— Здесь, кажется, есть все, кроме большого военного оркестра,— резюмировал Сэм, когда мы всем семейством собрались за обнесенными забором огородными грядками.

Была уже половина третьего. Берти Карт начал организовывать состязания по бегу среди детей. Соревнования происходили на площадке, по периметру которой размещались ларьки, аттракционы, игровые павильончики. Тут же, в сторонке, должны были устроить игру и мы с Фредом Киндерсли. Около площадки расхаживал Элвин Карт: он выглядел очень эксцентрично в своих поношенных бриджах и панаме с лентой, где красовались буквы Ч С Г — член совета графства. Он приветливо беседовал со всеми собравшимися.

Время шло. Жители Нетерплаша Канторума были в полном сборе, к ним присоединились и люди из соседних деревень. Играли в кегли. В небесную синь взмыло множество воздушных шариков. На состязаниях по бегу с препятствиями все матери без зазрения совести старались поставить своих детишек хоть на ярд впереди стартовой линии. С той стороны, где в неизвестной мне игре катали кокосовые орехи, то и дело слышались громкие крики Чарли Максвелла: «А ну валяй! Еще раз!» Это простодушное, чистосердечное веселье и необыкновенная яркость зрелища будили во мне ностальгические воспоминания о временах царствования Эдуарда Седьмого, когда я был еще ребенком.

— Что же все-таки случилось с собачонкой Коринны?— спросил меня Фред, воспользовавшись временным затишьем. Его вопрос возвратил меня к нынешней мрачной реальности.

— Только не для разглашения, Фред. Кто-то прокрался в наш дом, задушил ее и повесил на люстре.

— О Господи!… Никогда не верил этой басне о кроличьем силке. Кто же обнаружил щенка?

— К счастью, я увидел его первым. Дженни и Коринна шли за мной, но я успел остановить их и послал за сигаретами. А Сэм быстро похоронил его.

— Представляю, каким бы это было для них потрясением… Кого-нибудь подозреваете?

— В тот день к нам приходил Элвин Карт. У ближайшей нашей соседки побывал Роналд Пейстон. Но это ничего не значит. Все так бессмысленно.

— Вы правы, на все сто.— Пронзительные голубые глаза Фреда заволокла дымка размышлений.— С тех пор не случилось ничего худого, спасибо и на этом. Может, этот подонок угомонился? Хотя сегодня самое время что-нибудь отмочить… Дорри, поди сюда на минутку.

Подошла Доротея Киндерсли, спокойная и очень элегантная в темно-коричневом льняном костюме, отделанном белыми кружевами.

— Помнишь тот вечер, когда у Коринны пропал щенок?— спросил Фред.— Сразу после открытия к нам ввалился Берти Карт, так?

Доротея кивнула.

— Я был на заднем дворе, и обслуживала его Дорри. Расскажи Джону, что случилось.

— Вообще-то ничего особенного. Он швырнул бокал на стойку, расколотил его вдребезги — и выскочил. Настроение у него было препоганое. Я только успела сказать ему, что вы со всей семьей уехали кататься на яхте. Я знала об этом от Сэма.

— Как вы думаете, почему он так взбесился?— спросил Фред.— Может, вы договорились с ним о встрече, да забыли?

— Нет, конечно!— Но сердце у меня упало.— Я с ним не договаривался.— Тут я вспомнил, что Дженни сначала отказывалась ехать с нами: она, мол, плохо переносит качку. Может, она назначила ему свидание, а потом передумала, но не предупредила его об этом? Тогда понятно, почему он так взбеленился, когда обнаружил, что наш дом пуст. Но неужели он способен выместить свою злость на щенке?

Одно то, что я мог подозревать в убийстве щенка Берти, свидетельствует, в каком смятении я был все эти недели: наш милый шутник создал атмосферу, в которой я утратил ощущение реальности. Должен, однако, признаться, что не последнюю роль тут сыграло мое чувство к Вере. Наша собственная вина ищет себе оправдание в чужой. Когда в семнадцать тридцать мы все собрались в шатре, некий малопочтенный Джон Уотерсон принялся убеждать меня, что если Дженни обманывает меня с Берти Картом, то ничто не препятствует моему сближению с Верой.

Вера Пейстон появилась из-за занавеса с надписью «ЖЮРИ И КОМИТЕТ» и взошла на невысокий помост, воздвигнутый перед ним; она была невыразимо прекрасна в своем золотом сари. Я стоял в первом ряду, и мне показалось, что ее взгляд задержался на мне. За ней вышли еще несколько женщин, украшенных — Дженни угадала совершенно точно — веточками орхидей. Следом -потянулись судьи-мужчины с гвоздиками на лацканах; стебли цветов были упрятаны в металлические чехольчики. Замыкал это маленькое шествие Роналд Пейстон.

Послышался гул рукоплесканий. Роналд обратился к Элвину Карту с несколькими словами, тот, со странно оробевшим видом, спустился с помоста и зашептал на ухо своему брату. Берти нырнул за занавес и вынес оттуда какой-то небольшой предмет, этот предмет он передал Элвину, который стоял спиной к публике. Элвин поставил его на пол, около занавеса; это была бутоньерка в металлическом чехольчике.

Затем Роналд выступил с краткой речью. Она была куда менее напыщенной, чем та, которой он попотчевал нас на званом ужине, в ней даже звучали самокритичные нотки, но в конце концов все празднество устроено им, и чтобы отдать должное его благородной деятельности, достаточно оглядеться вокруг. Он приветствовал посетителей, поблагодарил судей и других помощников; по его мнению — а он надеется, что это мнение разделяют все присутствующие,— в Нетерплаше еще не было столь удачной выставки. В заключение он сказал, что ему удалось уговорить свою жену вручить призы, и, многозначительно взглянув на Элвина, сел.

Вера приподнялась, но Элвин жестом попросил ее сесть, и она села.

— Леди и джентльмены,— начал он,— мне выпала честь поблагодарить Роналда Пейстона и его супругу за их щедродушие. Мистер Пейстон совершенно прав в своем утверждении, что в Нетерплаше еще не было столь замечательной выставки; по своей скромности он, однако, умалчивает, что без него Нетерплашская цветочная выставка вообще прекратила бы существование…— Элвин замолчал и глотнул воды из стакана. Он, казалось, был в чудовищном напряжении; и я даже заподозрил, что он в сильном подпитии.— Мы все с большой радостью узнали, что наш сквайр оставляет свою широкую коммерческую деятельность, чтобы обосноваться на постоянное жительство здесь, среди нас, в прекраснейшей из деревень прекраснейшего графства. К сожалению, как многие из вас знают, мирная жизнь в этой прекраснейшей деревне, которой мы все так гордимся, недавно была омрачена неприятными происшествиями.— При этих словах публика перестала ерзать и начала внимательно слушать.— Мы верим и надеемся, что эти происшествия больше не повторятся, а преступник будет изобличен и схвачен. Но хватит об этом. Я только хотел бы, с милостивого согласия Роналда Пейстона, объявить во всеуслышание, что, если между нашими домами и были какие-то недоразумения, отныне они принадлежат прошлому…

— Катился бы ты, старый олух, домой!— громко пробурчал вдруг один из тех деревенских стариков, разговор между которыми я случайно подслушал на выставке ягод и плодов.

Элвин, ничуть не растерявшись, ответил ему на том же дорсетском диалекте:

— Если ты считаешь, Джек Мастере, что язык у тебя подвешен лучше, подымайся сюда, на помост, и шпарь сам.

Ответом был громовой хохот, и старый Джек Мастере добродушно покрутил головой: сдаюсь, мол, твоя взяла.

— В далекие дни своей молодости я, как известно, был приверженцем той устарелой формы шутки, которая называется розыгрышем. Вот таким розыгрышем я хотел бы, леди и джентльмены, отметить это празднество.

Если Элвин стремился возбудить интерес и удивление публики, то он, безусловно, в этом преуспел. Роналд Пейстон, сидевший поблизости, устремил на него тот преувеличенно одобрительный взгляд, которым председательствующий подбадривает выступающего после званого ужина оратора. Элвин пошарил рукой у себя за спиною, достал цветок в металлическом чехольчике и воткнул его в петлицу.

— Не волнуйтесь,— продолжал он, поправляя лацкан.— Вот петлица, цветок, чехольчик, а вот резиновая груша. Если я приглашу кого-нибудь понюхать цветок и нажму грушу, в лицо ему брызнет струйка воды. Устройство, как видите, самое примитивное, можно сказать, детское. Сегодня я наполнил чехольчик не водой, а дорогими духами. И больше всех заслуживает опрыскивания духами, конечно же, лучший цветок Нетерплаша — прекрасная леди, которая будет сейчас раздавать награды. Пользуюсь случаем добавить, что Роналд Пейстон охотно дал согласие на эту маленькую церемонию — дань восхищения самой красоте и изяществу.

Он поманил Веру, она встала и направилась к нему с покорным, чуточку смущенным выражением своего прекрасного лица. Она наклонила голову и понюхала цветок в петлице Элвина. Когда он нажал грушу, какое-то предчувствие чуть было не заставило меня выкрикнуть: «Не надо!» Но я промолчал.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем на лице Веры выразилось странное недоумение, которое тут же передалось пухлому лицу Элвина. И вдруг ее лицо изменилось в цвете, под смуглотой проступили пунцовые пятна, руки потянулись к тонкой, лебединой шее, она начала метаться по помосту, натыкаясь на стулья и стол, смахнула на пол графин — в своем золотом сари она походила на экзотическую бабочку, бьющуюся крылышками о невидимые для нее стенки стеклянной банки.

Сначала мы все думали, что Вера разыгрывает роль по нелепому и невообразимо вульгарному сценарию, состряпанному ею вместе с Элвином. Но его полное остолбенение и сдавленные хлюпающие звуки, которые вырывались из ее горла, быстро нас разуверили. Роналд Пейстон вскочил и попытался удержать жену, но она вырвалась и спрыгнула с помоста прямо в мои объятия.

Толпа тесно окружила нас со всех сторон, но с помощью Роналда и Сэма мне удалось отнести Веру за занавес. Укладывая ее, я услышал, как над общим шумом взмыл чей-то властный крик:

— Всем оставаться на местах! Никому не уходить!