Пуаро кивнул.

— Вот и приходится подозревать всех по очереди и затем по одному вычеркивать из списка.

— Скольких вы уже вычеркнули? — спросила Джейн.

— Меньше, мадемуазель, чем вы могли бы подумать. — В глазах Пуаро сверкнул огонек. — Видите ли, все зависит от мотива.

— А есть ли?.. — Норман Гейл на секунду замолк и извиняющимся тоном закончил: — Я не претендую на то, чтобы меня посвящали в служебные тайны, но найдены ли деловые бумаги этой женщины?

Пуаро покачал головой.

— Все бумаги сожжены.

— Какая жалость!

— Evidemment![63] Все же создается впечатление, что мадам Жизель наряду с ростовщичеством немножко занималась шантажом, и это поможет нам определить верное направление в поисках. Допустим, к примеру, что мадам Жизели было известно о некоем преступлении — скажем, о том, что некто покушался на убийство.

— У этого предположения есть какие-нибудь основания?

— Пожалуй, да, — медленно проговорил Пуаро. — Есть — одно из немногих документальных свидетельств, которые все же удалось обнаружить.

Он пристально вгляделся в их внимательные, ждущие лица и чуть слышно вздохнул.

— Вот, собственно, пока и все, — сказал он. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом — например, о том, как эта трагедия повлияла на вашу жизнь, молодые люди.

— Неловко признаться, но мне она скорее пошла на пользу, — откликнулась Джейн.

Она рассказала о повышении жалованья.

— Значит, ваши дела пошли в гору, мадемуазель, но имейте в виду — это ненадолго. Помните, злоба дня редко переживает сам день.

— Очень верно. — Джейн рассмеялась.

— Боюсь, в моем случае она оказалась куда более живучей, — сказал Норман.

Он рассказал, в каком положении оказался. Пуаро с сочувствием выслушал его.

— Да, ваши опасения оправданны, — задумчиво проговорил он, — для вас это действительно злоба, и не только одного дня, но, возможно, и не одного месяца… Сенсация умирает быстро. Страх живет долго.

— По-вашему, я должен покорно выжидать?

— А у вас есть другие планы?

— Да. Наплевать на все и уехать в Канаду или еще куда-нибудь. И начать жизнь сначала.

— Я уверена, что ты об этом пожалеешь, — твердо сказала Джейн.

Норман посмотрел на нее.

Пуаро тактично занялся цыпленком.

— Я не хочу уезжать, — сказал Норман.

— Если я отыщу того, кто убил мадам Жизель, вам не придется уезжать. — Голос Пуаро звучал бодро.

— Вы действительно считаете, что отыщете? — спросила Джейн.

Пуаро взглянул на нее с укором.

— Если, разбирая задачу, применить систему и метод, ничто не помешает решить ее, ничто на свете, — сурово ответил он.

— Понятно, — проговорила Джейн, которой ничего не было понятно.

— Но я бы решил эту задачу быстрее, если бы кое-кто мне помог, — продолжил Пуаро.

— Помог — кто?

Пуаро долго молчал, потом все же сказал:

— Мистер Гейл. А позднее, возможно, и вы, мадемуазель.

— И чем же я могу помочь? — спросил Норман.

Пуаро бросил на него косой взгляд.

— Вам это не понравится, — предупредил он.

— Что именно? — нетерпеливо повторил молодой человек.

Прикрываясь рукой, чтобы не задеть английскую щепетильность, Пуаро поковырял в зубах зубочисткой, а потом мягко произнес:

— Откровенно говоря, мне нужен шантажист.

— Шантажист? — воскликнул Норман. Он уставился на Пуаро, не веря собственным ушам.

Пуаро кивнул.

— Именно так. Шантажист.

— Но для чего?

— Parbleu![64] Для шантажа.

— Да, но я хочу спросить: кого? Зачем?

— Зачем — это мое дело, — ответил Пуаро. — Что до кого… — Он помедлил и затем спокойным деловым тоном продолжил: — В общих чертах я обрисую вам свой план. Вы напишете письмо — то есть я напишу письмо, а вы его перепишете — письмо графине Хорбери и пометите: «Лично». В письме вы попросите о встрече и напомните, что летели вместе с ней в Англию известным рейсом. А еще упомянете, что к вам попали некоторые деловые бумаги мадам Жизели.

— А потом?

— А потом она примет вас. Вы пойдете и кое-что ей сообщите — что именно, я вам потом скажу. Вы попросите — дайте прикинуть — десять тысяч фунтов.

— Вы с ума сошли!

— Ничуть, — возразил Пуаро. — Возможно, я несколько эксцентричен, но вполне в здравом уме.

— А если леди Хорбери пошлет за полицией? Меня же отправят в тюрьму.

— Она не пошлет за полицией.

— Вы не можете этого знать.

— Mon cher[65], я знаю практически все.

— Пусть даже и так, мне это все равно не нравится.

— Чтобы ваша совесть была спокойна, скажу сразу: вы не получите эти десять тысяч фунтов. — В глазах Пуаро снова сверкнул огонек.

— Да, но поймите, мосье Пуаро, это слишком рискованно, это может сломать всю мою жизнь.

— Та-та-та, эта дама не пойдет в полицию — уверяю вас.

— Она может сказать мужу.

— Она не скажет мужу.

— Мне это не нравится.

— Вам нравится терять пациентов и губить свою карьеру?

— Нет, но…

Пуаро ласково улыбнулся.

— Вам в принципе отвратительны такие вещи, да? Это весьма естественно. Кроме того, в вас силен рыцарский дух. Но смею вас заверить, леди Хорбери недостойна столь высоких чувств — как это у вас говорится?.. Она — мерзкая бабенка.

— Все равно она не может быть убийцей.

— Почему?

— Почему? Потому что мы это увидели бы. Мы с Джейн сидели как раз напротив.

— В вас слишком много предвзятости. Я… я желаю упорядочить все факты; а для этого я должен знать.

— У меня нет ни малейшего желания шантажировать женщину.

— О, mon Dieu, что значит слово! Не будет никакого шантажа. Вам только надлежит произвести определенное впечатление. А после, когда почва будет подготовлена, появлюсь я.

— Если вы засадите меня в тюрьму… — начал Норман.

— Нет-нет-нет, меня слишком хорошо знают в Скотленд-Ярде. Если что-то случится, я возьму вину на себя. Но не случится ничего, кроме того, что я уже предсказал.

Норман со вздохом сдался.

— Ладно. Я это сделаю. Но мне это очень не нравится.

— Хорошо. Вот что вам следует написать. Возьмите карандаш.

И он медленно продиктовал письмо.

— Voila[66],— сказал он. — Позже я научу вас, что говорить. Скажите, мадемуазель, бываете ли вы в театре?

— Да, довольно часто, — ответила Джейн.

— Прекрасно. Вы случайно не видели пьесу под названием «На том конце света»?

— Да. Примерно месяц назад. Неплохая.

— Кажется, американская?

— Да.

— Вы помните мистера Реймонда Барраклафа в роли Гарри?

— Да. Он был очень хорош.

— Вам он показался привлекательным? Так?

— Ужасно привлекательным.

— Значит, у него есть шарм… мужской?

— Безусловно. — Джейн рассмеялась.

— Только это — или он еще и хороший актер?

— Ну, по-моему, играет он хорошо.

— Мне тоже нужно сходить посмотреть, — сказал Пуаро.

Джейн с изумлением посмотрела на него. Что за странный человек — перескакивает с темы на тему, как птичка с ветки на ветку!

Может быть, он прочел ее мысли, поскольку вдруг с улыбкой спросил:

— Вы не одобряете меня, мадемуазель? Или мои методы?

— Вы очень легко переходите с одного предмета на другой.

— На самом деле нет. Я следую своим курсом, применяя систему и метод. Не стоит делать скоропалительных выводов. Мне необходимо исключить все лишнее.

— Исключить? — переспросила Джейн. — Так вот в чем заключается ваш метод? — Она на мгновенье задумалась. — Понятно. Вы исключили мистера Кленси…

— Может быть, — откликнулся Пуаро.

— И вы исключили нас; а теперь, вероятно, вы собираетесь исключить леди Хорбери. О!

Она умолкла, ибо ее поразила неожиданная мысль.

— Что с вами, мадемуазель?

— Ваш разговор о покушении на убийство. Это что, проверка?

— Вы очень проницательны, мадемуазель. Да, это тоже входит в мой план. Я упоминаю покушение на убийство и наблюдаю за мистером Кленси, наблюдаю за вами, наблюдаю за мистером Гейлом — и никто из вас троих даже глазом не моргнул. И смею заметить — уж тут меня не обманешь, — убийца способен дать отпор нападению, которое он предвидит. А запись в маленькой книжечке не может быть известна никому из вас. Так что, как видите, я удовлетворен.

— Какой вы ужасный, коварный человек, мосье Пуаро, — сказала Джейн, поднимаясь. — Никогда не знаешь, чего от вас ожидать.

— Ничего особенного. Просто я хочу знать истину.

— У вас, наверное, имеются весьма хитроумные способы выяснения истины.

— Один-единственный и ничуть не хитроумный.

— А именно?

— Предоставить людям возможность самим все рассказать.

— Но если они не захотят? — засмеялась Джейн.

— Все любят поговорить о себе.

— Вероятно, да, — согласилась Джейн.

— Этим и пользуются всякие шарлатаны, целые состояния наживают. У них одна забота — заставить пациента говорить. Вот люди и выкладывают, как они двух лет от роду выпали из детской коляски, как их мать ела грушу и соком испачкала свое оранжевое платье, как в полтора года они дернули за бороду отца: он их выслушает, а потом заявляет, что они теперь точно избавятся от бессонницы, и получает ни за что ни про что две гинеи;[67] а люди уходят довольные — да еще как! — и, ведь бывает, что действительно начинают крепко спать.

— Как чудно, — заметила Джейн.

— Нет, не так чудно, как вам кажется. Тут все дело в изначальной потребности человеческой натуры — потребности выговориться, выразить себя. Вы сами, мадемуазель, разве вы не любите перебирать детские воспоминания — о матери, об отце?