— Она?!

— О, разве я сказал «она»? — воскликнул Аллен. — Наверное, я подумал о миссис Констанции Гузман.

Лицо Найта мгновенно поменяло оттенок: от сливового до пурпурного и обратно. Он грозно сдвинул брови. Втянул верхнюю губу. В голове у Аллена промелькнуло: «Как жаль, что роль Шекспира исключает подобные демонстрации ярости».

— Что этот индивид, — вопросил он, вставая и возвышаясь над Алленом, — этот Грав сказал вам? Я требую ответа. Что он сказал?

— Вы имеете в виду, что он сказал о миссис Констанции Гузман? Ничего. Зачем бы ему заводить о ней речь?

— Вы лжёте!

— Уверяю вас, нет, — спокойно произнёс Аллен. — Грав действительно не упоминал о ней в разговоре со мной. Но она — известный коллекционер. А в чем дело?

Несколько секунд Найт яростно созерцал его и не произносил ни звука. Фокс тихонько откашлялся.

— Клянётесь ли вы, — начал Найт на самых тихих регистрах своего замечательного голоса, постепенно переходя на крещендо к концу фразы, — клянётесь ли вы, что имя Гузман не было — упомянуто — в связи — с Моим Собственным. Сегодня. Здесь. В этой комнате. Можете ли вы поклясться? А?!

— Нет, не могу. Упоминалось.

— Все! — внезапно взревел Маркус. — Хватит! Это последняя капля! Он перешёл всякие границы. Не возражайте мне! Он обманул глубокое, глубочайшее доверие. Оказанное в момент слабости. С моей стороны. Прежде чем я узнал, насколько этот человек фальшив! Он — рассказал — ей. Мисс Мейд? Дестини? Можете не отвечать. Я вижу по вашему лицу.

— Я ещё не разговаривал с мисс Мейд, — возразил Аллен.

— Они оба смеялись! — прорычал Найт. — Надо Мной!

— О, для вас это совершенно непереносимо, если так было, — заметил Аллен, — но, простите, по-моему, это совершенно не относится к обсуждаемому вопросу.

— О да, — страстно подтвердил Найт. — По-вашему. Но — видит Бог! — я рассею ваше заблуждение. Я сдерживал себя. Я не позволял себе говорить об этом человеке. Я был щепетилен, чтобы меня не сочли пристрастным. Но теперь — теперь! — Я скажу вам с абсолютной уверенностью в собственных словах: если, как вы считаете, противный мальчишка ни в чем не виноват и подвергся нападению того человека, который убил Джоббинса, то когда он придёт в себя и вспомнит, кто это был, — его палец укажет на В. Хартли Грава. Да, да!

Аллен выждал секунд пять, пока к нему вернётся слух после заключительного рыка, после чего спросил, есть ли у Маркуса иные причины, кроме уже упомянутых, для подобного обвинения. Как выяснилось, нет. Только смутные ссылки на дурную репутацию и сомнительное прошлое. Выпустив пар, Найт, похоже, утратил и аргументацию. Более того, он вернулся к отвергнутой версии, согласно которой Тревор Вере действительно был пойман Джоббинсом на месте преступления, опрокинул бронзового дельфина, а затем так быстро помчался по проходу яруса, что не смог вовремя остановиться и перелетел через барьер. Аллен ещё раз построил логическую цепочку, которая опровергала данную гипотезу.

— Но разве не мог кто-нибудь из зрителей спрятаться в театре во время представления?

— Джей уверяет, что нет. Как всегда, здание тщательно осмотрели, ничего не упуская. Да в театре и негде особенно прятаться.

Найт зловеще кивнул.

— Таким образом, вы утверждаете, что преступление совершено Одним из Нас.

— Весьма похоже на то.

— Передо мной — пугающая дилемма, — возвестил Маркус и немедленно стал похож на человека, совершенно измученного неразрешимой проблемой. — Что делать, Аллен? Бесполезно притворяться, что по отношению к этой личности я испытываю иные чувства, чем… Я знаю, насколько он никчёмная, презренная…

— Минуточку. Речь по-прежнему о Гарри Граве?

— Да. (Несколько грозных кивков.) Да. Я сознаю, что оскорбления, нанесённые им мне, могут создать впечатление предвзятости.

— Уверяю вас…

— Нет, это Я уверяю вас, и совершенно серьёзно, что среди нас он единственный способен на преступление.

Сосредоточенный взгляд Найта застыл на лице Аллена.

— Я изучал физиогномику, — неожиданно сказал актёр. — Когда я был в Нью-Йорке…

На мгновение он страшно смутился, но тут же взял себя в руки и продолжил:

—..мне довелось свести знакомство с настоящим авторитетом в этой области — я говорю об Эрле П. Ван Смите, — и я занялся этой наукой всерьёз. Я изучал, наблюдал и проверял свои заключения. Снова и снова. Я полностью удовлетворён своими успехами, — полностью — и потому, когда вы видите пару чересчур круглых глаз, да ещё широко расставленных, светло-голубых и неглубоких, — будьте начеку. Начеку! — повторил Маркус и кинулся обратно в кресло.

— Чего же следует ждать? — поинтересовался Аллен.

— Предательства. Ухищрений. Забвения этических ценностей. Я цитирую Ван Смита.

— О, Господи.

— Что же до Кондукиса… Но неважно, неважно.

— Какие же характерные признаки вы обнаружили в мистере Кондукисе?

— Я… я не знаком с мистером Кондукисом.

— Но ведь вы, безусловно, встречались с ним?

— Чисто формально. На премьере.

— А до того?

— Может быть. Годы тому назад. Я предпочитаю, — неожиданно добавил Найт, — забыть о сопутствующих обстоятельствах.

Он величественно отмахнулся рукой, словно прогоняя надоедливую муху.

— Можно спросить почему?

После продолжительного молчания актёр ответил:

— Некогда мне довелось быть его гостем, если это слово сюда подходит, и испытать на себе оскорбительное пренебрежение, которое интерпретировал бы гораздо легче, будь я в то время знаком со Смитом. Мне кажется, что все полицейские должны непременно тщательно изучить его труды. Вы не обиделись?

— Нет, нет, что вы.

— Прекрасно. Я вам ещё нужен, уважаемый сэр? — вопросил Найт с неожиданной снисходительностью.

— Думаю, что нет. Разве что — и поверьте, я не задал бы этого вопроса, не относись он к делу, — вы окажетесь настолько любезны и ответите: действительно ли миссис Констанция Гузман призналась вам, что скупает краденые предметы искусства на международном чёрном рынке?

Это была ошибка. Лицо Найта снова вспыхнуло, глаза засверкали. Доверительная атмосфера исчезла.

— Без комментариев. — сказал Маркус Найт.

— Даже без намёков?

— С вашей стороны было бы безумием их ожидать, — величественно произнёс Найт и с этими словами откланялся.

* * *

— Ну, Братец Лис, заковыристое дельце на сей раз, а?

— Да уж, — с готовностью согласился Фокс. — Вот бы свести его к простому воровству, раскрытию подлога и насилию.

— Хорошо бы, да не выйдет. Не выйдет. Прежде всего кража знаменитого объекта всегда сопряжена с невозможностью сбыть его по обычным каналам. Ни один нормальный профессиональный скупщик не станет связываться с запиской Шекспира и перчаткой его сына, если только не имеет совершенно особых контактов.

— Значит, перед нами либо сумасшедший, который крадёт и прячет для себя, либо придурок типа молодого Джонса, который стремится таким путём удержать вещь в Англии, либо чересчур умный, высококлассный профессионал со связями в самой верхушке международной мафии. А на конце цепочки — какой-нибудь свихнувшийся миллионер, вроде миссис Гузман, который сам себе судья и которому совершенно безразлично, каким путём попали к нему ценности.

— Верно. Или шантажист, пытающийся сорвать с их помощью громадный куш. Либо непрофессиональный вор, который знает о миссис Гузман все и уверен, что она сыграет ему на руку.

— В таком случае анекдот про Гузман и Найта — неспроста. Вот что, мистер Аллен: я не слишком удивлюсь, если мистер Найт подставляет Грава. Слишком уж тот назойлив со своим подшучиванием. Как вы считаете?

— Я считаю, нам обоим не следует забывать, что мы имеем дело с актёрами.

— То есть?

— Их профессиональные навыки — это передача эмоций. Они играют и на сцене, и вне её, зачастую утрируя свои чувства. Если мы, простые люди, склонны прибегать к рассудку, подавляя свои эмоции, у актёра всегда верх возьмут чувства. Это всего лишь привычка выступать, работать на зрителя.

— Какое отношение это имеет к мистеру Найту?

— Когда он багровеет и с рыком предаёт анафеме Грава, сие означает лишь, что: первое — он горяч, патологически тщеславен и вспыльчив; второе — он показывает вам, что разгневан и возмущён Бог знает до какой степени. Из этого не следует делать вывод, что он пойдёт дальше слов, когда вспышка минует, но не надо думать, что все его угрозы поверхностны. Просто его работа состоит в том, чтобы производить впечатление на публику, и он не в силах пренебречь этим, даже когда вся публика состоит из одного зрителя.

— Не это ли принято называть суетностью?

— Да, Братец Лис, именно это. В случае с Найтом интересно лишь одно: его внезапная замкнутость, когда речь заходит о Кондукисе.

— Похоже, он вообразил, что им пренебрегли. Как по-вашему, Найт действительно верит тому, что наговорил по поводу Грава? Всему этому бреду насчёт глаз и так далее? Какая чепуха! Нет у убийц никаких характерных признаков. Увы. Но, — тут Фокс широко раскрыл глаза, — я допускаю, что по внешнему виду можно отличить некоторых сексуальных маньяков. И только!

— К сожалению, в данном случае это нам не пригодится. Нет ли вестей из госпиталя?

— Нет. Они бы сразу позвонили, если что.

— Да, конечно.

— А что нам делать с мистером Джереми Джонсом?

— Ах, черт!.. Действительно — что? Полагаю, нам следует принять на хранение перчатку и документы, дать ему по шее и этим ограничиться. Мне придётся доложить начальству и как можно скорее поставить в известность мистера Кондукиса. Кто у нас там ещё? Один Моррис? Пригласи-ка его, Братец Лис. Думаю, мы кончим с ним быстро.

Уинтер Моррис вошёл со скорбным видом и сразу начал: