Агата Кристи - Смерть в облаках

Маленький бельгиец кашлянул.

– Надеюсь, я могу рассчитывать на… небольшую любезность…

– О да, конечно, сувенир — какие-нибудь образцы гончарных изделий…

– Нет-нет, вы меня не поняли, – поспешил прервать его Пуаро. – Речь идет о моей секретарше – этой очаровательной девушке, которая ужинала вместе с нами. Не могла бы она сопровождать вас в вашей следующей экспедиции?

Несколько мгновений месье Дюпон не мог прийти в себя от изумления.

– Ну что же, – сказал он наконец, потянув себя за ус, – это можно было бы устроить. Я должен посоветоваться с сыном. С нами отправляются мой племянник с женой. Предполагалось, что это будет семейная экспедиция. Тем не менее я поговорю с Жаном…

– Мадемуазель Грей очень интересуется гончарными изделиями. Она очарована всем, что связано с прошлым. Участие в археологических раскопках – мечта ее жизни. Кроме того, она великолепно штопает носки и пришивает пуговицы.

– Весьма полезное качество.

– Не правда ли? Итак, вы рассказывали мне… о гончарных изделиях Суз…

Месье Дюпон с энтузиазмом возобновил свой монолог, посвященный выдвинутым им теориям о Сузах I и Сузах II.

Вернувшись в отель, Пуаро увидел в холле прощавшихся Джейн и Жана Дюпона. Когда они поднимались в лифте, детектив сказал:

– Я нашел для вас чрезвычайно интересную работу. Весной вы отправитесь с Дюпонами в экспедицию в Персию.

Джейн воззрилась на него в изумлении.

– Вы с ума сошли!

– Когда вам поступит это предложение, вы примете его со всеми возможными выражениями радости.

– Я ни под каким видом не поеду в Персию, поскольку отправляюсь с Норманом в Новую Зеландию.

– Дитя мое, – сказал Пуаро с улыбкой, – до марта еще несколько месяцев. Выразить радость – совсем не то же самое, что купить билет… Кстати, я тоже сказал месье Дюпону, что готов пожертвовать на экспедицию, но чек при этом не выписал! Между прочим, завтра утром я куплю для вас справочник по доисторическим гончарным изделиям Ближнего Востока. Я сказал, что вы очень интересуетесь этим.

Джейн вздохнула:

– Должность вашей секретарши не очень-то похожа на синекуру… Что-нибудь еще?

– Да. Я сказал, что вы прекрасно штопаете носки и пришиваете пуговицы.

– И это я должна продемонстрировать завтра?

– Возможно, – ответил Пуаро, – если только они не поверили мне на слово.

На следующий день, в половине одиннадцатого утра, в гостиную Пуаро вошел меланхоличный месье Фурнье, выглядевший гораздо более оживленным, чем обычно, и сердечно приветствовал маленького бельгийца, пожав ему руку.

– Месье, я хочу вам кое-что сказать. Мне кажется, я наконец понял смысл того, что вы говорили в Лондоне по поводу духовой трубки.

– Ага! – У Пуаро просветлело лицо.

– Да, – сказал Фурнье, располагаясь в кресле, – я много размышлял над вашими словами, снова и снова говоря себе: «Невозможно, чтобы преступление было совершено так, как мы это себе представляем». И наконец – наконец – я увидел связь между этой неотступной мыслью и вашими словами о духовой трубке.

Пуаро внимательно слушал его, не произнося ни слова.

– В тот день в Лондоне вы сказали: «Почему духовая трубка была найдена? Ведь от нее легко можно было избавиться, просунув через вентиляционное отверстие». И я думаю, что сейчас у меня есть ответ на этот вопрос. Духовая трубка была найдена потому, что убийца хотел, чтобы она была найдена.

– Браво! – воскликнул Пуаро.

– Стало быть, вы это имели в виду тогда? Очень хорошо. Но я пошел еще дальше. Я задался вопросом: «Почему убийца хотел, чтобы духовая трубка была найдена?» И нашел на него ответ: «Потому что духовая трубка не использовалась для убийства».

– Браво! Браво! Я пришел к тому же выводу.

– Я сказал себе: «Отравленный дротик – да, но не духовая трубка». Следовательно, дротик был выпущен посредством чего-то другого – чего-то такого, что убийца мог бы приложить к губам, не привлекая к себе внимания и не вызывая подозрения. И я вспомнил, как вы настаивали на том, чтобы был составлен полный список предметов, находившихся в багаже пассажиров и в их одежде. Мое внимание привлекли два мундштука леди Хорбери и несколько курдских трубок, лежавших на столике перед Дюпонами.

Фурнье замолчал и выжидающе посмотрел на Пуаро. Тот никак не отреагировал на это.

– И то, и другое можно было бы приложить к губам самым естественным образом – и никто не обратил бы на это внимание… Я прав?

Немного поколебавшись, Пуаро нарушил молчание:

– Вы на верном пути, но слишком торопитесь. И не забывайте про осу.

– Осу? – Фурнье с изумлением посмотрел на него. – Я вас не понимаю. При чем здесь оса?

– Не понимаете? Но я ведь…

Его слова прервал телефонный звонок. Он поднял трубку.

– Алло. Доброе утро… Да, это я, собственной персоной, Эркюль Пуаро. Да, да, в самом деле… Очень хорошо. Месье Фурнье?.. Совершенно верно. Да, приезжал. Он еще здесь.

Повернувшись к Фурнье, маленький бельгиец сказал:

– Это Тибо. Он заезжал к вам в управление сыскной полиции, и там ему сказали, что вы поехали ко мне. Поговорите с ним сами. Он чем-то взволнован.

Фурнье взял трубку.

– Алло… Да, говорит Фурнье… Что? В самом деле? Да, действительно… Да… Уверен, что поедет. Мы сейчас будем.

Положив трубку, он взглянул на Пуаро.

– Объявилась дочь мадам Жизель.

– Что?

– Приехала вступать в права наследницы.

– Откуда приехала?

– Насколько я понял, из Америки. Тибо попросил ее прийти в половине двенадцатого. Он просит нас тоже приехать к нему.

– Да-да, конечно. Немедленно едем… Только оставлю записку мадемуазель Грей.

Взяв лист бумаги, сыщик написал:

– А теперь в путь, друг мой, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Я ждал этого – появления таинственного персонажа, присутствие которого постоянно ощущал. Теперь – в скором времени – я все выясню.

Мэтр Тибо встретил их чрезвычайно радушно. После обмена формальными любезностями адвокат, не теряя времени, завел разговор о наследнице мадам Жизель.

– Вчера я получил письмо, а сегодня молодая леди явилась ко мне лично.

– Сколько лет мадемуазель Морисо?

– Мадемуазель Морисо – точнее, миссис Ричардс, поскольку она замужем, – двадцать четыре года.

– Она предъявила какие-либо документы, удостоверяющие ее личность? – спросил Фурнье.

– Разумеется. – Тибо раскрыл лежавшую на столе папку. – Начнем вот с этого.

Он достал из папки свидетельство о браке, заключенном между Джорджем Леманом и Мари Морисо, жителями Квебека, и датированное 1910 годом. Имелось также свидетельство о рождении Анни Морисо-Леман и еще несколько различных документов.

– Это проливает некоторый свет на молодые годы мадам Жизель, – заметил Фурнье.

Тибо кивнул:

– Насколько я могу судить, Мари Морисо служила бонной или швеей, когда познакомилась с этим Леманом.

– Надо полагать, он оказался мерзавцем, поскольку бросил ее вскоре после свадьбы, и она сменила фамилию на девичью. Дочь попала в Институт Марии в Квебеке, где и воспитывалась. Мари Морисо вскоре уехала из Квебека – думаю, с мужчиной – во Францию. Она откладывала деньги, и со временем у нее скопилась круглая сумма, которую должна была получить дочь по достижении двадцати одного года. В то время Мари Морисо, вне всякого сомнения, вела беспорядочную жизнь и предпочитала воздерживаться от близких отношений с кем бы то ни было.

– Каким образом девушка узнала, что является наследницей?

– Мы поместили объявления в нескольких журналах, и одно из них попалось на глаза директору Института Марии. Она написала или телеграфировала миссис Ричардс, которая находилась в это время в Европе, но собиралась вернуться в Штаты.

– А кто такой этот Ричардс?

– Американец или канадец из Детройта, занимается производством хирургических инструментов.

– Он не сопровождает жену?

– Нет, он остался в Америке.

– Высказала ли она какие-либо предположения о возможных причинах убийства ее матери?

Адвокат покачал головой:

– Она ничего не знает о ней. Хотя директор Института Марии называла ей девичью фамилию матери, она не смогла ее вспомнить.

– Похоже, ее появление на сцене едва ли поспособствует раскрытию убийства, – заметил Фурнье. – Должен признать, что я возлагал на нее надежды, которые не оправдались. По моему мнению, круг подозреваемых сужается до трех человек.

– Четырех, – поправил его Пуаро.

– Думаете, четырех?

– Не я так думаю, а согласно вашей гипотезе, которую вы изложили мне, круг подозреваемых не может ограничиваться тремя лицами.

Неожиданно он сделал резкий жест рукой.

– Два мундштука, курдские трубки и флейта – не забывайте о флейте, друг мой.

Фурнье издал сдавленный звук, но в этот момент распахнулась дверь, и пожилой клерк, шамкая, объявил:

– Леди вернулась.

– Ну вот, – сказал Тибо, – теперь вы сможете увидеть наследницу собственными глазами… Входите, мадам. Разрешите представить вам месье Фурнье из сыскной полиции, который занимается расследованием убийства вашей матери. А это месье Эркюль Пуаро, чье имя, возможно, знакомо вам, который оказывает ему помощь. Мадам Ричардс.

Дочь Жизель представляла собой эффектную темноволосую женщину, одетую очень элегантно, но вместе с тем просто. Она протянула руку каждому из мужчин, пробормотав несколько приличествующих случаю слов.