Обескураженный Фурнье опустился на свое место, явно раздосадованный нескрываемой веселостью Пуаро.

— Вас, кажется, все это забавляет, друг мой? Но согласитесь, эксперименты, которые я поставил, тоже были нелишни!

— Evidemment! Я искренне восхищен вашим усердием. Нет ничего лучше наглядного примера. Вы превосходно сыграли роль убийцы с духовой трубкой. Результат совершенно очевиден. Вас видели все!

— Не все.

— Положим, не все. В каждом случае был кто-то, кто не видел; но для успешного убийства этого недостаточно. Вы должны быть абсолютно уверены, что вас не увидит никто.

— А при обычных условиях это невозможно, — сказал Фурнье. — Я придерживаюсь своей теории — это возможно при чрезвычайных обстоятельствах — при соответствующей психологической ситуации! И такая ситуация наверняка имела место, когда внимание всех присутствовавших с безукоризненным расчетом направили на что-то другое.

— Наш друг инспектор Джепп досконально исследует этот вопрос.

— Вы не согласны со мной, мосье Пуаро?

Пуаро сделал паузу и затем ответил, тщательно подбирая слова:

— Я согласен с тем, что есть… что должно быть психологическое объяснение тому, что никто не видел убийцу… Но направление моих мыслей несколько иное. Я чувствую, что в этом деле зримые факты могут быть обманчивы. Не давайте пищи глазам, закройте их. Напрягите умственное зрение. Пусть поработают маленькие серые клеточки… Пусть ваш мозг подскажет вам, что случилось на самом деле.

Фурнье взглянул на него с любопытством:

— Я что-то не очень вас понял, мосье Пуаро.

— Потому что вы делаете выводы из того, что видели. Ничто так не сбивает с толку, как непосредственное наблюдение.

Фурнье снова покачал головой и развел руками.

— Сдаюсь. Не улавливаю вашей мысли.

— Наш друг Жиро посоветовал бы вам не обращать внимания на мои чудачества. «Иди и действуй, — сказал бы он. — Сидеть спокойненько в креслице и думать — это стиль работ старика, лучшие годы которого уже за плечами». Но знайте: молодая гончая иногда так нетерпеливо идет по следу, что теряет его… Она обязательно проскочит нужный поворот. Мне кажется, я намекнул достаточно прозрачно.

И, откинувшись в кресле, Пуаро закрыл глаза, видимо чтобы погрузиться в раздумья, но не прошло и пяти минут, как он крепко спал.

По прибытии в Париж они сразу направились на Рю Жоллетт, 3.

Рю Жоллетт находится на южном берегу Сены. Дом номер 3 ничем не отличался от остальных домов. Пожилой консьерж впустил их, кисло поздоровавшись с Фурнье:

— Значит, опять у нас полиция! Сплошные неприятности. У этого дома будет дурная слава.

Ворча, он удалился к себе.

— Мы пройдем в квартиру Жизели, — сказал Фурнье. — Она в бельэтаже.

Он достал ключ и объяснил, что французская полиция в ожидании результатов коронерского следствия из Англии из предосторожности заперла и опечатала дверь.

— Боюсь, что мы не обнаружим тут ничего для нас полезного, — заключил Фурнье.

Он снял пломбы, отпер дверь, и они вошли в маленькую душную квартирку. В углу приемной находился довольно-таки старомодный сейф, кроме него имелся видавший виды письменный стол и несколько стульев с потертой обивкой. Единственное окно было мутным от грязи и, похоже, никогда не открывалось.

Фурнье осмотрелся и пожал плечами.

— Видите? — сказал он. — Ничего. Совсем ничего.

Пуаро подошел к столу, сел за него и поглядел на Фурнье. Он аккуратно провел рукой по столешнице, затем под ней.

— Здесь звонок, — сказал он.

— Да, для вызова консьержа.

— А, это предусмотрительно. Мадам могли посещать иногда весьма беспокойные клиенты.

Он выдвинул один ящик, потом другой. В них была писчая бумага, календарь, ручки и карандаши, но никаких документов, записок — ничего.

Пуаро бросил на них беглый взгляд.

— Я не буду оскорблять вас, друг мой, устраивая обыск. Если здесь можно было что-то найти, вы, конечно, нашли бы. — Он взглянул на сейф. — Не слишком надежный, а?

— Несколько устаревший, — согласился Фурнье.

— Он был пуст?

— Да. Проклятая служанка уничтожила все.

— Ах да, служанка. Доверенная служанка. Мы должны повидать ее. Как вы утверждаете, эта комната ничего нам не подскажет. Весьма многозначительно, вы согласны?

— Что «многозначительно»?

— А то, что в комнате нет ничего личного… На мой взгляд, это интересно.

— Вряд ли она была сентиментальной дамой, — сухо ответил Фурнье.

Пуаро поднялся.

— Пойдемте к этой служанке, — сказал он, — к этой в высшей степени доверенной служанке.

Элиза Грандье была невысокая, плотно сбитая, с румянцем во всю щеку и острыми глазками, которые с завидной резвостью перебегали с лица Фурнье на лицо его спутника и обратно.

— Садитесь, мадемуазель Грандье, — пригласил Фурнье.

— Благодарю вас, мосье.

Она чинно уселась.

— Мы с мосье Пуаро сегодня вернулись из Лондона. Коронерское расследование по делу о смерти мадам состоялось вчера. Нет ни малейших сомнений. Мадам отравили.

Француженка мрачно покачала головой.

— Вы говорите ужасные вещи, мосье. Мадам отравили? Да такое не привиделось бы в самом ужасном сне.

— Мы рассчитываем и на вашу помощь, мадемуазель.

— Конечно, конечно, мосье, помогу, чем смогу. Но я ничего не знаю — совсем ничего.

— Вы знаете, что у мадам были враги? — резко спросил Фурнье.

— Это неправда. С чего бы у мадам были враги?

— Ну-ну, мадемуазель Грандье, — сухо сказал Фурнье. — Ссуда денег под проценты влечет за собой разного рода осложнения.

— Это верно, клиенты мадам иногда вели себя не слишком разумно, — согласилась Элиза.

— Они устраивали сцены? Угрожали?

Служанка покачала головой.

— Нет-нет, тут вы не правы. Это не они угрожали. Они хныкали, жаловались, божились, что не могут уплатить, — все это было. — В ее голосе слышалось нескрываемое презрение.

— Может быть, мадемуазель, иногда они и не могли уплатить.

Элиза Грандье пожала плечами.

— Возможно. Это их трудности. Обычно в конце концов они платили. — В ее голосе звучали нотки удовлетворения.

— Мадам Жизель была безжалостная женщина, — сказал Фурнье.

— Мадам поступала по справедливости.

— У вас нет сострадания к жертвам?

— Тоже мне жертвы… — раздраженно проговорила Элиза. — Вы не хотите понять. Кто заставлял их влезать в долги, жить не по средствам, занимать деньги и думать, что эти деньги им подарили? Это просто неразумно! Мадам всегда была честной и справедливой. Она давала в долг — и рассчитывала, что ей вернут. Разве это не справедливо? У нее самой долгов не было. По всем обязательствам она всегда честно платила. Никогда, никогда у нее не было неоплаченных счетов. А вы говорите, что мадам — безжалостная женщина, — неправда это! Мадам была добрая. Когда бы ни приходили «Сестры бедняков», они никогда не уходили с пустыми руками. А сколько денег она давала благотворительным заведениям? А жена Жоржа, консьержа? Когда она заболела, мадам оплатила ее пребывание в загородной больнице. — Она остановилась, разгневанное лицо ее пылало. — Вы не хотите понять, — повторила она. — Нет, вы совсем не понимаете мадам.

Фурнье подождал, когда ее негодование уляжется, и затем сказал:

— Вы говорите, что клиенты мадам в конце концов были вынуждены платить. Вам неизвестно, к каким средствам для этого прибегала мадам?

Элиза пожала плечами.

— Я ничего не знаю, мосье, совсем ничего.

— Однако вы знали, что бумаги мадам следует сжечь.

— Я просто исполнила ее распоряжение. Если с ней произойдет несчастный случай, сказала она, или если она заболеет и умрет не у себя дома, я обязана уничтожить ее деловые бумаги.

— Бумаги из сейфа внизу? — спросил Пуаро.

— Да. Ее деловые бумаги.

— А они были в сейфе внизу?

Щеки Элизы заалели еще ярче.

— Я следовала указаниям мадам, — проговорила она.

— Это я знаю. — Пуаро улыбнулся. — Но ведь бумаги были не в сейфе. Верно? Этот сейф, он такой старомодный — его взломал бы даже любитель. Бумаги хранились в другом месте — может быть, в спальне мадам?

— Да, это так, — выдержав паузу, ответила Элиза. — Мадам всегда говорила клиентам, что бумаги хранятся в сейфе, но на самом деле сейф стоял для отвода глаз. Все было в спальне мадам.

— Вы нам покажете?

Элиза поднялась, и оба сыщика последовали за ней. Спальня оказалась довольно большой комнатой, в которой трудно было повернуться из-за обилия тяжелой резной мебели. В углу стоял допотопный массивный сундук. Элиза подняла его крышку и вынула старомодное платье из альпака[40] с шелковой нижней юбкой. Внутри платья имелся вместительный карман.

— Все бумаги были здесь, мосье, — сказала она. — В большом запечатанном конверте.

— Когда я допрашивал вас три дня назад, вы ничего об этом не говорили, — рассердился Фурнье.

— Прошу прощения, мосье. Вы спросили меня, где бумаги, которые должны быть в сейфе. Я сказала вам, что сожгла их. И это правда. А какая разница, где именно хранились эти бумаги.

— Ясно, — сказал Фурнье. — Вы понимаете, мадемуазель Грандье, что не следовало жечь эти бумаги?

— Я выполнила приказ мадам, — угрюмо ответила Элиза.

— Я понимаю, вы хотели сделать как лучше, — попытался успокоить ее Фурнье. — А теперь, мадемуазель, выслушайте меня очень внимательно: мадам убита. Возможно, она убита лицом или лицами, о которых у нее имелись некие компрометирующие сведения. Эти сведения содержались в бумагах, которые вы уничтожили. Теперь, мадемуазель, я задам вам вопрос, а вы не спешите на него ответить. Возможно, — а на мой взгляд, это и понятно и простительно, — возможно, прежде чем предать бумаги огню, вы просмотрели их. Если это так, никто бы вас не осудил. Наоборот, любой факт, который вы узнали, мог бы чрезвычайно помочь полиции в привлечении преступника к ответу. Поэтому, мадемуазель, не опасайтесь сказать правду. Так вы просмотрели бумаги, прежде чем их сжечь?