— Снесите это вниз и скажите, чтоб подогрели, — сказал он отрывисто и резко.
— Да, сэр. — Льюис умудрилась вложить в эти два безобидных слова все, что она думает о хозяйке, которая сидит беспомощно уставившись на блюдо с застывшим мясом.
— Извини, дорогой, — бессвязно начала Герда. — Это моя вина, но, видишь ли, сначала я думала, что ты вот-вот придешь, а потом подумала, что если отправить мясо на кухню…
— О, какое это имеет значение! — нетерпеливо перебил ее Джон. — Стоит ли поднимать шум из-за пустяков! Машина здесь?
— Думаю, что здесь. Колли заказала.
— Значит, мы сможем выехать сразу же после ленча.
Через Альберт Бридж по Клехэм Коммон, коротким путем по Кристал Пэлес, Кройдон, Пёрли Уэй, потом, держась в стороне от главной дороги, поехать по правой развилке до Метерли-Хилл вдоль Хаверстон Ридж… Затем круто вправо по пригородному кольцу, через Кормертон и вверх по Шавл Даун. Золотые и алые деревья, лесные массивы внизу, мягкий осенний запах листьев и, наконец, через перевал вниз…
Люси и Генри… Генриетта. Он не видел Генриетту уже четыре дня, к тому же был страшно зол, когда они виделись в последний раз. У Генриетты был такой взгляд, не то чтоб отвлеченный, абстрактный или невнимательный. Пожалуй, он даже не может объяснить. Взгляд человека, который видит что-то, чего здесь нет. И это что-то (в этом вся суть!) не было Джоном Кристоу. «Я знаю, что она скульптор, — говорил он себе. — Знаю, что ее работа по-настоящему хороша, но, черт побери, неужели она не может оставить ее хоть на время! Неужели не может иногда думать только обо мне и ни о чем другом».
Конечно, он несправедлив к ней, и знает это. Генриетта редко говорит о своей работе. Она не так одержима своим искусством, как большинство художников, которых он знает. Лишь в крайне редких случаях ее погруженность в свой внутренний мир нарушает полноту интереса к его, Джона, проблемам. Но даже это постоянно вызывало в нем яростное негодование.
Однажды он спросил, резко и жестко: «Ты бросишь все это, если я тебя попрошу?»
«Что все?» — спросила она с удивлением.
«Все это!» — широким жестом он охватил всю студию. И сразу же подумал: «Глупец! Зачем ты просишь ее об этом?» И снова, перебивая себя: «Пусть скажет только одно слово: „Конечно!“ Пусть только скажет: „Конечно, брошу!“ Не важно, думает она так или нет. Пусть только скажет. Я должен обрести покой».
Генриетта долго молчала. Взгляд ее стал задумчивым и отвлеченным. Затем, хмурясь, она медленно сказала: «Думаю, что да. Если бы это было необходим о».
«Необходимо? Что ты имеешь в виду?»
«Я и сама точно не знаю. Необходимо… Ну, например, как может быть необходима ампутация».
«Короче говоря, только оперативное вмешательство!»
«Ты сердишься. А что бы ты хотел услышать?»
«Ты сама прекрасно знаешь. Одного слова было бы достаточно. „Да!“ Почему ты не можешь произнести его? Ты ведь нередко говоришь людям приятное, не заботясь о том, правда это или нет. А мне? Господи, ну почему ты не можешь сделать это для меня?»
«Я не знаю, — все так же раздумчиво ответила Генриетта. — В самом деле, Джон, я не знаю. Просто не могу… и все! Не могу».
Несколько минут Джон взволнованно ходил по комнате.
«Ты сведешь меня с ума, Генриетта! Боюсь, я никогда не имел на тебя никакого влияния».
«А зачем это тебе нужно?»
«Не знаю… но нужно. — Он бросился в кресло. — Я хочу быть на первом месте в твоей жизни».
«Это так и есть, Джон».
«Нет! Умри я сию минуту, первое, что ты сделаешь, — схватишь глину и со слезами, льющимися по щекам, начнешь лепить какую-нибудь чертовщину, вроде скорбящей женщины, символ горя или еще что-нибудь подобное…»
«Н-не знаю. Пожалуй… Да, пожалуй, ты прав. Хотя это ужасно!»
Она сидела неподвижно, испуганно глядя на него.
Пудинг подгорел. При виде пудинга брови Джона поползли вверх, и Герда поспешила с извинениями:
— Прости, дорогой. Сама не знаю, почему так получилось. Это моя вина. Дай мне верхушку, а сам съешь остальное.
Пудинг подгорел потому, что он, Джон Кристоу, просидел в своем кабинете лишних четверть часа, размышляя о Генриетте и мамаше Крэбтри, предаваясь охватившему его нелепому чувству ностальгии по Сан-Мигелю. Виноват был он сам. Что за идиотизм — тут же брать его вину на себя и класть себе подгоревшую верхушку… Это хоть кого доведет до бешенства! Почему она вечно делает из себя мученицу? Почему Тэренс смотрит на него с таким пристальным любопытством? Почему, о, Господи, почему Зина вечно шмыгает носом? Почему все они выводят его из себя, черт побери?!
Гнев Джона обрушился на Зину:
— Ты что, не можешь высморкаться?
— Думаю, дорогой, она немного простудилась, — сказала Герда.
— Ничего подобного! Тебе вечно мерещится, что у них простуда! С ней все в порядке.
Герда вздохнула. Она не могла понять, как это врач, постоянно лечащий других людей, может быть так безразличен к здоровью собственной семьи. Джон постоянно высмеивал малейший намек на болезнь.
— Я чихнула восемь раз перед ленчем, — значительно сказала Зина.
— Это от жары, — ответил Джон.
— У нас совсем не жарко, — заметил Тэренс. — Термометр в холле показывает пятьдесят пять градусов[151].
Джон встал.
— Все закончили? Хорошо! Тогда поехали. Ты готова, Герда?
— Одну минуту, Джон. Я только уложу кое-что из вещей.
— Разве ты не могла сделать этого раньше? Чем ты занималась все утро?!
Кипя от злости, Джон вышел из столовой. Герда поспешила в спальню. В спешке она, конечно, провозится еще дольше. Ну почему бы ей не приготовить все заранее? Его собственный чемодан был уложен и стоял в холле. Ну почему?..
Сжимая в руке колоду довольно потрепанных карт, к нему подошла Зина.
— Папа, можно я тебе погадаю? Я умею! Я уже гадала маме, и Тэрри, и Льюис, и Джэйн, и кухарке.
— Хорошо. Погадай.
«Интересно, — думал он, — сколько времени она еще проканителится». Ему хотелось скорее покинуть этот ужасный дом, эту улицу, этот город, полный страдающих, чихающих, больных людей. Скорее в лес. Влажные осенние листья… изящная отчужденность леди Энкейтлл, производящей впечатление бестелесного существа.
Зина важно раскладывала карты.
— Посередине — это ты, папа! Червонный король. Всегда гадают на червонного короля. Теперь я разложу остальные карты лицом вниз. Две налево и две направо от тебя, одну — над головой, она имеет над тобой власть, другую — в ногах, ты имеешь власть над ней… А эта карта сверху.
— Теперь, — Зина глубоко вздохнула, — мы начинаем переворачивать. Направо от тебя, очень близко — бубновая дама.
«Генриетта», — подумал Джон. Его забавляла серьезность дочери.
— Рядом трефовый валет. Это какой-то совсем молодой человек. Слева от тебя — восьмерка пик. Это твой тайный враг. Папа, у тебя есть тайный враг?
— Я такого не знаю.
— За ним — королева пик. Эта леди намного старше.
«Леди Энкейтлл», — снова подумал Джон.
— Теперь… что у тебя в головах, ну то, что имеет над тобой власть. Червонная королева!
«Вероника, — подумал Джон машинально. — Вероника? Глупости! Она теперь не имеет для меня никакого значения!»
— Это у тебя в ногах, и ты имеешь над ней власть… Трефовая дама.
В комнату поспешно вошла Герда.
— Джон, я готова!
— О мама, подожди! Я гадаю папе. Последняя карта, папа, самая важная, та, что у тебя на сердце. О-о! Туз пик! Это… это значит… смерть!
— Наверное, твоя мама наедет на кого-нибудь по дороге из Лондона, — пошутил Джон. — Пошли, Герда! До свиданья, постарайтесь вести себя хорошо!
Глава 6
В субботу Мидж Хардкасл спустилась вниз часам к одиннадцати. Она позавтракала в постели, почитала, немного подремала и наконец поднялась с кровати.
Как чудесно немного побездельничать! Отдохнуть совсем неплохо! Мадам Элфридж, что и говорить, порядочно действует на нервы…
Открыв парадную дверь, Мидж окунулась в теплый, мягкий свет осеннего солнца. Сэр Генри, сидя на скамье, читал «Таймс». Он взглянул на нее и улыбнулся. Мидж ему всегда нравилась.
— Хэлло, дорогая!
— Я очень поздно?
— Во всяком случае, ленч вы не проспали, — сказал, улыбаясь, сэр Генри.
Мидж села рядом и вздохнула: «Здесь так хорошо!»
— Вид у вас немного усталый.
— О, не беспокойтесь. Это такое счастье — скрыться здесь от толстух, которые пытаются влезть в платья на несколько размеров меньше, чем нужно…
— Вероятно, ужасное зрелище! — Сэр Генри взглянул на часы. — Эдвард приезжает в пятнадцать минут первого.
— В самом деле? — Мидж помолчала. — Я уже давно его не видела.
— Он все такой же, — сказал сэр Генри. — Почти не выезжает из Эйнсвика.
«Эйнсвик… — подумала Мидж. — Эйнсвик!» Сердце болезненно сжалось. Прекрасные дни в Эйнсвике! Она всегда ждала их с нетерпением. «Я поеду в Эйнсвик!» — ночами мечтала Мидж задолго до желанного дня. И наконец этот день наступал! Маленькая сельская станция, где поезд (большой лондонский экспресс) остановится, только если предупредить заранее. «Даймлер»[152], ожидавший на станции. Дорога… последний поворот, въезд в ворота и прямо через лес, пока не увидишь поляну и дом, большой, белый, радушно ожидавший гостей. Старый дядя Джеффри, в своем неизменном пиджаке из твида…[153] «Ну, молодежь, а теперь развлекайтесь!» И они радовались вовсю! Генриетта приезжала из Ирландии, Эдвард — из Итона, она сама — из унылого промышленного городка на севере страны. Для них это были райские дни.
В центре всегда был Эдвард, высокий, скромный и неизменно добрый. На нее он, конечно, не очень обращал внимание, потому что рядом была Генриетта. Застенчивый, почти робкий, он выглядел гостем, и Мидж очень удивилась, когда Тремлет, главный садовник усадьбы, однажды сказал: «Все здесь будет когда-нибудь принадлежать Эдварду».
Непредсказуемые окончания!
Запоминающиеся персонажи!
Насыщенный детективный сюжет!
Захватывающие персонажи и загадочные преступления.
Увлекательное путешествие в мир детектива Агаты Кристи!
Отличное писательское мастерство!
Отличное сочетание детективной истории и приключений.
Открытие загадок до последней страницы!
Отличное произведение Агаты Кристи, которое не оставит вас равнодушными!
Незабываемое чтение!
Захватывающая история о поисках истины и правды.
Увлекательное чтение!
Прекрасное погружение в мир детективного жанра.
Захватывающие детали и описания!
Неожиданные повороты сюжета!
Захватывающая история!