— Я далеко не сразу заметил это, мистер Приам, — продолжал Эллери, ходя кругами вокруг тела Альфреда Уоллеса. — Это одна из тех вещей, которые трудно заметить именно потому, что они слишком очевидны. При чтении большинство из нас сосредоточиваются на смысле прочитанного, а не на его составе. Не думаем же мы о кирпичах, глядя на целое здание? Однако суть здания заключается именно в кирпичах. В английском языке двадцать шесть основных кирпичей[14], одни из которых более важны, другие — менее. И эти кирпичи давно изучены вдоль и поперек, мистер Приам, их звучание, внешний вид, сочетаемость с другими, частота употребления и так далее. Все это подробно описано в научной литературе, так же, как химический состав воздуха.

А теперь перейдем конкретно к букве «Т», мистер Приам.

По частоте употребления в английском языке эта буква занимает второе место. Чаще ее встречается только буква «Е». То есть это второй по важности кирпич из двадцати шести, составляющих фундамент английского языка.

Более того, среди заглавных букв «Т» — самая широкоупотребляемая. Она входит в состав наиболее часто встречающихся английских слов.

Вы теперь понимаете, мистер Приам, что меня так поразило в послании Адама вашему партнеру? — Факт отсутствия буквы «Т» не просто поразителен — он невероятен! Никакие мыслимые обстоятельства или совпадения не могут привести к тому, чтобы в идущих подряд сотне слов отсутствовало «Т». Единственно возможная ситуация — когда эта буква опускается с умыслом. Потому что для ее пропуска нужно сознательно приложить умственное усилие!

Какие вам еще требуются подтверждения, мистер Приам? — в голосе Эллери прежняя напряженность уступила место небрежной уверенности. — Автор записки ни разу не употребил слова с буквой «Т», но ведь без них практически невозможно обойтись! Если только не делать этого специально…

В записке говорится о старой обиде и о жажде покарать вас: «Чего я хочу? Я вас убью» и «воздаяние». Почему не написать просто — убить вас? и «месть», это звучало бы гораздо естественнее. А потому что в таком случае нашим глазам предстала бы буква «Т» в слове «убить». Но допустим, что он случайно выразился слегка громоздко. Ладно. Но такое возможно один, от силы — два раза. Но так почти в каждой фразе коротенькой записки.

Далее он пишет: «Медленное умирание… неизбежное умирание». И опять «и для сознания и для организма». А ведь он не роман пишет, и не поэму, где требуется сложность и пышность употребления. И это записка, а не эссе для научного журнала. Почему же он тогда не пользуется обычными словами «смерть» и «умрете», «тело» и так далее? Более того — вся записка говорит о смерти, а само это слово так ни разу и не употребляется! Но стоит предположить, что автор поставил себе целью избегать букву «Т» и все недоумение рассеивается само собой.

Отчего бы не выразиться, как все люди, и не написать слова «которого», но в слове «которого» есть «Т». И точно так мы встречаем «данная записка» вместо «эта записка» по той самой причине. Очевидно, что неуклюжее построение записки в целом объясняется желанием избежать слов, обычно содержащих «Т». Вам кажется, что я фантазирую? Но вы только взгляните на эту словесную уродину, эту фразу «И перед каждым следующим шагом к умиранию — предупреждение, особое значение которого совершенно ясно для вас и для него». Какая слепая конструкция. А ведь сюда так и просится простое: «на каждом этаже будет» или «получите предупреждение». И вообще «не медленное умирание», а «медленная смерть». К Чему такая лирика: «Вы полагали — вы убили меня и я умер… Долгие годы я искал вас.» Не проще ли: «Вы считали, что убили меня, что я мертв… Почти двадцать лет…» и так далее. Объяснение все то же — буква «Т».

Роджер Приам тщетно пытался что-нибудь возразить. От сильного умственного напряжения на его лице проступили морщины, глаза чуть не вылезли из орбит. Но он так ничего и не сказал.

Все вместе они составляли весьма живописную группу: на заднем плане дымящий КИТС, на переднем — неподвижно лежащий Альфред.

— Возникает закономерный вопрос, — опять заговорил Эллери, — почему автору записки понадобилось избегать употребления буквы «Т»? И что мы из этого можем извлечь?

Во-первых, как был написан оригинал записки Хиллу? От руки или как-нибудь иначе? Прямых свидетельств мы не имеем: оригинал исчез. Лаурел мельком видела его, когда Хилл доставал его из серебряной коробки на ошейнике, но когда Хилл стал читать, то отвернулся, и она не могла увидеть текст.

Однако простейшие рассуждения помогут нам ответить на наш вопрос. Письмо не могло быть написано от руки. Ведь букву «Т» так же легко написать, как и остальные буквы алфавита. Судя по содержанию записки, ее автора вряд ли занимала в этот момент игра словами, которая отнимает и лишние силы, и время. Но если записка не была написана от руки, значит, напечатана на машинке. Вы видели ее, мистер Приам, — Хилл показывал вам ее во время вашего посещения. Так на машинке она была отпечатана или нет?

Приам взглянул на него скривившись, но промолчал.

— На машинке, — заключил Эллери. — Тогда все упрощается. Почему автор, воспользовавшись пишущей машинкой, избегал буквы «Т»? К чему такие сложности? Да он просто-напросто не мог воспользоваться клавишей с этой буквой, так как она была неисправна.

Как ни странно, Приам сам неожиданно подал голос:

— Это всего лишь ваши догадки.

Эллери сморщился как от зубной боли:

— Не подумайте, что я люблю выставлять напоказ свои умственные способности, но ваши слова задевают меня за живое. Гадать да предполагать для меня так же противоестественно, как для епископа клясться и божиться. Я должен обратить ваше внимание на то, что к своим выводам я пришел путем строгих умозаключений, которые потребовали большого умственного напряжения. Это не игра в «угадайку». Но допустим, что это только мои догадки, которые легко подтверждаются фактами.

Из моих так называемых догадок вытекает, что у машинки была сломана клавиша. Можем ли мы указать пишущую машинку с подобным дефектом?

Как это ни удивительно, мистер Приам, можем. И очень легко.

В первый раз по пути к вам в автомобиле Лаурел я расспрашивал ее о вас. Она подробно описала, каким образом вам удается обеспечить себе минимальную зависимость от окружающих. Подчеркнула, насколько болезненно вы воспринимаете любую помощь со стороны. И привела в пример недавний случай, она собственными ушами слышала, как вы неистовствовали из-за необходимости диктовать что-то Альфреду, вместо того чтобы самому воспользоваться пишущей машинкой, на днях отправленной в ремонт.

Приам заерзал. Китс выдвинул сбоку кресла полочку с укрепленной на ней машинкой.

Приам зашипел и забрызгал слюной, глядя, как Эллери и Китс склонились над его машинкой, не обращая на ее владельца никакого внимания.

Затем многозначительно переглянулись друг с другом.

Китс нажал клавишу с буквой «Т».

— Мистер Приам, — сказал он, — здесь только одна новая клавиша. Это «Т». Записка Хиллу была напечатана здесь. — И он драматическим жестом указал на машинку.

Из горла Приама вырвался нечленораздельный звук. Китс вплотную придвинулся к нему.

— Кто же это умудрился воспользоваться вашей машинкой, мистер Приам? — поинтересовался Эллери елейным голосом.

Тут и гадать нечего. Даже если бы я не увидел ее собственными глазами, я бы и так понял, что она наглухо привинчена, чтобы не свалиться при движении полки или кресла. Кроме того, и Лаурел упомянула об этом.

Очевидно, что за исключением случаев серьезного ремонта, машинка неизменно при вас. Может быть, записка Хиллу была отпечатана после того, как машинку сняли для ремонта, и до того, как он был произведен? Но это невозможно по той простой причине, что Хилл получил записку за две недели до отправления машинки в ремонт, судя по сообщению Лаурел. Тогда, может быть, кто-то ухитрился воспользоваться машинкой в ваше отсутствие? Тоже исключено, поточу что вы не покидаете своего кресла уже почти пятнадцать лет. Ну тогда остается предположить, что записка была напечатана, пока вы… ну, скажем, спали? И опять невозможно: когда кресло превращается в кровать, полка не выдвигается.

Отсюда один-единственный вывод: боюсь, мистер Приам, вы сами и написали эту записку!

И вы сами довели вашего партнера до смерти.

И единственный враг из прошлого Хилла и Приама есть сам Роджер Приам!


— Только поймите меня правильно, — сказал Эллери. — Я вовсе не имею в виду, что Чарльз Адам — вымышленное лицо. Он действительно существовал, что подтверждается документами. Он не вернулся из плавания много лет назад, и с тех пор никто его не встречал. Записка — первый и единственный знак того, что он еще жив. Но после установления истинного — вашего, мистер Приам, авторства этой записки, становится ясно, что Адам вовсе не спасся двадцать пять лет назад, что вам с Хиллом удалось-таки погубить его, и что его неожиданное появление в Калифорнии целиком инсценировано лично вами.

Вы прекрасно знали, Приам, каким ударом будет для Хилла известие, что Адам жив, когда он столько лет считал его мертвым. И не только жив, но и жаждет мести. Вы знали, что подобное известие будет болезненно именно для Хилла. Он начал новую жизнь. Он привязался к Лаурел, своей приемной дочери, для которой он был предметом безграничной любви.

Поэтому «воскресение» Адама не столько ставило под угрозу мирное существование самого Хилла, сколько грозило отнять у него любовь единственно дорогого ему существа — Лаурел. Вы не без оснований надеялись, что слабое сердце Хилла не выдержит такого напряжения, ведь два инфаркта он уже перенес. Вы все рассчитали верно — записка добила его.

Если у Хилла еще и оставались какие-нибудь сомнения относительно подлинности записки, вы постарались развеять их во время своего визита. И для этого даже дали себе труд впервые за пятнадцать лет покинуть дом! Причиной вашего визита, конечно, была предварительная договоренность по телефону о необходимости срочной встречи с глазу на глаз. Кроме того, у вас лично был не менее веский повод тронуться с места: вы должны были убедиться, что записка действительно уничтожена, а с ней и все следы. Либо Хилл передал ее вам и вы сами приняли меры, либо он уничтожил ее в вашем присутствии. Единственное, чего вы не могли знать, Приам, а Хилл не пожелал вам открыть, так это существование копии, спрятанной в матрасе. Что заставило его поступить таким образом? Может быть, сразу после инфаркта Хилл долго обдумывал случившееся и в чем-то сомневался? Возможно, перед вашим посещением шестое чувство подсказало ему, что здесь что-то не так. И независимо от того, удалось вам убедить его или нет, копия уже была снята и запрятана в матрас, а тайный инстинкт заставлял его, не смотря на все ваши доводы, оставить ее там и ничего не говорить вам об этом. Хотя мы не знаем и теперь не узнаем никогда, какие соображения руководили Хиллом.