Агата Кристи - Смерть в облаках

– Говоря откровенно, месье, я едва ли могу ощущать себя дочерью, поскольку всю свою жизнь фактически была сиротой.

О матери Анжелике – директоре Института Марии, – отвечая на вопрос Фурнье, она отозвалась с большой теплотой.

– По отношению ко мне она всегда была сама доброта.

– Когда вы покинули Институт, мадам?

– В возрасте восемнадцати лет, месье. Я начала зарабатывать себе на жизнь и некоторое время работала маникюршей, затем в ателье. С мужем я познакомилась в Ницце в тот момент, когда он собирался возвращаться в Штаты. Через месяц он приехал по делам в Голландию, и мы поженились в Роттердаме. К сожалению, ему нужно было возвращаться в Канаду, а мне пришлось задержаться, но я собираюсь ехать к нему.

По-французски Анни Ричардс говорила легко и свободно. Она явно была в большей степени француженкой, нежели американкой.

– Как вы узнали о произошедшей трагедии?

– Разумеется, из газет. Но я не знала… точнее, не осознавала, что речь идет о моей матери. Затем, находясь здесь, в Париже, я получила телеграмму от матери Анжелики, в которой та указала адрес мэтра Тибо и девичью фамилию моей матери.

Фурнье задумчиво кивнул.

Они беседовали еще некоторое время, но было уже ясно, что миссис Ричардс вряд ли сможет помочь им в поиске убийцы. Она ничего не знала о личной жизни и деловых отношениях своей матери.

Выяснив название отеля, в котором она остановилась, Пуаро и Фурнье попрощались с ней и вышли из кабинета.

– Вы разочарованы, старина? – спросил Фурнье. – У вас были какие-то идеи в отношении этой девушки? Вы подозревали, что она самозванка? Или все еще подозреваете?

Пуаро покачал головой:

– Нет, я не думаю, что она самозванка. Документы, удостоверяющие ее личность, выглядят достаточно убедительно. Однако странное дело… У меня такое чувство, будто я видел ее прежде – или же она напоминает мне кого-то…

Фурнье посмотрел на него с любопытством.

– Мне кажется, вас все время интересовала пропавшая дочь.

– Естественно, – сказал Пуаро, подняв брови. – Из всех, кто мог извлечь выгоду из смерти Жизель, эта молодая женщина извлекает самую большую и самую осязаемую выгоду – в наличных деньгах.

– Все так, но что нам это дает?

Несколько минут Пуаро молчал, приводя в порядок свои мысли.

– Друг мой, – сказал он наконец, – эта девушка наследует большое состояние. Стоит ли удивляться тому, что я с самого начала размышлял о ее возможной причастности к преступлению? На борту самолета находились три женщины. Одна из них, мисс Венеция Керр, происходит из известной, родовитой семьи. А остальные две? С того самого момента, когда Элиза Грандье высказала предположение, что отцом дочери мадам Жизель является англичанин, я постоянно помнил о том, что одна из двух других женщин может оказаться этой самой дочерью. Обе более или менее подходят по возрасту. Леди Хорбери до замужества была хористкой, и происхождение ее неизвестно, поскольку она пользовалась сценическим именем. Мисс Грей, по ее собственным словам, выросла сиротой.

– Ах, так! Вот, оказывается, что было у вас на уме… Наш друг Джепп сказал бы, что у вас чересчур богатая фантазия.

– Да, он постоянно обвиняет меня в стремлении все усложнять. Но это не соответствует действительности! Я всегда стараюсь выбирать как можно более простой путь. И всегда смотрю фактам в лицо.

– Но вы разочарованы? Ожидали большего от этой Анни Морисо?

Они вошли в здание отеля, где остановился Пуаро, и вдруг Фурнье бросился в глаза лежавший на стойке администратора предмет, который напомнил ему о том, что говорил маленький бельгиец утром.

– Я забыл поблагодарить вас за то, что вы указали мне на совершенную мною ошибку, – сказал он. – Я обратил внимание на мундштуки леди Хорбери и курдские трубки Дюпонов и самым непростительным образом упустил из вида флейту доктора Брайанта. Хотя всерьез я его и не подозреваю…

– В самом деле?

– Он не производит впечатления человека, способного…

Фурнье запнулся. Человек, стоявший у стойки администратора и беседовавший со служащим, повернулся к ним. Его рука лежала на футляре из-под флейты. Увидев Пуаро, он, судя по выражению лица, узнал его.

Фурнье из деликатности остался на заднем плане, тем более что Брайанту было совсем ни к чему видеть его.

– Доктор Брайант, – произнес Пуаро, поклонившись.

– Месье Пуаро.

Они обменялись рукопожатием. Женщина, стоявшая рядом с Брайантом, направилась к лифту. Сыщик проводил ее взглядом.

– Месье доктор, ваши пациенты смогут обойтись без вас некоторое время? – спросил он.

Доктор Брайант улыбнулся той приятной, несколько меланхоличной улыбкой, столь памятной Пуаро. У него был усталый, но при этом умиротворенный вид.

– У меня теперь нет пациентов, – ответил он и двинулся в сторону маленького столика. – Бокал шерри, месье Пуаро, или какого-нибудь другого аперитива?

– Благодарю вас.

Они сели за столик, и доктор сделал заказ.

– У меня теперь нет пациентов, – повторил он. – Я оставил практику.

– Неожиданное решение…

– Не такое уж и неожиданное.

Сделав паузу, пока официант расставлял бокалы, он продолжил, говоря спокойно и как будто отстраненно:

– Это необходимое решение. Я отказался от практики по собственной воле, дабы меня не лишили права заниматься ею. В жизни каждого наступает поворотный момент, месье Пуаро. Человек оказывается на распутье, и он должен принять решение. Я очень люблю свою работу, и для меня отказ от нее – душевная боль. Но в жизни существует и кое-что помимо работы, месье Пуаро… Счастье человеческого бытия.

Маленький бельгиец молчал, решив дать ему высказаться.

– Есть женщина – моя пациентка, – которую я тоже очень люблю. У нее имеется муж, приносящий ей невыносимые несчастья. Он употребляет наркотики. Если б вы были врачом, то понимали бы, что это означает. У нее нет собственных денег, и поэтому она не может уйти от него… Некоторое время я колебался, но теперь принял решение. Мы с ней собираемся уехать в Кению и начать новую жизнь. Надеюсь, она наконец узнает, что такое счастье. На ее долю выпало столько страданий…

Немного помолчав, он заговорил более оживленным тоном:

– Я ничего не скрываю от вас, месье Пуаро, поскольку рано или поздно это все равно станет достоянием общественности, и чем быстрее вы узнаете об этом, тем лучше.

– Понимаю, – сказал Пуаро. – Я вижу, вы носите с собой флейту?

Доктор Брайант улыбнулся:

– Флейта – моя неизменная спутница… Что бы ни случилось, она всегда со мной.

Он с нежностью погладил футляр, затем поднялся из-за стола и поклонился. Пуаро последовал его примеру.

– Желаю вам всего наилучшего, месье доктор, – сказал он. – А также мадам.

Когда Фурнье присоединился к своему другу, Пуаро стоял у стойки администратора и заказывал телефонный разговор с Квебеком.

– И что теперь? – спросил Фурнье. – Вас все еще занимает наследница? Определенно это ваша идея фикс.

– Отнюдь, – возразил Пуаро. – Но во всем должен быть порядок и метод. Прежде чем переходить к следующему шагу, необходимо закончить с предыдущим.

Он бросил взгляд на Джейн.

– Пожалуй, вы с мадемуазель Джейн начинайте завтракать, а я чуть позже присоединюсь к вам.

Фурнье с видимой неохотой согласился, и они с девушкой направились в столовую.

– И как она выглядит? – с любопытством спросила Джейн, когда они сели за стол.

– Немного выше среднего роста, темные волосы, матовое лицо, заостренный подбородок…

– Вы как будто приводите описание в паспорте, – перебила его Джейн. – Описание в моем паспорте просто оскорбительно. Все у меня «среднее» и «обычное». Нос средний, губы обычные (как вообще можно описывать губы?), лоб обычный, подбородок обычный…

– Но необычные глаза, – заметил Фурнье.

– Серые, ничего особо примечательного.

– И кто же вам сказал, мадемуазель, что этот цвет глаз непримечателен? – спросил француз, подавшись вперед.

Джейн рассмеялась.

– Вы прекрасно владеете английским языком, месье, – сказала она. – Но все-таки расскажите мне подробнее об Анни Морисо. Она красива?

– Assez bien[48], – осторожно произнес Фурнье. – И не Анни Морисо, а Анни Ричардс. Она замужем.

– Ее муж тоже здесь?

– Нет.

– А почему?

– Потому что сейчас он в Канаде или Америке.

Фурнье принялся пересказывать ей то, что им рассказала Анни. Когда его повествование близилось к завершению, к ним присоединился Пуаро. Он выглядел несколько подавленным.

– Что случилось, mon cher?

– Я только что беседовал с матерью Анжеликой. Это очень романтично – разговаривать с человеком, находящимся по другую сторону Атлантики, на другом конце света.

– Фотография, переданная по телеграфу, это тоже романтично. И о чем же вы беседовали?

– Она подтвердила все, что миссис Ричардс рассказала нам о своей жизни. Ее мать уехала из Квебека с французом, занимавшимся виноторговлей, в то самое время, когда ребенок особенно нуждается в материнской заботе. С точки зрения матери Анжелики, мадам Жизель катилась по наклонной плоскости. Деньги она присылала регулярно, но желания навестить дочь никогда не изъявляла.

– Фактически это повторение того, что мы уже слышали сегодня утром.

– Да, только эта информация более подробна. Покинув шесть лет назад Институт Марии, Анни Морисо стала работать маникюршей, а затем получила место горничной у одной леди и уехала вместе с ней из Квебека в Европу. Письма от нее мать Анжелика получала нечасто – примерно два в год. Увидев в газете заметку о расследовании убийства Мари Морисо, она поняла, что речь, по всей вероятности, идет о матери Анни.

– Кто же был ее мужем? – спросил Фурнье. – Если, как нам теперь известно, Жизель была замужем, и к ее убийству может быть причастен муж.