— Бедняжка! — прошептал Шанс, невольно прислушиваясь к безутешным рыданиям.

— У вас найдется что-нибудь выпить? — спросил доктор Браун.

— Все, что хотите.

— Коньяк, если есть. Мне рюмку и такую же Анне. Я ей отнесу через пару минут.

Шанс подошел к бару и до краев наполнил коньяком первые попавшиеся ему на глаза бокалы для шампанского. Он протянул один Джералду, который тут же выпил половину.

— Надо же было, чтобы судьба уготовила бедняжке такой удар! — воскликнул он, кивая в сторону соседней комнаты.— Даже мне не доводилось присутствовать при таком зрелище. Представьте себе, она была одна, когда разбилась несчастная старушка, которую она так любила, разбилась на ее глазах... И в тот самый момент, когда я вышел проверить, не приехали ли вы!

— Сигарету? — предложил Шанс, протягивая пачку.

— Охотно!

Реки Джералда так сильно дрожали, что Шансу пришлось зажечь зажигалку и дать ему прикурить.

— А сейчас нам надо многое сказать друг другу, времени у нас мало. Капитан Полхэм, показавшийся мне порядочным человеком, обещал немного задержать внизу Джефа. Я ему рассказал все, так было надо. Миссис Тауэрс приехала ко мне ради Джефа... Я подумал, раз вы с Анной пришли сюда, значит, у вас для меня были новости о Джефе.

— Вы правы,— сказал Джералд, садясь на диван. У него тоже был совершенно убитый вид.

— Мне удалось встретиться с единственным живым членом семьи Хандлеев. Он утверждает, что говорить о наследственном безумии в этой семье — нелепо.

— Мне тоже повезло. Я спросил моего друга Теда Гивена, нейрохирурга из военного госпиталя в Вашингтоне, не может ли он меня свести с военным врачом, который был знаком с Рексом Хандлеем. Я знал, что он находился на Ближнем Востоке во время последней войны. Трудно поверить, но бывают же такие совпадения — этим врачом оказался сам Тед Гивен.

— Что он рассказал?

— Рекс Хандлей был исключительно здоровым и здравомыслящим человеком, его очень любили товарищи за веселый нрав и остроумие. И добавил кое-какие детали.

— Какие именно?

— Он был очень красив, прекрасно сложен. Как раз перед тем, как жениться на Люси, проходил специальную комиссию. Рекс не нарушал никаких правил, и раз уж такая проверка требовалась, он ее прошел. Здоровье у него было богатырское. В известной степени он был идеалистом, во всяком случае, если ему говорили, что то или иное дело надо совершить в интересах демократии, он забывал об осторожности и действовал очертя голову. Он был храбр до безрассудства. Впрочем, Гивен все это говорил как врач. В отношении Люси он сказал, что «Рекс по ней сходил с ума». Что касается моральных качеств, то тут Рекс тоже получил самую высокую оценку.

— Известно, как он погиб?

Джералд поднял глаза:

— Может быть, тут в какой-то мере Люси права. Обстоятельства гибели Рекса восстановлены на основании рапорта одного из пилотов его эскадрильи. Известно, что он вступил в бой с семью истребителями или бомбардировщиками неприятеля. У Рекса кончалось горючее, пулемет вышел из строя. Чтобы вырваться из кольца противника, он решил взмыть вверх, и этот маневр удался бы, если бы ему не прострелили бензобак. Самолет загорелся и стал падать в горы в зоне неприятеля. Он летел вниз, пылая, как факел. Останки Рекса так и не обнаружили. Как видите, ни о каком самоубийстве не может быть и речи. Это был пример безотчетной

храбрости, воинской доблести и выполнения гражданского долга. Он вступил в неравный бой и сделал все, чтобы остаться в живых.

Шанс выпил коньяк.

— Как мы и предполагали, история, рассказанная Люси, просто клубок самой беспардонной клеветы.

— Весьма искусно преподнесенной.

Джералд опустил бокал.

— Именно это вы мне хотели рассказать? Ради этого приехали?

— Да.

— А когда?

— В самом начале одиннадцатого.

Джералд протянул бокал, и Шанс его снова наполнил.

— Мы были недалеко,— продолжал Браун,— обедали у Сарди, так что мне было все равно, зайти к вам или позвонить. Дверь не была заперта, мы поднялись наверх и позвонили.

— Хемингуэй клянется, что она была заперта.

— Хемингуэй?

— Лей Кинг, ночной сторож. Иначе — Хемингуэй.

— Возможно, он ее и запер, но мы-то ее видели уже распахнутой настежь.

— Где находился лифт?

— Наверху. Мы его не вызывали, так как решили, что раз вы не ответили на звонок, значит, вас нет дома, вы ушли куда-то недалеко, иначе бы закрыли входную дверь. Дверь в театральный зал тоже была распахнута, мы вошли туда. Зал освещался слабо, на сцене все под чехлами, без обычной парадности. Мы почувствовали, что проникаем в «тайны жрецов сцены», уселись в третьем или четвертом ряду партера. У нас было о чем поговорить. До этого мы все думали о Джеффри, пора уже было подумать и о себе.

Слегка засмеявшись, доктор Браун продолжал:

— Вероятно, мы очень увлеклись беседой, потому что я не заметил, как прошло много времени. Я подумал, не вернулись ли вы домой, поцеловал Анну и пошел еще раз позвонить в вашу квартиру. Я закурил сигарету, но тут до меня донесся из зала страшный грохот от падения чего-то тяжелого. Сомневаюсь, чтобы миссис Тауэрс весила более пятидесяти килограммов, но шум был невероятный. И сразу же раздался вопль Анны.

Джералд снова отпил коньяк.

— Естественно, я бросился назад в театр, но дверь захлопнулась, и я никак не мог попасть в зал. На какую-то долю секунды меня охватила паника, мне показалось, что я больше никогда не увижу Анну. Я тоже закричал и принялся колотить кулаками в дверь, которая внезапно и без всякого труда открылась. Пробегая через зал, я увидел, как на сцену выскочил бородач, а впереди лежала какая-то бесформенная масса. Сознаюсь, что я думал только об Анне, ее дикие вопли не ослабевали.

Рассказ доктора Брауна совпадал с показаниями Хемингуэя.

— А когда пришли Джеф и Шарон?

— Анна бросилась ко мне с криком: «Бабушка! Бабушка!» Я ничего не понимал, мне даже в голову не приходило связать эту небольшую черную кучу, лежащую на авансцене, с человеком, когда вдруг я услышал за собой голос Джеффри: «Боже мой! Да ведь это бабушка!» Я повернулся и посмотрел на него, все еще ничего не понимая. Он стоял сзади меня, бледный, как бумага, не в силах сдвинуться с места. А на сцене бородач опустился на колени возле темной груды и хриплым голосом повторял: «Мадам Тауэрс, мадам Тауэрс!». Только тут до меня дошел весь ужас случившегося. Можно было подумать, что все посходили с ума. Анна потеряла сознание у меня на руках, и мне никак не удавалось привести ее в чувство. Молодая женщина трясла за рукав Джеффри, повторяя его имя, а Хемингуэй кричал: «Ничего не трогайте! Врач больше не нужен!» Затем он бросился куда-то в сторону, и я увидел, как он быстро поднимается, цепляясь за перила, по винтовой лестнице. Я не понял, для чего, потому что в тот момент еще не знал о существовании перехода над сценой. Оказавшись наверху, Хемингуэй крикнул: «Последите, чтобы никто не вышел из театра!» Среди общего переполоха я не соображал, чего он хочет, но Джеф понял и побежал к входной двери, хотя его жена пыталась его задержать. Когда мне удалось привести в себя Анну, я поднялся на сцену: ведь я все-таки врач!

Джералд закрыл глаза и сказал:

— Дайте-ка мне еще сигарету.

Шанс протянул ему сигарету и зажигалку. Джералд сделал две глубокие затяжки, выпустил тонкую струйку дыма и продолжил рассказ:

— Это была мадам Тауэрс. Не знаю, каким чудом, но лицо у нее не изменилось, то есть не пострадало, но в остальном, как мне кажется, у нее не осталось ни одной целой кости. Жуткое зрелище! Разбитые кости выпирали из платья, через рукава, всюду... Вновь появился Хемингуэй, и Джеффри ему сообщил, что из театра никто не выходил и вообще никто не сводил с места. Тогда Хемингуэй вызвал полицию. Он-то не утратил способности здраво размышлять и подумал обо всем.

— Анна ничего не слышала до падения?

— Полхэм уже задавал ей такой вопрос. Вроде бы она ничего не заметила, но, по правде сказать, она была не в состоянии что-либо припомнить.

Раздался звонок.

Шанс не спешил открывать, так как знал, что за дверью стояли Джеф и Шарон.

Его угнетала мысль: почему с первого же мгновения Хемингуэй заподозрил преступление, а не просто несчастный случай? Зачем он побежал наверх на «кошачий переход» и велел Джефу стоять у выхода из театра? Выходило, он подозревал, что в здании мог быть посторонний?

Впрочем, он сам сказал Шансу, что миссис Тауэрс могли столкнуть вниз через перила. Да, да, у Хемингуэя имелись веские основания подозревать убийство.


Глава II

В черных глазах Джефа застыли горе и недоуменный вопрос, но он держал себя в руках. Шанс больше тревожился за Шарон... Он спрашивал себя, достаточно ли у нее выдержки, не подведет ли ее нервная система и не закатит ли она им истерику?

К счастью, ничего подобного не случилось. Шарон стояла рядом с Джеффри, держа его под руку.

Совсем маленькая, она доходила Джефу только до плеча, нежная, хрупкая, но не болезненная.

— Нам можно войти? — спросил Джеф.

— Безусловно!

Шанс пропустил их вперед и представил Джералду:

— Шарон и Джеффри Хандлей — Джералд Браун.

«Еврей, но, как говорят, весьма симпатичный» — так когда-то охарактеризовал его Джеф. Он протянул доктору руку и сказал:

— Сейчас не тот момент, когда пристало говорить, как я рад вашему с Анной счастью, но все же знайте, что это так... Надеюсь, вы скоро станете моим дядюшкой.

— Постараюсь,— серьезно ответил Браун,— не быть таким родственником, которому семья легко затыкает рот, лишая самостоятельности.