Мы собрались в столовой и расселись вокруг стола, мистер Пуаро во главе, по правую руку от него доктор Лайднер, по левую доктор Райли.

Доктор Лайднер прокашлялся и заговорил в своей обычной манере, мягко и немного неуверенно:

— Осмелюсь предположить, что все вы наслышаны о мосье Эркюле Пуаро. Он проезжал через Хассани и любезно согласился прервать путешествие, чтобы помочь нам. Разумеется, местная полиция и капитан Мейтленд делают все возможное, но… но некоторые обстоятельства этого дела… — он замялся и бросил умоляющий взгляд на доктора Райли, — словом, вероятно, возникнут некоторые затруднения.

— В таком случае, как у вас говорят, один ум хорошо, а второй лучше, так? — важно заметил смешной маленький человечек. Представляете? Не может даже толком объясниться по-английски!

— Надо его найти! Вы обязаны его найти! — вдруг пронзительно взвизгнула миссис Меркадо. — Это ужасно! Неужели вы его упустите?!

Мистер Пуаро устремил на нее оценивающий взгляд.

— Его? Кого его, мадам? — спросил он.

— Убийцу! Убийцу, конечно же!

— Ах, убийцу, — протянул Эркюль Пуаро таким тоном, будто эта сторона дела совсем его не занимала.

Мы все воззрились на него. Он в задумчивости скользил взглядом по нашим лицам.

— Думаю, не ошибусь, если скажу, что прежде никто из вас не был замешан в деле об убийстве?

По нашим рядам прошелестел дружный согласный шепоток.

Эркюль Пуаро улыбнулся.

— И поэтому, разумеется, вы и отдаленно не догадываетесь, что это означает. А означает это, что вас ждут неприятности! Масса неприятностей! Начать с того, что на вас падет подозрение.

— Подозрение?! — переспросила мисс Джонсон.

Мистер Пуаро посмотрел на нее задумчиво и, как мне показалось, одобрительно. В его взгляде, я бы сказала, читалось: «Похоже, эта мисс Джонсон весьма неглупа!»

— Да, мадемуазель, — сказал он. — Вы не ослышались: именно «подозрение». Отбросив церемонии, могу с уверенностью заявить вам, что все вы находитесь под подозрением. Повар, слуги, судомойка, мальчик, который моет горшки, ну и, конечно, все члены экспедиции.

— Да как вы смеете?! — снова взвизгнула миссис Меркадо, лицо ее перекосилось от злобы. — Как вы смеете такое говорить! Какая наглость! Это недопустимо! Доктор Лайднер, и вы спокойно слушаете, как этот человек… этот человек…

— Успокойтесь, Мари, возьмите себя в руки, — устало сказал доктор Лайднер.

Мистер Меркадо тоже вскочил с места. Руки у него дрожали, глаза налились кровью.

— Да! Это возмутительно! Это… это оскорбление!

— Нет-нет, — перебил его мистер Пуаро. — Я далек от мысли оскорбить вас. Просто я прошу всех вас здраво посмотреть на вещи. В доме, где совершено убийство, на каждого в той или иной мере падает подозрение. Скажите, есть ли у вас основания предполагать, что убийца — постороннее лицо?

— Разумеется, есть! — выкрикнула миссис Меркадо. — Это же очевидно. Почему… — Она осеклась, потом закончила уже спокойнее: — Ничего иного и быть не может.

— Вы, безусловно, правы, мадам, — начал Пуаро, отвешивая ей поклон. — Просто я хочу объяснить вам, как следует подходить к делам подобного рода. Вначале я должен удостовериться, что те, кто находится в этой комнате, невиновны. А уж после этого буду искать убийцу среди остальных.

— Стоит ли так медлить? Не рискуем ли мы упустить время? — учтиво осведомился отец Лавиньи.

— Тише едешь — дальше будешь, топ рёге[224].

Отец Лавиньи только пожал плечами.

— Мы в ваших руках, — смиренно сказал он. — В таком случае, прошу вас как можно скорее убедиться, что мы невиновны в этом ужасном преступлении.

— Непременно. Я счел своим долгом разъяснить вам мою позицию в этом деле, ибо некоторая бесцеремонность моих вопросов вызовет, вероятно, ваше негодование. Может быть, церковь покажет нам пример. Что вы, топ рёге, скажете на это?

— Готов ответить на любые вопросы, — с достоинством ответил отец Лавиньи.

— Это ваш первый сезон здесь?

— Да.

— Когда прибыли?

— Ровно три недели назад, двадцать седьмого февраля.

— Откуда?

— Из Карфагена. Орден «Рёгев Blanes».

— Благодарю, топ рёге. Были ли вы знакомы с миссис Лайднер прежде?

— Нет… До приезда сюда я никогда миссис Лайднер не видел.

— Не могли бы вы сказать, что вы делали, когда случилась трагедия?

— Работал. Расшифровывал у себя в комнате клинопись на табличках.

Я заметила, что под рукой у Пуаро лежит план здания.

— Ваша комната находится в юго-западном конце здания и расположена симметрично комнате миссис Лайднер?

— Да.

— В котором часу вы пришли к себе в комнату?

— Сразу после ленча. Пожалуй, около без двадцати час.

— И находились там до?..

— Почти до трех часов. Услышал, как подъехал грузовик и вдруг снова уехал. Это меня удивило, и я вышел посмотреть.

— И за все это время вы ни разу не выходили из комнаты?

— Ни разу.

— Может быть, вы слышали или видели что-нибудь, имеющее отношение к убийству?

— Нет.

— Есть ли в вашей комнате окно, выходящее во внутренний двор?

— Нет, оба окна выходят наружу.

— Могли вы слышать, что происходит во дворе?

— Да, кое-что. Слышал, например, как мистер Эммет проходит мимо моей комнаты и поднимается на крышу. Он раза два проходил мимо моей двери.

— Не помните ли, в котором часу?

— Нет, боюсь, что нет. Видите ли, я был увлечен работой.

Пуаро помолчал немного, потом спросил:

— Может быть, вам известно что-либо, что может пролить свет на это дело? Не заметили ли вы чего-нибудь особенного за день-два до убийства?

Отец Лавиньи, кажется, немного смутился и бросил на доктора Лайднера тревожно-вопрошающий взгляд.

— Весьма нелегкий вопрос, мосье Пуаро, — неохотно проговорил он. — Коль скоро вы меня спрашиваете об этом, должен честно сказать, что, по-моему, миссис Лайднер явно боялась кого-то или чего-то. Особенно ее пугали посторонние. Думаю, у нее были основания для тревоги. Больше я ничего не знаю. Она не посвящала меня в свои дела.

Пуаро покашлял и сверился с записями, лежавшими перед ним.

— Насколько мне известно, позапрошлой ночью была предпринята попытка ограбления, так?

Отец Лавиньи ответил утвердительно и сказал, что увидел свет в «музее» и что были предприняты тщательный осмотр дома и розыски, оказавшиеся тщетными.

— Допускаете ли вы, что той ночью в доме находился посторонний?

— Право, не знаю, что и подумать, — искренне признался отец Лавиньи. — Ничего не взяли, все было в полном порядке… Может быть, это кто-то из слуг…

— Или членов экспедиции?

— …или членов экспедиции. Но в таком случае не вижу причины, зачем бы ему скрывать этот факт.

— Как по-вашему, не мог это быть все-таки посторонний?

— Возможно.

— Предположим, это был посторонний. Мог ли он скрываться в доме весь следующий день и еще полдня?

Вопрос был задан не только отцу Лавиньи, но и доктору Лайднеру. Заметно было, что оба напряженно обдумывают ответ.

— На мой взгляд, это едва ли возможно, — сказал наконец доктор Лайднер с усилием. — Не представляю себе, где бы он мог спрятаться, а вы, отец Лавиньи?

— Да… да… я тоже.

Похоже, и тот и другой с величайшей неохотой отбрасывают эту версию.

Пуаро обратился к мисс Джонсон:

— А вы, мадемуазель? Вероятна ли эта гипотеза, на ваш взгляд?

После минутного раздумья мисс Джонсон покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Нет. Где тут можно спрятаться? Во всех комнатах живут, да и меблированы они довольно скудно. В темной комнате, чертежной и лаборатории на следующий день работали и во всех остальных комнатах тоже. Нигде нет ни шкафов, ни укромных закутков. Правда, если только слуги были подкуплены…

— Это возможно, но маловероятно, — заметил Пуаро и снова обратился к отцу Лавиньи: — Еще один вопрос. На днях мисс Ледерен видела, как вы разговаривали с каким-то незнакомцем. А еще раньше она заметила, что этот незнакомец пытался заглянуть в одно из окон, что выходят наружу. Похоже, этот тип неспроста слонялся тут.

— Конечно. Весьма вероятно, — подумав, сказал отец Лавиньи.

— А что, вы первый заговорили с ним или он с вами?

Отец Лавиньи подумал минуту-другую.

— По-моему… да, верно, он заговорил со мной.

— Что же он сказал?

Отец Лавиньи силился вспомнить.

— Кажется, он спросил, не знаю ли я, что находится в этом доме, не американская ли археологическая экспедиция. Потом сказал, что американцы нанимают на работу множество людей. Я, признаться, не слишком хорошо его понимал, но старался поддержать разговор, чтобы поупражняться в арабском. Надеялся, что горожанин должен лучше меня понимать, чем рабочие на раскопках.

— О чем же вы говорили?

— Помнится, я сказал, что Хассани — большой город, и оба мы сошлись на том, что Багдад — гораздо больше. Помнится, он еще спросил чушь какую-то, вроде того, какой я католик, армянский или сирийский.

Пуаро кивнул.

— Могли бы вы описать его?

Отец Лавиньи снова нахмурился в раздумье.

— Небольшого роста, плотный. Бросается в глаза сильное косоглазие. Цвет лица — светлый.

Мистер Пуаро обратился ко мне:

— А как бы вы описали незнакомца, так же?

— Не совсем, — сказала я неуверенно. — Я бы сказала, что он, пожалуй, высокого роста, худой, лицо очень смуглое. Косоглазия я не заметила.

Мистер Пуаро с безнадежным видом пожал плечами.

— Вот всегда так! Те, кто служит в полиции, хорошо поняли бы меня. Одного и того же человека два разных свидетеля опишут так, что у вас голова пойдет кругом! Ну, ничего общего, ни одной черточки!