Агата Кристи - Смерть в облаках

Погода на следующий день стояла просто идеальная, и даже Эркюль Пуаро был вынужден признать, что его estomac[24] пребывает в полном порядке.

Они летели рейсом 8.45 на самолете компании «Эр сервис», следовавшем в Париж. Кроме Пуаро и Фурнье, в салоне находились семь или восемь пассажиров. Француз решил воспользоваться полетом для проведения серии экспериментов. Он достал из кармана маленькую бамбуковую трубку и через определенные интервалы времени трижды подносил ее к губам, каждый раз направляя ее в определенную сторону. Сначала он сделал это, повернувшись назад и выглянув из-за спинки своего кресла, затем повернув голову немного вбок и, наконец, когда возвращался из туалета. И каждый раз он ловил на себе удивленный взгляд то одного, то другого пассажира. Во время третьего эксперимента, казалось, взоры всех пассажиров были обращены в его сторону.

Разочарованный Фурнье опустился в свое кресло. Веселый вид Пуаро явно не принес ему облегчения.

– Чему вы радуетесь, друг мой? Согласитесь, без следственных экспериментов обойтись нельзя.

– Évidemment! Откровенно говоря, я восхищаюсь вашей скрупулезностью. Вы чрезвычайно наглядно сыграли роль убийцы с духовой трубкой. Результат очевиден. Все видели, что вы делали.

– Не все.

– В определенном смысле, не все. Каждый раз кто-то не видел вас. Но для успешного убийцы этого недостаточно. Вы должны быть уверены, что вас не увидит никто.

– И в обычных условиях это невозможно, – сказал Фурнье. – Я придерживаюсь своей версии, согласно которой на борту «Прометея» должны были возникнуть необычные условия – психологический момент! Там непременно должен был возникнуть психологический момент, когда нечто привлекло внимание всех пассажиров.

– Наш друг инспектор Джепп собирается провести подробный опрос по этому поводу.

– Вы не согласны со мной, месье Пуаро?

Поколебавшись несколько секунд, маленький бельгиец медленно произнес:

– Я согласен с тем, что там возникла… должна была возникнуть психологическая причина, по которой никто не заметил убийства… Но мои мысли протекают в несколько ином направлении по сравнению с вашими. Я чувствую, что в данном деле зримые факты могут быть обманчивы. Закройте глаза, мой друг, вместо того, чтобы широко раскрывать их. Используйте внутреннее зрение. Заставьте работать серые клеточки своего мозга… Пусть они покажут вам, что случилось в действительности.

Фурнье смотрел на него с любопытством.

– Я не вполне понимаю вас, месье Пуаро.

– Это потому, что вы делаете выводы на основании увиденного. Ничто так не вводит в заблуждение, как глаза.

Покачав головой, француз развел руками.

– Сдаюсь. Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Наш друг Жиро постоянно призывает вас не обращать внимания на мои причуды. «Действуйте энергично, – обычно говорит он. – Сидеть в кресле и размышлять – это метод старика, чьи лучшие времена остались в прошлом». А я говорю, что молодая гончая зачастую настолько увлеченно идет по следу, что опережает его… И след оказывается ложным. Надеюсь, вы поняли мой намек…

После этих слов Пуаро откинулся на спинку кресла и закрыл глаза – возможно, чтобы немного поразмыслить, – но через пять минут он уже крепко спал.

Прибыв в Париж, они сразу же направились на рю Жольетт, 3, на южный берег Сены. Дом, куда они пришли, ничем не выделялся среди соседних с ним зданий. Открывший дверь пожилой консьерж с мрачным видом поприветствовал Фурнье.

– Опять полиция! Сплошные неприятности… В конце концов это испортит дому репутацию.

Он повернулся и пошел в глубь дома, продолжая ворчать.

– Пойдемте в офис мадам Жизель, – сказал Фурнье. – Он находится на втором этаже.

Достав из кармана ключ, он объяснил, что французская полиция на всякий случай опечатала дверь в ожидании результатов расследования в Англии.

– Боюсь, мы не найдем здесь ничего полезного для нас.

Он снял печати, отпер дверь, и детективы во-шли внутрь. Офис мадам Жизель представлял собой маленькую, тесную комнату, в которой располагались стоявший в углу несколько старомодный сейф, письменный стол и несколько стульев с потертой обшивкой. Единственное окно было грязным и производило впечатление, будто его никогда не открывали.

Оглядевшись, Фурнье пожал плечами.

– Видите? – сказал он. – Ничего. Абсолютно ничего.

Пуаро подошел к столу, сел за него, провел рукой по деревянной крышке и ее нижней поверхности, после чего взглянул на Фурнье.

– Здесь имеется звонок, – сказал он.

– Да, он проведен вниз, к консьержу.

– Весьма разумная мера предосторожности. Клиенты мадам наверняка приходили порой в буйное состояние.

Он открыл один ящик стола, затем другой. Они содержали канцелярские принадлежности – календарь, ручки, карандаши, – но никаких документов или личных вещей.

Пуаро бегло просмотрел содержимое ящиков.

– Не буду обижать вас, друг мой, тщательным обыском. Если б здесь что-то было, вы, я уверен, обязательно нашли бы.

Он бросил взгляд на сейф.

– Похоже, не самое надежное хранилище…

– Немного устарел, – согласился Фурнье.

– Он был пуст?

– Да. Эта проклятая горничная все уничтожила.

– Ах да, горничная… Доверенное лицо. Мы должны поговорить с ней. Эта комната, как вы сказали, ничего нам не даст. Очень интересно, не находите?

– Что вы имеете в виду, месье Пуаро? Что находите интересным?

– Я имею в виду, что эта комната выглядит совершенно безличной… И нахожу это интересным.

– Едва ли она была сентиментальна, – сухо произнес Фурнье.

Пуаро поднялся со стула.

– Пойдемте, поговорим с этой в высшей степени преданной горничной.

Элиза Грандье была невысокой полной женщиной среднего возраста с румяным лицом и маленькими проницательными глазками, которые она быстро переводила с Фурнье на его спутника и обратно.

– Присядьте, мадемуазель Грандье, – предложил ей Фурнье.

– Благодарю вас, месье. – Она села с невозмутимым видом.

– Месье Пуаро и я вернулись сегодня из Лондона. Вчера началось расследование по делу о смерти мадам. Нет никаких сомнений в том, что мадам была отравлена.

Горничная грустно покачала головой.

– То, что вы говорите, ужасно, месье. Мадам отравили? Кому такое могло прийти в голову?

– Именно это вы, вероятно, и сможете помочь нам выяснить, мадемуазель.

– Разумеется, месье. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь полиции. Но мне ничего не известно – абсолютно ничего.

– Вы знаете, что у мадам были враги? – резко спросил Фурнье.

– Это неправда! Откуда у мадам могли взяться враги?

– Бросьте, мадемуазель Грандье, – сухо произнес Фурнье. – Ростовщику нередко приходится сталкиваться… с определенными неприятностями.

– Действительно, иногда клиенты мадам вели себя не очень благоразумно, – согласилась Элиза.

– Устраивали сцены? Угрожали?

Горничная покачала головой:

– Нет-нет, ничего подобного. Угрожали вовсе не они. Они жаловались, плакали, умоляли, говорили, что не могут заплатить. – В ее голосе отчетливо прозвучали презрительные нотки.

– Вероятно, мадемуазель, они просто не могли вернуть долг, – сказал Пуаро.

Элиза Грандье пожала плечами:

– Возможно. Это их дело! Обычно они в конце концов все-таки платили, – с нескрываемым удовлетворением произнесла она.

– Мадам была довольно жестким, наверное, даже жестоким человеком, – заметил Фурнье.

– Это вполне оправдано.

– Вы не испытываете никакой жалости к жертвам?

– Жертвы… Вы ничего не понимаете, – сбивчиво заговорила Элиза. – Разве есть необходимость в том, чтобы жить не по средствам, влезать в долги, а потом надеяться, что тебе их простят? Это просто неразумно! Мадам была честной, порядочной женщиной. Она давала в долг и рассчитывала получить свои деньги обратно. Это справедливо. У нее самой никогда не было долгов. Она всегда вовремя платила по счетам. И это неправда, будто она была жестокой! Мадам была доброй. Она всегда давала деньги «Маленьким сестрам бедняков», когда те обращались к ней. Она оказывала помощь благотворительным организациям. Когда жена Жоржа – консьержа – заболела, она оплатила ее лечение в больнице.

Горничная замолчала. Ее лицо заливала краска гнева.

– Вы ничего не понимаете, – повторила она. – Вы просто совсем не знали мадам.

Фурнье немного подождал, пока уляжется ее негодование.

– Вы сказали, что клиенты мадам обычно в конце концов платили. Вам известно, какими способами она вынуждала их делать это?

Элиза снова пожала плечами:

– Я ничего не знаю, месье. Абсолютно ничего.

– Вы знали достаточно для того, чтобы сжечь документы мадам.

– Я следовала ее инструкциям. Мадам сказала, что, если с нею произойдет несчастный случай или она заболеет и умрет где-нибудь вдали от дома, я должна сжечь ее деловые бумаги.

– Те, что хранились в сейфе на первом этаже?

– Совершенно верно. Ее деловые бумаги.

– И они находились в этом сейфе?

На щеках Элизы вновь проступил румянец. Она была явно раздражена такой настойчивостью.

– Я выполняла инструкции мадам, – упрямо повторила она.

– Это понятно, – сказал Пуаро с улыбкой. – Но в сейфе бумаг не было. Ведь так, не правда ли? Этот сейф давно устарел, его мог бы открыть даже любитель. Бумаги хранились где-то в другом месте – может быть, в спальне мадам?

Элиза помялась.

– Да, это правда. Мадам всегда говорила клиентам, что бумаги хранятся в сейфе, а сама держала их в своей спальне.

– Вы нам покажете, в каком именно месте?

Элиза поднялась с кресла и направилась к двери. Мужчины последовали за ней. Спальня представляла собой комнату средних размеров и была настолько плотно заставлена украшенной орнаментом тяжелой мебелью, что перемещение по ней стоило немалого труда. В одном углу стоял огромный старомодный шкаф. Элиза подняла крышку и вынула старомодное шерстяное платье из альпаки с шелковой нижней юбкой. На внутренней стороне платья был пришит глубокий карман.