Агата Кристи - Смерть у бассейна

Она не одолжит денег, не воспользуется связями. Она нашла работу за четыре фунта в неделю, и если ее приняли в действительности благодаря надеждам мадам Элфредж на то, что Мэдж будет привлекать в ее магазин своих «шикарных» друзей, то мадам просчиталась. Мэдж непреклонно отвергала подобные побуждения со стороны своих друзей.

Она не питала особых иллюзий насчет своей работы. Она не любила магазин, не любила мадам Элфредж, не любила вечного угождения раздражительным покупателям, но весьма сомневалась в возможности найти для себя другую, более приятную работу, поскольку ничему толком не была обучена.

Слова Эдварда, будто перед ней открыт широкий выбор, вызвали у нее легкое бешенство. Какое право имеет он жить в мире, столь оторванном от действительности?

Все они были Энгкетлами, все. А иногда, как в это утро, она не чувствовала своей принадлежности к этой фамилии. Она всецело была дочерью своего отца. Мысль об отце вызвала у нее всегдашний укол любви и сожаления. Седой, в летах, мужчина с утомленным лицом, годами бившийся за маленькое семейное дело, обреченное, вопреки всем его заботам и усилиям, катиться вниз. И дело было не в его несостоятельности, а в поступи прогресса.

Пожалуй, странно, что вся преданность Мэдж принадлежала не ее блестящей матери, урожденной Энгкетл, а кроткому изнуренному отцу. После каждой поездки в Айнсвик — этих упоений ее жизни, она читала чуть осуждающий вопрос на лице отца и отвечала, обвив руками его шею: «Я рада, что я дома, очень рада».

Ее мать умерла, когда Мэдж было тринадцать лет. Временами Мэдж задумывалась, как мало она знала свою мать. Мама была красивой, рассеянной, веселой. Жалела ли она о своем браке, который увел ее из клана Энгкетлов? Мэдж терялась в догадках. После смерти жены отец еще больше поседел и притих. Его попытки вдохнуть жизнь в угасающий бизнес становились все менее успешными. Он умер, когда Мэдж было восемнадцать.

Она жила у разных Энгкетлов, принимала их подарки, хорошо проводила с ними время, но отказывалась от их финансовой поддержки. И как она их ни любила, случалось, как вот сейчас, что она чувствовала внезапное и отчаянное отличие от них. «Ни черта они не смыслят!» — подумала Мэдж со злостью.

Неизменно чуткий Эдвард озадаченно глядел на нее.

— Я расстроил тебя? — спросил он мягко. — Чем?

В комнату забрела Люси. Она была где-то на полпути одного из своих подразумеваемых диалогов.

— …Видите ли, кто же знает, что она предпочтет: нас или «Белый олень»?

Мэдж непонимающе посмотрела на Эдварда.

— Бесполезно глядеть на Эдварда, — сказала леди Энгкетл. — Откуда Эдварду знать. А вот вы, Мэдж, всегда так практичны.

— Я не знаю, о чем вы, Люси.

Люси была поражена.

— О дознании, разумеется, должна приехать Герда. Где ей остановиться — у нас или в гостинице «Белый олень»? Конечно, здесь мучительные воспоминания, но там на нее все будут глазеть и будет полно репортеров. Не помните ли: в среду в одиннадцать или в половине двенадцатого? — Улыбка озарила лицо леди Энгкетл. — Я еще никогда не была перед жюри. Я думаю одеть серое и шляпку, конечно. Как в церковь. Но без перчаток.

— Знаете, — продолжала леди Энгкетл, пересекая комнату по направлению к телефону, — у меня, кажется, сейчас и нет никаких перчаток, исключая садовые! — Она сняла трубку и стала с серьезным видом ее рассматривать. — Конечно, осталась куча длинных вечерних, еще с губернаторских времен. Перчатки — это, пожалуй, глупость, вам не кажется?

— Единственная польза от них — избежать отпечатков пальцев при совершении преступления, — сказал Эдвард с улыбкой.

— Ага, очень интересно, что вы об этом вспомнили, очень интересно. А что я делаю с этой штукой? — леди Энгкетл взглянула на трубку с легким отвращением и недоумением.

— Вы собираетесь кому-нибудь позвонить?

— Не думаю. — Леди Энгкетл неопределенно покачала головой и очень осторожно положила трубку на рычаги.

Она перевела взгляд с Эдварда на Мэдж.

— Наверное, Эдвард, вам не стоило бы расстраивать Мэдж. Ее куда больше пугают внезапные смерти, чем нас.

— Люси, дорогая! — воскликнул Эдвард. — Я просто беспокоился насчет места, где Мэдж работает. Оно показалось мне совсем неподходящим.

— Эдвард полагает, что мне следует найти приятного и полного понимания работодателя, который бы оценил меня по достоинству, — сухо пояснила Мэдж.

— Милый Эдвард! — воскликнула Люси тоном полного понимания. Она улыбнулась Мэдж и вышла.

— Нет, серьезно, Мэдж, — сказал Эдвард. — Мне это не нравится.

Она прервала его:

— Эта чертова баба платит мне четыре фунта в неделю. Вот и вся разгадка.

Она проскользнула мимо него и направилась в сад.

Там сидел сэр Генри на своем обычном месте, но Мэдж свернула в сторону и стала подниматься по направлению к цветочной аллее.

У нее очаровательные родственники, но в это утро их очарование не имело для нее никакого смысла.

В конце тропы на скамейке сидел Дэвид Энгкетл. В этом излишнего очарования не было и в помине, и Мэдж направилась прямо к нему. Она села рядом, заметив со злорадным удовольствием страх в его взгляде.

«До чего же трудно уединиться», — подумал Дэвид. Он был изгнан из спальни жизнерадостным вторжением горничной со шваброй и пылесосом. Библиотека и «Британская энциклопедия» не стали его прибежищем, как он оптимистически надеялся. Дважды туда заносило леди Энгкетл, доброжелательно обращавшуюся с вопросами, осмысленных ответов на которые как всегда не имелось в природе.

Он вышел сюда обдумать свое положение. Обычный уик-энд, в который он ввязался-то против воли, теперь затягивался из-за процедуры, принятой для случаев внезапной и насильственной смерти.

Дэвид, предпочитавший академически созерцательные размышления о Прошлом или серьезные прения о политических судьбах, левых направлениях в Будущем, не хотел иметь ничего общего с мучительным и практическим настоящим. Как он и говорил леди Энгкетл, он не читал «Ньюс оф Уорлд», но «Ньюс оф Уорлд», кажется, сама вошла в «Пещеру».

Убийство! Дэвид с омерзением содрогнулся. Что подумают друзья? Как это воспримут? Какого рода отношение принято к таким вещам? Скука? Отвращение? Или это их позабавит?

Занятый исследованием подобных вопросов, Дэвид совсем не обрадовался Мэдж. Он встревоженно следил, как она усаживается рядом. Еще пуще юношу поразил тот вызов в глазах Мэдж, с каким был его взгляд принят. Неприятная девица безо всякой интеллектуальной ценности.

— Как вам нравятся ваши родственники? — спросила она.

Дэвид пожал плечами и ответил:

— Надо ли вообще думать о родственниках?

— А надо ли вообще думать о чем-либо?

«Тебе-то уж точно не о чем», — подумал Дэвид и сказал почти любезно:

— Я рассматривал свое восприятие убийства.

— Это так странно: оказаться к нему причастным, — сказала Мэдж.

Дэвид вздохнул и сказал:

— Утомительно, — и это было, пожалуй, самое невинное, что он мог сказать. — Сплошные банальности, уместные только в детективном чтиве!

— Вы, должно быть, жалеете, что приехали, — сказала Мэдж.

— Да, — вздохнул Дэвид. — Я мог бы остановиться у друга в Лондоне. Он держит книжный магазин левого направления.

— Наверное, там поспокойнее.

— Стоит ли печься о спокойствии? — насмешливо спросил Дэвид.

— Бывает, когда я чувствую, что не могу печься ни о чем другом.

— Изнеженное отношение к жизни, — изрек Дэвид. — Принадлежи вы к рабочему классу…

— А я именно к нему и принадлежу, — перебила Мэдж. — Вот почему покой и благоустроенность так дороги для меня. Утренний чай, бесшумно подаваемый в постель; фарфоровая ванна с хлещущей струей горячей воды; эти восхитительные купальные экстракты; кресло, в котором ты чуть не тонешь…

— Всё это должно быть и у рабочих, — отрезал Дэвид. Правда, он находил чуть подозрительным пункт насчет бесшумно подаваемого утреннего чая, звучавший невыносимо сибаритски для серьезно устроенного мира.

— Как нельзя более с этим согласна, — от всего сердца сказала Мэдж.

Телефон зазвонил как раз, когда Эркюль Пуаро наслаждался десятичасовой чашкой шоколада. Он подошел и поднял трубку.

— Слушаю.

— Господин Пуаро?

— Леди Энгкетл?

— Как это мило, что вы узнали меня по голосу! Я помешала вам?

— Нисколько. Надеюсь, вы не пали духом после вчерашнего несчастья?

— Нет, конечно. Несчастье, как вы выразились, каждый ощущает, я считаю, совершенно по-своему. Я звоню, чтобы узнать, не сможете ли вы зайти — я по-нимаю, это для вас лишние хлопоты. Вроде дополнительных занятий в школе. Но я, право же, в страшной растерянности.

— Конечно, леди Энгкетл. Прямо сейчас?

— Да, я именно это имела в виду. И как можно скорее. Это так любезно с вашей стороны.

— Пустяки. Значит, мне пойти лесом?

— О, конечно, — кратчайшим путем. Очень вам благодарна, господин Пуаро.

Помедлив лишь затем, чтобы удалить несколько пылинок с отворотов пиджака и надеть легкое пальто, Пуаро пересек шоссе и заспешил по тропе между каштанами. У бассейна никого не было — полиция закончила осмотр и удалилась. Все выглядело мирным и спокойным в чуть мглистом свете осени. Пуаро мельком заглянул в павильон. Накидка из серебристых лис исчезла, отметил он. Но спички лежали на прежнем месте. «Явно не место держать спички — тут сыро. Один коробок на всякий случай — ну ладно, но не шесть же». Он хмуро глянул на расписной металлический столик. Поднос со стаканами был убран. Кто-то рисовал карандашом на крышке стола — наспех набросанное дерево, словно из ночных кошмаров. Это уязвило Эркюля Пуаро, ибо нарушался плавный ход его мысли. Он цокнул языком, покачал головой и заторопился к дому, гадая о причине столь срочного вызова.