— Да.

— Tres bien. Подите туда, затворите дверь и крикните. Вернее, вскрикните. Понимаете, мне надо, чтобы вы вскрикнули, как бы от неожиданности. Душераздирающего визга не требуется. Если вас услышат, придумайте что-нибудь. Скажите, что свернули ногу… Словом, что хотите.

В этот момент во двор вышла мисс Джонсон и наш разговор оборвался.

Я поняла, что нужно было от меня мосье Пуаро. Как только они с мисс Джонсон вошли в гостиную, я направилась к комнате миссис Лайднер, отперла ее, вошла и притворила за собой дверь.

Чувствовала я себя, надо сказать, дура дурой. Стоять в пустой комнате и орать ни с того ни с сего! Да еще неизвестно, с какой силой надо кричать. Для начала я довольно громко издала звук «О», потом еще громче «О-о», потом потише «О-о-о».

Проделав все это, я вышла во двор и приготовилась оправдываться тем, что «свернула» (надо полагать, мосье Пуаро хотел сказать «подвернула») ногу.

Однако оправдываться не пришлось. Пуаро и мисс Джонсон преспокойно продолжали беседовать.

Так, подумала я, теперь все ясно. Или мисс Джонсон просто показалось, или тут что-то не то.

Мешать их разговору мне не хотелось. Я села в шезлонг на веранде. Их голоса доносились до меня.

— Видите ли, вопрос очень деликатный, — говорил Пуаро. — Доктор Лайднер, очевидно, обожал жену…

— Он ее боготворил, — поддакнула мисс Джонсон.

— Он говорит, что все в экспедиции любили ее. А что им остается? Естественно, они соглашаются. Из вежливости. Из приличия. Может, они говорят правду. А может, и нет! Убежден, мадемуазель, ключ к разгадке лежит в характере миссис Лайднер. Знай я мнения — искренние мнения — всех членов экспедиции, я мог бы воссоздать всю картину преступления. Честно говоря, для этого я и приехал сегодня. Доктор Лайднер в Хассани. Поэтому я могу спокойно поговорить со всеми и попросить их помощи.

— Это все так… — начала было мисс Джонсон.

— Только прошу, без ваших британских cliches[233],— взмолился Пуаро. — Ни слова о крикете и о футболе, о том, что о мертвых или хорошо, или ничего… Enfin[234], ни слова о лояльности! Ничего более пагубного для расследования преступления я не знаю! Лояльностью пользуются, чтобы скрыть правду.

— Никакой особой лояльности по отношению к миссис Лайднер у меня нет, — сдержанно сказала мисс Джонсон. Однако в голосе ее проскальзывала язвительность. — Доктор Лайднер — другое дело. А Луиза… в конце концов, она была его женой.

— Вот именно… именно. И вы не хотите плохо говорить о жене вашего шефа. Понимаю. Однако петь ей дифирамбы тоже не следует. Не забывайте, — речь идет о жестоком убийстве. Если вы будете убеждать меня, что миссис Лайднер — ангел, принявший мученическую смерть, то вы отнюдь не облегчите мне задачу.

— А я и не собираюсь уверять вас, что она ангел, — сказала мисс Джонсон еще более язвительным тоном.

— Тогда скажите мне откровенно, что за человек была миссис Лайднер.

— Гм! Хотелось бы сразу предупредить вас, мосье Пуаро. Я не объективна. Я… все мы… преданы доктору Лайднеру. Когда появилась миссис Лайднер, мы стали ревновать к ней доктора. Нас возмущало, что она посягает на его время и внимание. Преданность, которую он ей выказывал, раздражала нас. Я говорю правду, мосье Пуаро, пусть это и не доставляет мне удовольствия. Присутствие на раскопках миссис Лайднер приводило меня в негодование… Да, признаюсь в этом. Правда, я старалась не подавать виду. Понимаете, мы слишком чувствовали разницу.

— Вы? Кто вы?

— Мистер Кэри и я. Видите ли, мы с ним здесь старожилы. И нам не нравились новые порядки. Наверное, это естественно, хотя и свидетельствует, может быть, о нашей суетности. Но все действительно изменилось.

— Что же именно?

— О, все. Прежде мы были так дружны. У нас всегда было весело, мы много шутили, смеялись, как это в обычае у тех, кто долго работает вместе. Доктор Лайднер держался так непринужденно… совсем как мальчишка.

— А потом явилась миссис Лайднер и все испортила?

— Знаете, я думаю, это не ее вина. Ведь в прошлом году было не так уж и плохо. Поверьте, мосье Пуаро, дело не в ней. Она всегда так мило держалась со мной… удивительно мило. Именно поэтому временами мне бывает нестерпимо стыдно. Не ее вина, что всякие пустяки, которые она говорила или делала, так раздражали меня. Право, она была на редкость обаятельна.

— И тем не менее в этом году все пошло по-другому. Обстановка изменилась, так ведь?

— О, совершенно. Право, я не понимаю, в чем дело. Но все идет из рук вон плохо. Нет, не работа… я говорю о нас, о нашем настроении. Мы все на грани срыва. Знаете, так бывает, когда приближается гроза.

— И вы приписываете это влиянию миссис Лайднер?

— Ну, как сказать… Ничего подобного ведь не было, пока она не появилась, — сухо сказала мисс Джонсон. — Нет, видно, я просто старая брюзга. И консервативная к тому же — терпеть не могу перемен. Право, мосье Пуаро, не стоит обращать на меня внимания.

— Что бы вы могли сказать о характере и темпераменте миссис Лайднер?

Мисс Джонсон призадумалась, потом медленно заговорила:

— Разумеется, она была очень темпераментна. Постоянные взлеты и падения. Сегодня она с вами мила, а завтра — едва разговаривает. Думаю, у нее было доброе сердце. Она всегда заботилась об окружающих. Но ее, конечно, баловали, всю жизнь баловали. Доктор Лайднер выполнял все ее капризы, и она считала это совершенно естественным. Вряд ли она умела ценить своего мужа, этого замечательного, этого поистине великого человека. Признаюсь, меня это порой раздражало. И конечно же, она была нервической, крайне возбудимой особой. Чего только не напридумывает! До чего себя доводила, не приведи Бог! Я возблагодарила небо, когда доктор Лайднер пригласил мисс Ледерен. Ему одному было просто не справиться — и работа, и жена с ее вечными страхами.

— Что вы думаете об анонимных письмах, которые она получала?

Тут уж я не могла устоять. Я наклонилась в кресле так, что мне стала видна в профиль мисс Джонсон, которая сидела повернувшись к Пуаро.

Она казалась совершенно спокойной и собранной.

— Думаю, кто-нибудь в Америке затаил злобу против нее и таким способом пытался то ли отомстить ей, то ли досадить.

— Pas plus serieux que ca?[235]

— По-моему, нет. Она была наделена редкой красотой, вы знаете, и весьма вероятно, что у нее были завистницы. Думаю, письма могла сочинять какая-нибудь уязвленная соперница. А миссис Лайднер с ее мнительностью принимала их слишком всерьез.

— Да, безусловно, — сказал Пуаро. — Но ведь последнее письмо пришло не по почте.

— Ну, полагаю, это устроить нетрудно, если постараться. Женщины, мосье Пуаро, готовы пойти на что угодно, если ими движет злоба.

Да уж, действительно, подумала я.

— Возможно, вы и правы, мадемуазель. Стало быть, вы говорите, что миссис Лайднер была необыкновенно хороша. Кстати, вы знакомы с мисс Райли, дочерью доктора?

— С Шейлой Райли? Да, конечно.

— Ходят слухи (естественно, доктора об этом спрашивать не хочется), — заговорил Пуаро доверительным заговорщическим тоном, — ходят слухи, что между нею и одним молодым человеком из экспедиции возникли tendresse[236]. Это правда?

Мисс Джонсон оживилась.

— О, и юный Коулмен, и Дэвид Эммет, оба готовы угодничать перед ней. Кажется даже, соперничают между собой, кому сопровождать ее в клуб на вечеринки. Оба юноши часто ездят туда по субботам. Право, не знаю, что там с ее стороны… Она ведь здесь единственная молоденькая девушка, понимаете, и, естественно, претендует на роль первой красавицы. Доблестные летчики, кстати, тоже у ее ног.

— Стало быть, ничего особенного тут нет?

— Ну… не знаю. — Мисс Джонсон задумалась. — Правда, она частенько заглядывает к нам. На раскоп, да и вообще. Однажды миссис Лайднер поддразнила этим Дэвида Эммета. Девчонка просто проходу ему не дает, сказала она, причем, по-моему, довольно язвительно. Думаю, ему это не понравилось. Да, Шейла часто к нам наведывается. Я видела, как она ехала на раскоп в тот ужасный день. — Мисс Джонсон кивнула в сторону открытого окна. — Но ни Дэвид Эммет, ни Коулмен в тот день не дежурили на раскопе. Там был Ричард Кэри. Да, весьма вероятно, что она увлечена одним из них. Но она вполне современная девица, начисто лишенная всякой сентиментальности. Не знаю, стоит ли воспринимать все это всерьез. И который из них? Билл — милый молодой человек, и совсем он не так глуп, как хочет казаться. Дэвид Эммет тоже славный… очень славный. Такая глубокая, цельная натура.

Она насмешливо посмотрела на Пуаро.

— А что, мосье Пуаро, это тоже имеет отношение к убийству?

Мосье Пуаро воздел руки, как это принято у французов.

— Вы вгоняете меня в краску, мадемуазель, — сказал он. — В ваших глазах я отъявленный сплетник. Но что поделаешь, грешен — люблю поболтать об амурных делах молодежи.

— Да, — чуть заметно вздохнула мисс Джонсон. — Хорошо, когда ничто не препятствует настоящей любви.

Пуаро в свою очередь сочувственно вздохнул. Интересно, мечтала ли мисс Джонсон о любви, когда была молоденькой девушкой. А мосье Пуаро? Есть ли у него жена или любовница, ведь, говорят, у иностранцев это в порядке вещей. Правда, я с трудом могла себе представить мосье Пуаро в таком качестве — уж очень он смешон.

— Шейла Райли — девица с характером, — сказала мисс Джонсон. — Она молода, она неотесанна, но ей можно верить.

— Полагаюсь на ваши слова, мадемуазель. Кто-нибудь из членов экспедиции есть сейчас здесь? — спросил Пуаро, вставая.

— Мари Меркадо где-то здесь. Мужчины все сегодня на раскопках. Видно, им невмоготу сидеть дома. Я их не осуждаю. Если вы хотите пойти на раскопки…

Она вышла на веранду и с улыбкой обратилась ко мне: