Октавиус встретил своего знакомого. Это был врач мисс Беллами, доктор Харкнесс, который не только был в Оксфорде в одно время с Октавиусом, но даже и в одном университетском колледже. Их можно было спокойно оставить вдвоем предаваться счастливым воспоминаниям, а Анелиде принести мартини и познакомить ее с Рози и Берти, которые старались держаться на приеме вместе.

— Поздравляю вас, — быстро проговорил Берти. — Поклянитесь мне всем святым и дайте слово чести никогда не носить ничего, кроме белого, и всегда-всегда с этой чудесной шляпкой. Всегда!

— Не обижайтесь на Берти, — добродушно заметила Рози. — Это самый сногсшибательный комплимент, который можно от него услышать.

— Я это запомню, — ответила Анелида. Ей бросилось в глаза, что эти двое вели себя как-то странно. Они все время поглядывали через ее плечо, будто что-то у нее за спиной притягивало их внимание. Делали они это так часто, что она тоже невольно оглянулась. Оказалось, что их взгляды были направлены на Мэри Беллами, которая уже прошла вглубь комнаты и теперь стояла недалеко от них, окруженная шумной толпой друзей. К своему смущению Анелида обнаружила, что пристальный и холодный взгляд Мисс Беллами устремлен прямо на нее. Анелида была уверена, что взгляд этот не был случайным или непреднамеренным. Мисс Беллами наблюдала за ней, и это стесняло Анелиду. Она отвернулась, но тут же встретилась с другой парой глаз — Тимона Гантри. А рядом еще одни глаза — Монтегю Маршанта, оценивающие и внимательные. Чувство было такое, будто шиворот-навыворот реализовались ее сегодняшние смешные фантазии.

«Поистине, все глаза обращены на меня, — подумала Анелида, — только ощущения не те, что я ожидала».

Рядом с ней стоял Ричард. Он не смотрел на нее, его рука лишь слегка касалась ее руки, но к ее огромному удовольствию он был здесь. Рози и Берти болтали с необычайным энтузиазмом, окружая Анелиду дружеским вниманием, но внося тем не менее какую-то нервную напряженность.

Вскоре Ричард сказал:

— А вот еще один человек хочет с вами познакомиться, Анелида.

Она взглянула и увидела кирпично-красное лицо, похожее на лицо гвардейца, и пару голубых удивленных глаз.

— Полковник Уорэндер, — произнес Ричард.

Уорэндер, как всегда, отрывисто вступил в разговор:

— Все так громко говорят на этих сборищах, не так ли? До крика еще не дошло, но будет. Вы играете на сцене, не так ли?

— Совершенно верно.

— Очень хорошо. Что вы думаете о пьесах Дикки?

— Анелиде было непривычно слышать, что Ричарда называют Дикки, странно, что ей задают такие вопросы, ждут от нее ответа.

— Ну что сказать… они пользуются, безусловно, грандиозным успехом, — проговорила она.

— О, успех! — согласился он. — Да, успех огромный. И знаете, мне они нравятся. Я — его типичный зритель. Люблю веселое, забавное с хорошей ролью для Мэри. Не понимаю интеллектуальную драму. Но вопрос в том, получает ли он удовлетворение от них? Что вы думаете? Не тратит ли он себя впустую? Как?

В глубине души Анелида была страшно смущена и обеспокоена. Или этот пожилой военный очень близко знает Ричарда, или все друзья Ричарда, едва познакомившись, бросаются, для пользы людей совершенно незнакомых, разбирать по косточкам внутренний мир друг друга? И знает ли этот Уорэндер о «Бережливости в раю»?

У нее опять возникло чувство, что за ней пристально наблюдают.

— Надеюсь, — ответила она, — что очень скоро он преподнесет нам серьезную пьесу. А до тех пор пока он этого не сделает, не думаю, чтобы он чувствовал удовлетворение от работы.

— Ага! — воскликнул Уорэндер так, будто она сказала что-то очень весомое. — Вот именно! Очень хорошо! Поддерживайте его в этом. Ладно?

— Я?! — поспешно воскликнула Анелида. Она собралась уже было возразить, что не может себе позволить поддерживать Ричарда в чем бы то ни было, но почему-то подумала, что полковник сочтет ее отказ за жеманство. И она спросила: — А разве его нужно поддерживать?

— О господи! Конечно! — ответил Уорэндер. — И в этом отношении, и в другом. Да вы сами должны знать.

Анелида оглянулась вокруг. Она выпила только половину своего мартини и никак не могла, решила она, быть в состоянии опьянения. Нельзя этого было сказать и о полковнике Уорэндере. Не были навеселе ни мисс Беллами, ни Чарльз Темплетон, или Кэйт Кавендиш, или мистер Берти Сарасен. И уж никак нельзя этого было заметить по мистеру Тимону Гантри, которому ее неожиданно представил Ричард.

— Тимми, — сказал он, — это Анелида Ли.

Для Анелиды все это походило на встречу с легендой.

— Добрый вечер, — произнес голос, которому так часто подражали. — О чем нам с вами поговорить? А, знаю. Скажите мне поточнее, почему в своем финальном монологе вы делаете этакий жест рукой, словно что-то бросаете через плечо? И скажите, это ваше собственное изобретение или фантазия режиссера?

— А это что, неправильно? — спросила Анелида, но потом вдруг опешила, запоздало осознав, что произошло. У нее пересохло в горле, широко раскрылись глаза. Прижав обтянутые перчатками пальцы к полураскрытым губам, она воскликнула: — Не может быть, чтобы вы меня видели!

— Видел. Вместе с Диком Дейкерсом.

— О господи, — прошептала Анелида, используя совершенно несвойственный для себя оборот.

— Осторожнее! Вы расплескаете свой бокал. Может, нам куда-нибудь удалиться от этой базарной сутолоки? Кажется, сейчас никого нет в оранжерее.

Анелида, чтобы поскорее освободиться от бокала, в смятении проглотила залпом его содержимое.

— Пошли, — сказал Гантри.

Поддерживая Анелиду под локоть, он повел ее в оранжерею. Ричард пропал как по мановению руки; Октавиус тоже исчез.

— Добрый вечер, Банни, Поль, дорогой, добрый вечер. Здравствуй, Тонни, — раскланивался со всеми Гантри. Театральные знаменитости отвечали на его приветствия и оставались где-то позади. И вот они в оранжерее, и теперь до конца жизни запах фрезий будет напоминать Анелиде об этом дне.

— Ну что ж, — произнес Гантри и чуть рожал, а потом отпустил локоть Анелиды.

— Ричард ничего не говорил мне. И никто не сказал, что в были в зрительном зале.

— Никто не знал, дорогая. Мы вошли во время первого акта, а ушли перед окончанием. Я решил, что так будет лучше.

Она смутно припомнила, что в рассказываемых о нем легендах говорилось и об этой его особенности.

— А что вы забеспокоились? — спросил Гантри. — Вам стыдно за то, как вы играете?

— Нет, — честно ответила Анелида и поспешно добавила: — Я знаю, что местами это было скверно.

— Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— Что вы еще играли?

— Только небольшие роли в «Бонавентуре».

— Не кончали драматическую академию? — спросил он, со злостью выплевывая согласные звуки этих слов. — Не агонизировали в верноподданнических кружках? Не перевоплощались в образ? Не ложились спать со Станиславским и не вставали с Системой?

Анелида, к которой пришло второе дыхание, улыбнулась его словам.

— Я восхищаюсь Станиславским, — сказала она. — Очень.

— Ну и прекрасно, прекрасно. А теперь слушайте меня. Я буду говорить о вашей игре.

Он говорил довольно долго и касался мельчайших подробностей, высмеивал, поучал, не оставляя камня на камне, и был бесконечно прав. Сначала она слушала его жадно и молча, но вскоре решилась попросить кое-что объяснить. Он объяснил и, видимо, остался ею доволен.

— Вот, — сказал он, — что было неверно в вашей игре. Можете сделать вывод, что, если бы я не считал вас актрисой, я не стал бы вам обо всем этом говорить. Ваши ошибки — дело техники. Вы их исправите. Теперь у меня есть к вам предложение. Только предложение. Никаких обещаний. Это относительно пьесы, которая, может, никогда и не будет поставлена. Уверен, что вы ее уже читали. Будьте добры, прочитайте ее еще раз, а для этого приходите в следующий четверг к десяти часам в «Единорог». Эй, Монти!

Анелида уже начала свыкаться с тем фантастическим окружением, в котором она очутилась. Оно стало обладать даже какой-то долей реальности. И когда перед ней появилось само Правление во плоти Монтегю Маршанта, этот предел мечтаний, к которому стремится всякая начинающая актриса, Анелида смогла отвечать вполне осмысленно. Как бледен был мистер Маршант, как вылощен, как самоуверен! Он говорил о весне, о цветах в оранжерее и как-то незаметно перешел к театру. Как он понимает, она актриса?

— Она играет Элизу Дулитл, — заметил Гантри.

— Да, да, конечно. Неплохие отзывы, — пробормотал Маршант, прилежно ей улыбаясь. Анелида подумала, что он вряд ли мог где-нибудь видеть эти отзывы.

— Я здесь нагнал страху по поводу ее игры, — продолжал Гантри.

— Что за скверный тип! — небрежно заметил Маршант. — Не правда ли?

— Предлагаю тебе посмотреть этот спектакль.

— А теперь, мисс Ли, видите, он начинает терроризировать и меня.

— Не надо ему это позволять, — ответила Анелида.

— Ничего. Я привык к его выкрутасам. Вам нравится роль Элизы?

— Очень. По-моему, мне просто повезло, что удалось ее сыграть.

— Сколько времени еще будет идти спектакль?

— До воскресенья. Мы меняем репертуар каждые три недели.

— Понятно. Как обычно в студиях.

— Совершенно верно.

— Не вижу никаких оснований, — вступил в разговор Гантри, — почему мы должны кружить вокруг да около. Я тебе рассказывал о роли в новой пьесе Дикки. Она мне ее прочитает. Ты тем временем, дорогой Монти, проглядишь пьесу, а потом отправишься посмотреть спектакль в «Бонавентуре», — неожиданно он бросил свой знаменитый косящий завораживающий взгляд. — Никаких обещаний не было дано, ничего плохого не случилось. Просто нужно проявить немного сердечной заботливости, потому что, ты знаешь, зря я не попрошу. Ну, Монти, скажи, что ты это сделаешь.