Он опять умолк. Затем деловитым тоном добавил:

— Я рассказал вам про это, мосье Пуаро, потому что вскоре это сделается предметом сплетен, лучше уж вам все знать заранее.

— Я вас понимаю, — ответил Пуаро и, помолчав, прибавил: — Я вижу, вы берете с собой флейту?

Доктор Брайант улыбнулся.

— Моя флейта, мосье Пуаро, — мой стариннейший друг… Они могут лишить меня всего, но музыка останется со мной.

Он любовно погладил футляр, затем с поклоном поднялся.

Пуаро тоже встал.

— Желаю счастья, вам, monsieur le docteur… и вашей жене, — добавил он.

Когда подошел Фурнье, его коллега заказывал телефонный разговор с Квебеком.

Глава 24

Сломанный ноготь

— Что же теперь? — воскликнул Фурнье. — Неужели ваши мысли до сих пор заняты юной наследницей? Решительно, это у вас idee fixe.

— Ничуть, ничуть, — возразил Пуаро. — Но во всем должна быть система и метод. Сначала надо покончить с одним делом, а уже потом перейти к другому.

Он огляделся.

— А вот и мадемуазель Джейн. Может быть, вы вдвоем пойдете обедать. Я присоединюсь к вам, как только освобожусь.

Фурнье кивнул и вместе с Джейн проследовал в ресторан.

— Ну, какая она? — Джейн снедало любопытство.

— Чуть выше среднего роста, брюнетка, кожа матовая, подбородок заостренный…

— Вы словно записываете данные в паспорт, — сказала Джейн. — Надо сказать, паспортное описание моей внешности просто оскорбительно. Все у меня «среднее» и «обыкновенное». Нос — средний; рот — обыкновенный (интересно, как можно иначе описывать рот); лоб — обыкновенный; подбородок — обыкновенный.

— Зато глаза уж точно необыкновенные, — возразил Фурнье.

— Даже если они серые? Не слишком-то привлекательный цвет.

— Мадемуазель, кто сказал вам, что это не привлекательный цвет? — Любезный француз поклонился.

Джейн засмеялась.

— Вы великолепно владеете английским, — сказала она. — Расскажите мне еще про Анни Моризо — она хорошенькая?

— Assez bien, — осторожно ответил Фурнье. — Кстати, она не Моризо. Она Ричардс. По мужу.

— Он был с ней?

— Нет.

— Но почему же?

— Потому что он в Канаде или Америке.

И он вкратце описал ей историю жизни Анни. Как раз когда он заканчивал свой рассказ, к столику подошел Пуаро.

Он выглядел несколько обескураженным.

— Ну что, mon cher? — полюбопытствовал Фурнье.

— Я говорил с директрисой — самой матерью Анжеликой. Знаете ли, это романтично — трансатлантический телефон. Поговорить так запросто с человеком, который находится в другом полушарии.

— Фототелеграф — это тоже романтично. Наука вообще самая романтичная вещь на свете. Но вы начали говорить…

— Я пообщался с матерью Анжеликой. Она подтвердила все, что миссис Ричардс поведала нам о своем пребывании в «Инститю де Мари». Она совершенно откровенно рассказала, что мать Анни уехала из Квебека с французом-виноторговцем. Тогда она порадовалась, что дочь не попадает под влияние матери. С ее точки зрения, Жизель катилась по наклонной плоскости. Деньги она переводила регулярно, но никогда не стремилась к встрече с дочерью.

— Короче говоря, ваша беседа была повторением того, что мы слышали сегодня утром.

— Практически, да — разве что еще более подробно. Анни Моризо покинула «Инститю де Мари» шесть лет назад и пошла работать маникюршей, потом она получила место горничной у некой дамы — и в конце концов именно в этом качестве уехала из Квебека в Европу. Писала она нечасто, но мать Анжелика обычно получала от нее письма два в год. Прочтя в газете отчет о следствии, она сообразила, что убитая Мари Моризо — по всей вероятности, та самая Мари Моризо, которая некогда жила в Квебеке.

— А что насчет мужа? — спросил Фурнье. — Теперь, когда мы определенно знаем, что Жизель была замужем, упускать из виду существование ее супруга тоже не стоит.

— Я об этом думал. Это одна из причин моего телефонного разговора. Джордж Леман, беспутный муж Жизели, погиб в первые дни войны.

Он помедлил, а затем раздраженно спросил:

— О чем я только что говорил — нет, не о муже, а перед этим? Мне показалось, что, сам того не сознавая, сказал что-то очень важное.

Фурнье как мог повторил слова Пуаро, но недовольный бельгиец только качал головой.

— Нет-нет, не то. Ладно, не важно… — Он повернулся к Джейн и завязал с ней непринужденный разговор.

После обеда он предложил выпить кофе в гостиной.

Джейн согласилась и протянула руку за сумочкой и перчатками, которые лежали на столе. Дотронувшись до них, она слегка поморщилась.

— Что с вами, мадемуазель?

— О, пустяки, — рассмеялась Джейн. — Сломала ноготь. Надо его подпилить.

Пуаро вдруг опять сел.

— Norn d'un nom d'un nom, — тихо проговорил он.

Его спутники глядели на него с удивлением.

— Что случилось, мосье Пуаро? — воскликнула Джейн.

— Случилось то, — сказал Пуаро, — что я понял, почему лицо Анни Моризо мне знакомо. Я видел ее… в самолете в день убийства. Леди Хорбери послала ее за пилкой для ногтей. Анни Моризо была горничной леди Джейн.

Глава 25

«Я боюсь»

Это внезапное озарение ошеломило и самого Пуаро, и его спутников. Дело принимало совсем иной оборот.

Из лица, практически не причастного к трагедии, Анни Моризо превратилась в лицо, находившееся на месте преступления. На какое-то время за столом воцарилось молчание, все пытались освоиться с этой новостью.

Пуаро отчаянно всплеснул руками — глаза его страдальчески закрылись.

— Минуточку-минуточку, — умолял он. — Мне необходимо сосредоточиться, я должен скорректировать мои представления о случившемся. Я должен мысленно возвратиться назад. Я должен вспомнить… Тысяча проклятий моему злополучному желудку. Я был занят исключительно своим самочувствием.

— Стало быть, она на самом деле была в самолете, — проговорил Фурнье. — Я понимаю. Я начинаю понимать.

— Я вспомнила, — сказала Джейн. — Высокая брюнетка. — Стараясь вспомнить что-нибудь еще, она прикрыла глаза. — Леди Хорбери назвала ее Мадлен.

— Совершенно верно, Мадлен, — подтвердил Пуаро.

— Леди Хорбери послала ее в глубь салона за красным несессером.

— Вы хотите сказать, что эта девушка проходила мимо места, на котором сидела ее мать? — сказал Фурнье.

— Да.

— Вот вам мотив, — выдохнул Фурнье. — И возможность… Да, и то и другое.

И с неожиданной страстью, столь не вязавшейся с его обычным унынием, он громко стукнул кулаком по столу.

— Но черт побери! — возопил он. — Почему никто не вспомнил об этом раньше? Почему ее не включили в список подозреваемых?

— Я сказал вам, друг мой. Я сказал вам, — устало объяснил Пуаро. — Всему виной мой злосчастный желудок.

— Да-да, это понятно. Но у остальных желудок не бунтовал — у стюардов, у других пассажиров.

— По-моему, так получилось потому, что она проходила мимо Жизели в самом начале, когда самолет только что поднялся в воздух, тогда Жизель была жива и здорова. Кажется, ее убили много позднее, примерно через час.

— Странно, — задумчиво проговорил Фурнье. — Может быть, яд подействовал не сразу? Такое бывает…

Пуаро застонал и закрыл лицо руками.

— Мне необходимо подумать. Мне необходимо подумать… Неужели все мои предположения оказались неверны?

— Что ж, бывает, mon vieux[83],— утешил его Фурнье. — У меня такое бывало. Возможно, в этот раз и вам не повезло. Иногда приходится прятать гордость в карман и начинать все сызнова.

— Это верно, — согласился Пуаро. — Вероятно, я все время придавал слишком большое значение одному обстоятельству. Я очень полагался на существование некой улики. И когда действительно ее обнаружил, построил на ней свою версию. Но если я ошибался с самого начала, если моя улика была чисто случайным совпадением… что ж, тогда, да, каюсь, я был неправ, совершенно неправ.

— Вы не можете отрицать важность данного поворота событий, — сказал Фурнье. — Мотив и возможность налицо — чего еще желать?

— Действительно, больше нечего. Должно быть, вы правы. То, что яд подействовал не сразу, несомненно, чрезвычайное обстоятельство — практически говоря, это невозможно. Но там, где речь идет о ядах, именно невозможное возможно. Надо брать в расчет идиосинкразию…[84] — Голос его замер.

— Мы должны обсудить план кампании, — сказал Фурнье. — В сложившейся ситуации, я думаю, неразумно вызывать подозрения у Анни Моризо. Она не догадывается, что вы ее узнали. Ее добропорядочность ни у кого не вызывает сомнений. Мы знаем, в какой гостинице она остановилась, и можем поддерживать с ней связь через Тибо. Юридическую процедуру, разумеется, можно растянуть. Мы установили два момента — возможность и мотив. Нам еще предстоит доказать, что в распоряжении Анни Моризо был змеиный яд. Мы еще ничего не знаем об американце, который купил духовую трубку и дал взятку Жюлю Перро. Конечно, это может быть муж — Ричардс. Что он в Канаде, известно только с ее слов.

— Как вы сказали — муж… Да, муж. Нет, погодите-погодите!

Пуаро прижал ладони к вискам.

— Все не так, — пробормотал он. — Мой мозг, мои маленькие серые клеточки забывают о системе и методе. Нет-нет, только не спешить с выводами. Может быть, кто-то хочет, чтобы я думал так, как думаю сейчас. Нет, это опять неточно. Если моя первоначальная идея верна, кто же может заставить меня думать так, как я думаю?..

Он умолк.

— Простите меня, — сказала Джейн.

Минуту или две Пуаро не отвечал; затем он отнял руки от висков, выпрямился и поправил две вилки и солонку, верный своей страсти к идеальной симметрии.