Фурнье показал служебное удостоверение, и брюнет, которого звали Жюль Перро, заявил, что он в полном их распоряжении.

По настоянию Пуаро подростка с пишущей машинкой отправили в дальний угол.

— Нам надо поговорить весьма конфиденциально, — объяснил он.

Жюль Перро казался приятно взволнованным.

— Слушаю вас, господа.

— Мы по поводу убийства мадам Жизели.

— Да, я вспоминаю. По-моему, я уже отвечал на кое-какие вопросы по этому делу.

— Конечно, конечно. Нам просто необходимо кое-что уточнить. Как мадам Жизель получила свое место и когда?

— Я думаю, с этим уже все ясно. Она заказала билет по телефону семнадцатого числа.

— На дневной рейс на следующий день?

— Да, мосье.

— Но я понял со слов ее служанки, что мадам заказывала билет на рейс восемь сорок пять.

— Нет-нет, по крайней мере, получилось иначе. Служанка мадам попросила билет на восемь сорок пять, но там уже не было свободных мест, так что мы предложили ей место на дневной рейс.

— Понятно. Понятно.

— Да, мосье.

— Понятно… понятно… но все равно это странно — решительно странно.

Служащий вопросительно взглянул на Пуаро.

— Дело в том, что мой приятель в последнюю минуту взял билет на рейс восемь сорок пять в то утро, и самолет оказался наполовину пустой.

Мосье Перро перелистнул какие-то бумаги. Потом высморкался.

— Вероятно, ваш знакомый перепутал день. Днем раньше или днем позже…

— Ни в коем случае. Это был день убийства, потому что мой приятель сказал, что если бы он опоздал на самолет — а он опаздывал, — то оказался бы в числе пассажиров «Прометея».

— Ну да, конечно. Очень странно. Конечно, некоторые люди не являются, и тогда в последнюю минуту, естественно, оказываются свободные места… и кроме того, бывают же ошибки. Надо связаться с Ле-Бурже; они не всегда бывают аккуратны…

Кроткий вопрошающий взгляд Пуаро явно смущал Жюля Перро. Он умолк. Глаза его забегали. На лбу появилась испарина.

— Это два вполне возможных объяснения, но, на мой взгляд, ни одно из них не является истинным, — сказал Пуаро. — Вам не кажется, что лучше сразу во всем признаться.

— В чем признаться? Я вас не понимаю.

— Ну-ну. Прекрасно понимаете. Речь идет об убийстве — убийстве, мосье Перро. Прошу вас помнить это. Сокрытие фактов может иметь для вас серьезные последствия — очень серьезные. Полиция отнесется к вам весьма сурово. Вы препятствуете установлению истины.

Жюль Перро глядел на него округлившимися от ужаса глазами. Рот непроизвольно открылся. Руки дрожали.

— Итак, — властным, не допускающим препирательств тоном сказал Пуаро. — Нам нужны точные факты. Прошу вас! Сколько вам заплатили и кто именно?

— Я не хотел делать ничего плохого… я понятия не имел… я не мог предположить…

— Сколько и кто?

— П-пять тысяч франков. Я этого человека видел впервые. Я… погиб…

— Вы погибнете, если не будете говорить правду. Смелее, худшее мы уже знаем. Расскажите подробно, как все происходило.

Жюль Перро заговорил торопливо, прерывисто; пот струйками скатывался с его лба.

— Я не хотел ничего плохого… Клянусь честью, не хотел. Пришел человек. Он сказал, что на следующий день летит в Англию. Ему нужно получить заем у… у мадам Жизели, и было бы больше шансов на успех, если бы их встреча выглядела непреднамеренной. Он знал, что она летит в Англию на следующий день. От меня требовалось только сказать ей, что на утренний рейс все билеты проданы и дать ей место номер два в «Прометее». Клянусь, мосье, я не заподозрил в этом ничего плохого. Я подумал, что тут, в сущности, нет никакой разницы. Они всегда ведут себя эксцентрично, эти американцы.

— Американцы? — резко спросил Фурнье.

— Да, этот господин был американец.

— Опишите его.

— Высокий, сутулый, седой, очки в роговой оправе. Козлиная бородка.

— Себе он билет заказывал?

— Да, мосье, место номер один… рядом… рядом с тем, которое я должен был сохранить для мадам Жизели.

— На какое имя?

— Сайлас… Сайлас Харпер.

— Среди пассажиров не было никого с таким именем, и место номер один было свободно.

Пуаро слегка покачал головой.

— Я… я не увидел в списке никого с похожим именем. Поэтому и решил, что нет необходимости упоминать об этом. Раз человек не полетел…

Фурнье холодно взглянул на него.

— Вы утаили от полиции важные факты, — сказал он. — Это очень серьезно.

И он вместе с Пуаро вышел из конторы. Напуганный Жюль Перро долго глядел им вслед.

Когда они оказались на улице, Фурнье снял шляпу и поклонился Пуаро:

— Поздравляю вас, мосье Пуаро. Что навело вас на эту мысль?

— Две не связанные между собою фразы. Первую я услышал сегодня утром: человек в нашем самолете сказал, что он летел утренним рейсом в день убийства в почти пустом самолете. Вторую произнесла Элиза: она сказала, что звонила в контору «Юниверсал Эрлайнз» и что мест на утренний рейс не было. Так вот, эти два утверждения никак не вяжутся друг с другом. Я вспомнил, что стюард с «Прометея» прежде видел мадам Жизель на рейсе восемь сорок пять. Значит, ясно, что она привыкла летать утренним рейсом. Но кому-то потребовалось, чтобы она летела в двенадцать. Кто-то уже взял билет на «Прометей». Почему служащий сказал, что на утренний рейс все билеты проданы? Ошибка или преднамеренная ложь? Я предположил второе… Я оказался прав.

— Чем дальше, тем загадочней! — воскликнул Фурнье. — Сначала мы как будто искали женщину. Теперь появляется мужчина. Этот американец…

Он остановился и взглянул на Пуаро. Тот тихо кивнул.

— Да, друг мой. Так просто быть американцем — здесь, в Париже! Произношение в нос, жевательная резинка, козлиная бородка, роговые очки — все аксессуары театрального американца…

Он достал из кармана лист, вырванный из «Скетча».

— Что вы там разглядываете?

— Графиню в купальном костюме.

— Неужели вы думаете?.. Да нет, она миниатюрная, прелестная, хрупкая — она не могла изобразить высокого сутулого американца. Она была актрисой, да, но сыграть такую роль — это исключено. Нет, друг мой, эта гипотеза не годится.

— Я и не говорю, что годится, — ответил Эркюль Пуаро.

И продолжал о чем-то думать, разглядывая газетную фотографию.

Глава 12

В Хорбери-Чейс

Лорд Хорбери стоял у буфета и рассеянно накладывал в тарелку почки.

Стивену Хорбери исполнилось двадцать семь. У него было узкое лицо и выступающий подбородок. Его внешний вид вполне соответствовал его натуре и вкусам — спортивный молодой человек без выдающихся умственных способностей — из тех, которые большую часть дня проводят вне дома. Он был добрый, малость самодовольный, очень терпимый и невероятно упрямый.

Он поставил тарелку на стол и приступил к еде. Развернул газету, но тут же нахмурился и отбросил ее. Потом отодвинул недоеденные почки, хлебнул кофе и поднялся. В нерешительности постояв так с минуту, он слегка себе кивнул, вышел из столовой и, миновав обширный холл, поднялся наверх. Постучав в дверь спальни, подождал, пока высокий густой голос не ответил: «Войдите!»

Лорд Хорбери вошел.

Это была прекрасная просторная спальня окнами на юг. Сесили Хорбери лежала в кровати, огромной дубовой резной елизаветинской кровати[46]. В розовом шифоновом пеньюаре, сияя золотыми кудряшками, она выглядела великолепно. Поднос с остатками апельсинового сока и кофе стоял рядом на столике. Она читала полученные письма. В комнате неслышно хлопотала служанка.

Можно понять любого мужчину, чье сердце забьется сильнее при виде столь поразительной женской прелести; однако чары жены нисколько не действовали на лорда Хорбери.

Было время, три года назад, когда от захватывающего великолепия Сесили голова молодого человека шла кругом. Он безумно, дико, страстно влюбился. Но все прошло. Он был безумен. Теперь он выздоровел.

— В чем дело, Стивен? — спросила леди Хорбери с некоторым удивлением.

— Я хочу поговорить с тобой наедине, — резко ответил он.

— Мадлен, закончишь потом, — обратилась она к служанке. — Оставь нас.

— Tres bien[47],— пробормотала француженка, и, бросив любопытный взгляд на лорда Хорбери, вышла из комнаты.

Лорд Хорбери ждал и, едва она закрыла дверь, сказал:

— Сесили, я бы хотел знать, с чего это ты вдруг решила сюда приехать.

Леди Хорбери пожала прелестными плечиками.

— В конце концов, почему бы и нет?

— Почему нет? Кажется, существует множество причин.

— Ах, причин… — пробормотала жена.

— Да, причин. Ты помнишь, мы договорились, что после всего будет лучше прекратить этот фарс совместной жизни. Тебе представлен городской дом и щедрое — чрезвычайно щедрое — содержание. В определенных рамках ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится. С чего это внезапное возвращение?

Сесили снова пожала плечами.

— Я думала, так будет… лучше.

— Вероятно, ты хочешь сказать, лучше с деньгами?

— О, Боже, как я тебя ненавижу, — ответила леди Хорбери. — Ты самый скупой человек в мире.

— Скупой? Ты смеешь называть меня скупым? Из-за тебя и твоей безмозглой расточительности мне пришлось заложить Хорбери.

— Хорбери, Хорбери — ничто другое тебя не интересует! Лошади, и охота, и вечные разговоры о ружьях и об урожае, и нудные старые фермеры. Боже, что за жизнь для женщины!

— Некоторых женщин она вполне устраивает.

— Да, женщин вроде Венеции Керр, которая сама похожа на лошадь. Вот на такой тебе и надо было жениться.