Беги и тому подобное. Однако друг Эркерт был очень осторожен. И неудивительно — как-никак солидный юрисконсульт. Но вчера я нашел одного человечка, который знает одного парня, который слышал от одного типа, что Эркерт довольно глубоко увяз.

— Ты уверен, Фредди?

— Поручиться не могу. Но этот человечек, знаешь ли, у меня в долгу: я ему посоветовал развязаться с «Мегатериумом» еще до того, как началась вся эта музыка. Он считает, что если разыщет того типа — не парня, который ему рассказал, а того, второго — то сможет что-нибудь из него вытянуть, особенно если я смогу подкинуть этому типу что-нибудь стоящее, ага?

— А у тебя, конечно, есть что подбросить?

— Думаю, есть, и я не стану хранить молчание. Хотя тот парень, с которым знаком мой человечек, говорит, что у того типа дела швах, потому что он попался на акциях «Эйруэйз», понимаешь? И если я свяжу его с Гольдбергом, то он сможет выкрутиться и все такое прочее. А Гольдберг меня не подведет, понимаешь, потому что он — родня старику Леви, которого убили, помнишь? А эти евреи липнут друг к другу, что твои пиявки, и, по правде говоря, мне это в них нравится.

— Но какое отношение имеет к этому старик Леви? — спросил ошеломленный Вимси, мысленно перебирая обстоятельства того полузабытого убийства.

— Ну, по правде говоря, — несколько нервно признался достопочтенный Фредди, — я… э-э… можно сказать, провернул дельце. Рэйчел Леви …э-э… станет, фактически, миссис Фредди и все такое прочее.

— Да что ты говоришь! — сказал Вимси, вызывая звонком лакея. — Прими мои наилучшие и тому подобное. К этому уже давно ведь шло, так ведь?

— Ну, да, — признался Фредди. — Шло, конечно. Видишь ли, проблема была в том, что я — христианин, во всяком случае меня крестили. Правда, я говорил им, что не такой уж я примерный христианин, если не считать того, что платишь за семейную скамью в храме, да приходишь на Рождественскую службу и другие праздники. Только оказывается, их смущало не столько это, сколько то, что я — не еврей. Ну, тут уж, конечно, ничего поделать нельзя. И потом встали проблемы в связи с детьми — если они будут. Но я объяснил, что мне все равно, кем их будут считать. И мне действительно все равно, знаешь ли, потому что, как я уже сказал, малышам только повезет, если Леви и Гольдберги будут считать их своими, особенно если у мальчиков будет склонность к финансовым делам. И потом мне удалось улестить леди Леви: я сказал, что почти семь лет служил за Рейчел — здорово придумал, как по-твоему?

— Еще виски, Джеймс, — сказал лорд Питер. — Просто блестяще, Фредди. Как ты до этого додумался?

— В церкви, — признался Фредди. — На свадьбе Дианы Ригби. Невеста опоздала на пятьдесят минут, так что мне надо было чем-то себя занять, а кто-то оставил на скамье Библию. Я наткнулся на этот отрывок… Между прочим, старик Лаван был крепкий орешек, правда? И я сказал себе: «Надо будет как-нибудь приплести это к разговору, когда буду у них в следующий раз». Так я и сделал, и старушку это ужасно тронуло.

— Так значит, все улажено, — сказал Вимси и поднял бокал. — Ну, будем. Поздравляю. Я буду шафером, Фредди, или все будет проходить в синагоге?

— Ну… Да, свадьба будет в синагоге, мне пришлось на это согласиться, — признал Фредди, — но, насколько я знаю, там должен фигурировать друг жениха. Ты меня выручишь, старик, правда? Не забывай: шляпу снимать не полагается.

— Буду иметь это в виду, — пообещал Вимси. — Бантер объяснит мне, что надо будет делать. Он наверняка знает. Он все знает. Но послушай, Фредди, ты не забудешь о нашем маленьком деле, ладно?

— Не забуду, старик. Даю слово, что не забуду. Я дам тебе знать сразу же, как что-нибудь узнаю. Но я почти уверен: за этим что-то стоит.

Вимси несколько этим утешился. По крайней мере, ему удалось взять себя в руки и стать душой общества на протяжении довольно сдержанных празднеств в имении герцога Денверского. И так в этом преуспел, что герцогиня Элен довольно кисло заметила герцогу, что Питер, пожалуй, вышел из того возраста, чтобы заниматься шутовством, и что было бы лучше, если бы он остепенился и стал относиться к жизни серьезнее.

— Ну, не знаю, — сказал герцог. — Питер у нас странный. Никогда не скажешь, о чем он думает. Он один раз вытащил меня из заварухи, так что я не собираюсь вмешиваться в его дела. Оставь его в покое, Элен.

Леди Мэри Вимси, которая приехала поздно вечером в канун Рождества, смотрела на происходящее совсем иначе. Она заявилась в комнату своего брата в два часа ночи. Только что закончился весьма утомительный вечер — обед, танцы, шарады…

Вимси, облаченный в халат, задумчиво сидел у камина.

— Тебе нездоровится, Питер? — спросила леди Мэри. — Что случилось?

— Объелся сливовым пудингом, — отозвался Вимси, — и светскими приличиями. Перед тобой — мученик, сгоревший в пламени бренди, лишь бы семейный праздник удался.

— Да уж, вспомнить страшно. Но как твоя жизнь? Я не видела тебя уже целую вечность.

— Да. А ты, похоже, не на шутку увлеклась своим бюро по оформлению интерьеров.

— Надо же чем-то себя занять. Знаешь, мне ужасно надоело это бессмысленное существование.

— Да. Послушай, Мэри, ты иногда видишься со стариной Паркером?

Леди Мэри перевела взгляд на горящие угли в камине.

— Я пару раз с ним ужинала, когда приезжала в Лондон.

— Правда? Он очень порядочный парень. Надежный, простой, серьезный. Не слишком, конечно, забавный.

— Чуть консервативный.

— Да, ты права. Чуть консервативный. — Вимси зажег сигарету. — Мне бы страшно не хотелось, чтобы старина Паркер потерпел фиаско. Он тяжело это примет. Я хочу сказать — не стоит играть его чувствами.

Мэри рассмеялась:

— Беспокоишься, Питер?

— Н-нет. Но мне хотелось бы, чтобы с ним обошлись по справедливости.

— Ну, Питер — я же не могу сказать «да» или «нет», пока он не сделает мне предложения, так ведь?

— Неужели?

— Ну… ему не могу. Разве тебе не кажется, что это пойдет вразрез с его представлениями о порядке вещей?

— Наверное. Но если бы он сделал тебе предложение, это тоже пошло бы вразрез с его представлениями о порядке вещей. Он бы считал, что сама мысль о том, что дворецкий доложит: «Старший инспектор Паркер и леди Мэри Паркер» просто недопустима.

— Значит, тупик?

— Ты могла бы перестать с ним обедать.

— Конечно, могла бы.

— И само то, что ты этого не сделала… Пони-Маю. Может, мне следует разыграть из себя настоящего викторианца и потребовать, чтобы он сказал мне, каковы его намерения?

— А почему тебе вдруг захотелось сбыть с рук родную сестру, старик? Питер… тебя никто не обидел?

— Нет-нет. Я просто вдруг вообразил себя добродушным дядюшкой, вот и все. Видимо, старость подходит. Когда лучшие годы уже позади, начинаешь заботиться о ближнем.

— Как я об убранстве дома. Кстати, эта пижама сшита по моей модели. Довольно мило получилось, правда? Но, надо полагать, главный инспектор Паркер предпочитает старомодные ночные рубашки.

— Это будет просчет с его стороны, — заметил Вимси.

— Не страшно. Я буду мужественной и преданной. Прямо сейчас выброшу свою пижаму!

— Нет-нет, — запротестовал Вимси, — только не сейчас! Уважай мои братские чувства. Хорошо. Я должен буду сказать своему другу Паркеру, что если он расстанется со своей природной скромностью, ты расстанешься со своей пижамой и скажешь ему «да»

— Это будет шоком для Элен, Питер.

— Пусть Элен идет ко всем чертям. Полагаю, это не самый серьезный шок, который ее ждет.

— Питер, не иначе как ты задумал что-то ужасное! Хорошо. Если тебе надо, чтобы первый удар нанесла я — я готова. Пусть будет так.

— Прекрасно! — небрежно бросил Вимси. Леди Мэри обхватила его за шею и одарила редким сестринским поцелуем.

— Ты — благородный старый идиот, — сказала она, — и вид у тебя совсем измученный. Ложись спать.

— Иди к черту, — добродушно сказал лорд Питер.

Глава 13


Нажав кнопку звонка квартиры лорда Питера, мисс Мерчисон почувствовала легкое сердцебиение. Оно не было связано с мыслями о его титуле, богатстве или статусе холостяка: мисс Мерчисон всю жизнь была деловой женщиной и привыкла бывать в домах холостяков самого разного рода, так что об этом она даже не думала. Однако записка, которую она получила, обещала нечто необычайное.

Мисс Мерчисон исполнилось тридцать восемь, и красотой она не блистала. В течение двенадцати лет она работала в конторе одного и того же финансиста. В целом это было хорошее время, и только в последние два года она начала понимать, что блестящий финансист жонглировал слишком большим количеством рискованных дел, и делал это со все возрастающей опасностью для собственной жизни. По мере того, как скорость возрастала, он прибавлял к вращающимся в воздухе предметам одно яйцо за другим. Однако количество яиц, которые человеческие руки способны удерживать в воздухе, ограничено. В один прекрасный день упало и разбилось одно яйцо, затем еще одно, и вскоре это был уже большой омлет. Жонглер сбежал со сцены и скрылся за границей, его главный помощник пустил себе пулю в лоб, зрители свистели и шикали, занавес опустился — и мисс Мерчисон в тридцать семь лет осталась без работы.

Она поместила в газетах объявления и в свою очередь откликнулась на достойные внимания объявления. Почти всюду требовались молоденькие секретарши, и жалованье предлагалось невысокое. Надежд оставалось все меньше.

А затем пришел ответ на ее собственное объявление, от некой мисс Климпсон, которая содержала машинописное бюро.