— Бедная леди Хорбери — вы используете ее как ширму!

— Я далеко не в восторге от женщин подобных ей — так пусть от нее будет хоть какая-то польза.

Джейн, помявшись, спросила:

— Вы… вы ведь не подозреваете в убийстве молодого мосье Дюпона?

— Нет-нет-нет, мне нужна только кое-какая информация. — Он пристально на нее посмотрел. — Он кажется вам привлекательным, этот молодой человек? У него есть мужской шарм?

Последние слова рассмешили Джейн.

— Нет, я бы этого не сказала. Он очень наивный, но ужасно милый.

— Значит, вы считаете его таким — очень наивным?

— Но он и в самом деле наивный. Наверно, это потому, что он вел прекрасную несветскую жизнь.

— Верно, — подтвердил Пуаро. — Он никому не сверлил зубы. Не переживал разочарования при виде кумира публики, дрожащего от страха в зубоврачебном кресле.

Джейн рассмеялась.

— Не думаю, что Норману удавалось заманить в свой кабинет кумира публики.

— На что они ему, он же собирается в Канаду.

— Нет, теперь в Новую Зеландию. Он думает, что тамошний климат мне больше понравится.

— В любом случае, он патриот. Выбирает исключительно британские доминионы.

— Я все еще надеюсь, что в этом не будет необходимости, — сказала Джейн.

И она вопрошающе посмотрела на Пуаро.

— Это значит, что вы возлагаете надежды на папу Пуаро? Ну что ж, сделаю все, что могу, — это я вам обещаю. Но у меня, мадемуазель, очень сильное подозрение, что существует некто, кто еще не выступил на авансцену, еще не сыграл свою роль…

Он нахмурился и покачал головой.

— В этом деле, мадемуазель, есть неизвестный фактор. Все указывает на это…

…Через два дня после прибытия в Париж мосье Эркюль Пуаро и его секретарша ужинали в маленьком ресторанчике, и гостями мосье Пуаро были оба Дюпона, отец и сын.

Джейн нашла, что старший мосье Дюпон так же очарователен, как и его сын, но у нее не было ни малейшей возможности поговорить с ним. С самого начала им завладел Пуаро. Так же, как тогда, в Лондоне, она почувствовала, что с Жаном ей очень легко. Его мальчишеская непосредственность подкупала (это она тоже помнила с той встречи). Какая простая, какая добрая душа.

Но даже когда она болтала с ним о разных пустяках и от души хохотала, она оставалась настороже и старалась уловить обрывки из разговора старших. Она не могла взять в толк, что именно Пуаро стремится узнать. Насколько она могла понять, их разговор ни разу не коснулся убийства. Пуаро искусно направлял собеседника в прошлое. Его интерес к раскопкам в Персии казался глубоким и искренним. Мосье Дюпон получал огромное удовольствие. Редко у него бывал такой умный и внимательный слушатель.

Трудно сказать, кому именно пришло в голову, что молодым людям неплохо бы сходить в кино, но когда они ушли, Пуаро придвинул свой стул ближе к столу и явно приготовился к еще более основательной беседе.

— Я так вас понимаю, — сказал он. — Естественно, при теперешнем затруднительном финансовом положении, должно быть, весьма хлопотливо добывать достаточные ассигнования. Вы принимаете частные пожертвования?

Мосье Дюпон рассмеялся.

— Мой дорогой друг, мы вымаливаем их буквально на коленях! Но наши раскопки мало волнуют человечество. Людям нужны сенсации. Им подавай золото — горы золота! Удивительно, насколько обывателю безразлична керамика. Керамика — всю драму человечества можно выразить с помощью керамики. Рисунок, фактура…

Мосье Дюпон унесся мыслями к истокам проблемы. Он заклинал Пуаро не обольщаться крикливыми статьями В., поистине преступной хронологией Л. и безнадежно антинаучной методикой Г. Пуаро торжественно обещал не обольщаться ни единой статьей вышеупомянутых авторов.

Затем он спросил:

— Ну а пожертвование, к примеру, в пятьсот фунтов…

Взволнованный мосье Дюпон чуть не рухнул на стол:

— Вы… вы предлагаете это? Мне? Чтобы помочь нашим раскопкам? Но это потрясающе, великолепно! Столь крупных частных пожертвований мы еще не получали.

Пуаро откашлялся.

— Я должен признаться… не могли бы вы…

— Ах да, какой-нибудь сувенир — образчик керамики…

— Нет-нет, вы меня не поняли. — Пуаро поспешил перебить собеседника, пока того не понесло дальше. — Речь о моей секретарше — очаровательной девушке, которую вы сегодня видели, — не могла бы она присоединиться к вашей экспедиции?

Мосье Дюпон какое-то мгновение пребывал в замешательстве.

— Что ж, — сказал он, потягивая себя за ус, — это можно организовать. Мне надо переговорить с сыном. С нами еще поедут мой племянник и его жена. Предполагалось, что это будет компания родственников. Тем не менее, я скажу Жану…

— Мадемуазель Грей страстно увлечена керамикой. Особенно древней. Участвовать в раскопках — мечта ее жизни. Кроме того, она умеет чинить носки и восхитительно пришивает пуговицы.

— Весьма полезное качество.

— Не правда ли? Так вы мне рассказывали о… о керамике Суз…

Осчастливленный мосье Дюпон снова пустился излагать собственные теории о Сузах-I и Сузах-II.

Когда Пуаро возвратился к себе в отель, он наткнулся в холле на прощающихся Джейн и Жана Дюпона.

В лифте Пуаро ей сказал:

— Я нашел вам чрезвычайно увлекательную работу. Весной вы едете вместе с Дюпонами в Персию.

Джейн посмотрела на него с изумлением:

— Вы с ума сошли!

— Когда вам сделают это предложение, вы примете его с величайшим восторгом.

— Не поеду я ни в какую Персию. Я останусь на Масуэлл-Хилл или буду с Норманом в Новой Зеландии.

В глазах Пуаро слабо блеснул огонек.

— Мое дорогое дитя, — проговорил он, — до марта еще несколько месяцев. Выразить восторг еще не значит купить билет. Я вот тоже говорил о пожертвовании — но чек-то не подписал! Кстати, утром я должен добыть для вас что-нибудь о доисторической керамике Ближнего Востока. Я сказал, что вы страстно этим увлечены.

Джейн вздохнула.

— Быть вашей секретаршей — отнюдь нет синекура[80]. Что-нибудь еще?

— Да, я сказал, что вы умеете пришивать пуговицы и прекрасно штопаете носки.

— Это мне тоже нужно завтра продемонстрировать?

— Пожалуй, было бы недурно, если бы тут они поверили мне на слово, — сказал Пуаро.

Глава 23

Анни Моризо

На следующее утро, а именно в половине одиннадцатого, в гостиную Пуаро вошел унылый мосье Фурнье и дружески пожал ему руку.

Впрочем, Фурнье был не так уныл, как обычно.

— Мосье, — сказал он, — я должен вам кое-что сообщить. Кажется, я наконец понял, что вас так удивило, когда говорили о найденной духовой трубке.

— А! — Глаза Пуаро вспыхнули.

— Да. — Фурнье сел на стул. — Я много раздумывал над вашими словами. Снова и снова я повторял себе: преступление не могло быть совершено предполагаемым способом ни при каких обстоятельствах. И наконец… наконец… до меня дошел смысл тогдашнего вашего вопроса.

Пуаро слушал внимательно, но ничего не говорил.

— В тот день в Лондоне вы спросили: «Почему мы нашли духовую трубку? Ее ведь ничего не стоило выбросить в вентилятор?» И я думаю, у меня есть ответ. Мы нашли духовую трубку, потому что убийца хотел, чтобы ее нашли.

— Браво! — воскликнул Пуаро.

— Стало быть, вы имели в виду именно это? Хорошо, так я и думал. И я сделал еще один шаг. Я спросил себя: «А почему убийца хотел, чтобы мы нашли ее?» Ответ напрашивался сам собой: «Потому, что духовой трубкой „не пользовались“».

— Браво! Браво! Вы просто читаете мои мысли.

— Я сказал себе: «Отравленный шип — да, но не духовая трубка. Стало быть, шип был пущен с помощью какого-то другого предмета — который можно спокойно поднести к губам, не привлекая ничьего внимания». И я вспомнил, как вы настаивали на подробной описи вещей, находившихся в багаже и при самих пассажирах. И тут примечательны, на мой взгляд, два момента — у леди Хорбери было два мундштука и на столике перед Дюпонами лежало несколько курдских трубок.

Мосье Фурнье сделал паузу. Он взглянул на Пуаро. Пуаро молчал.

— И то и другое можно, никого не опасаясь, поднести к губам, так что никто не заметит… Вы согласны?..

Пуаро помедлил, прежде чем ответить:

— Вы на верном пути, да, но сделайте еще шаг; и не забывайте об осе.

— Об осе? — Фурнье уставился на собеседника. — Нет, тут я вас не понимаю. При чем здесь оса?

— Не видите? А вот я…

Его перебил телефонный звонок. Он снял трубку.

— Алло, алло. А, доброе утро. Да, это я, Эркюль Пуаро. — И, прикрыв трубку рукой, он шепнул Фурнье: — Это Тибо… Да-да, разумеется. Очень хорошо. А вы? Мосье Фурнье? Совершенно верно. Да, он пришел. Он у меня. — И, опустив трубку, пояснил: — Он пытался дозвониться до вас и Сюртэ. Ему сказали, что вы ушли ко мне. Поговорите с ним. Кажется, он чем-то взволнован.

Фурнье взял трубку.

— Алло, алло. Да, это Фурнье… Что? Неужели… Да, разумеется… Да… Да, я уверен, он тоже. Мы сейчас же приедем. — Он повесил трубку и взглянул на Пуаро: — Дочь. Дочь мадам Жизель.

— Что?

— Да, она явилась за наследством.

— Откуда она взялась?

— Насколько я понял, из Америки. Тибо попросил ее зайти еще раз в половине двенадцатого. Он предлагает нам немедленно приехать к нему.

— Конечно, конечно. Едем сию же минуту… Я оставлю записку мадемуазель Грей.

Он написал:

«Мне неожиданно пришлось уйти. Если позвонит или зайдет мосье Жан Дюпон, будьте с ним полюбезнее, Говорите о пуговицах и носках, но о доисторической керамике — повремените. Он в восторге от вас, однако голова на плечах у него есть!