Полковник Рейс сказал, что слышал о ее сыне и о том, что он живет за границей.

В течение ближайшей четверти часа ему был преподнесен подробный отчет о многосторонней деятельности Виктора. Такой живой, энергичный мальчик, охотно берется за любое дело, всем интересуется (тут последовал хронологический перечень разнообразных занятий, которые успел переменить Виктор). И никакой озлобленности, ни малейшего недоброжелательства к людям!

Ему всегда так не везло, полковник! Еще в школе директор имел о нем совершенно превратное мнение. А в Оксфорде? Университетские власти поступили с ним просто безобразно. До людей не доходит, что изобретательный мальчик, со способностями к рисованию, может скопировать чужой почерк просто ради шутки. Он сделал это из любви к искусству, а вовсе не из-за денег. Но он всегда был преданным сыном и, если попадал в беду, первым делом обращался к матери. Разве это не говорит о доверчивости его натуры, о сыновней привязанности? Обидно только, что всякий раз, когда ему находят работу, он вынужден уезжать куда-то за тридевять земель. Ее не покидает чувство, что, если бы ему предложили какую-нибудь приличную должность на родине, ну, скажем, в Национальном банке[117], он бы сразу остепенился. Он мог бы поселиться где-нибудь в пригороде Лондона и купить себе небольшой автомобиль.

Прошло добрых двадцать минут, прежде чем полковнику Рейсу, выслушавшему во всех подробностях повесть о совершенствах и бедах Виктора, удалось переключить Люсиллу с животрепещущей проблемы «Сыновья» на не менее животрепещущую — «Слуги».

Да, это правда, слуги нынче совсем не те, что в прежние времена. Старых, преданных слуг почти не осталось, а с теперешними одно мучение. Нет, лично ей грех жаловаться, им в этом отношении сильно повезло: кухарка, миссис Паунд, хотя она, бедненькая, не совсем хорошо слышит, все же прекрасная женщина. Правда, тесто у нее не всегда удается и, кроме того, она слишком сильно перчит суп, но, в общем, она безусловно женщина надежная и очень бережливая. Она служит у Джорджа с самой его женитьбы и ни разу не позволяла себе никаких фокусов — когда в этом году переезжали за город, она ни слова не сказала. Другие слуги были страшно недовольны, не желали ехать, а горничная просто потребовала расчет, но это даже к лучшему. Страшно дерзкая была девчонка, на каждое слово — в ответ двадцать, не говоря уже о том, что она ухитрилась разбить шесть самых лучших хрустальных бокалов, и не то чтобы по одному в разное время, это может со всяким случиться, а сразу! Не кажется ли полковнику, что это злостная небрежность?

Рейс поспешил заверить Люсиллу, что он совершенно с ней согласен.

— Я так прямо ей и сказала. И еще добавила, что вынуждена буду упомянуть об этом в рекомендации. В конце концов, это мой долг, полковник. Я хочу сказать — ни в коем случае нельзя вводить людей в заблуждение. Будущие хозяева должны знать и о достоинствах, и о недостатках тех, кого они нанимают. Девушка, однако, повела себя крайне нагло и заявила, что теперь уж постарается найти себе место в приличном доме, а не в таком, где тебя, того и гляди, кокнут. «Кокнут»! Такое грубое выражение! Наверное, насмотрелась всяких пошлых современных фильмов! И вообще, это было вопиюще неуместное замечание, поскольку Розмэри никто не убивал, — она покончила с собой, хотя в тот момент и не отвечала полностью за свои поступки, как было справедливо отмечено на следствии. А это ужасное выражение употребляется, по-моему, только в среде американских гангстеров, которые палят друг в дружку из пистолетов. Слава Богу, в Англии нет ничего подобного. Поэтому я написала в рекомендации, что Бетти Арчдейл прекрасно знакома с обязанностями горничной, и подтвердила, что она особа трезвая и честная, но допускает небрежность в обращении с бьющимися предметами и не всегда достаточно вежлива. И лично я на месте миссис Рис-Тальбот сумела бы прочесть между строк и не стала бы нанимать такую горничную. Но ведь сейчас люди бросаются на что попало и способны взять на службу девицу, которая за три месяца успела переменить три места.

Пока миссис Дрейк переводила дыхание, полковник успел спросить, кто такая миссис Рис-Тальбот — не вдова ли это Ричарда Рис-Тальбота, с которым он вместе служил в Индии?

— Право, не могу сказать. Она живет где-то на Кадоган-сквер.

— Тогда это действительно моя знакомая.

Люсилла тут же сказала, что мир тесен и что старые друзья лучше новых. Дружба — удивительная вещь. Никогда не поймешь, где кончается дружба и где начинается что-то другое. Лично у нее всегда было впечатление, что Виолу и Поля связывала не просто дружба, а что-то более романтичное… Милочка Виола, она была такая красоточка, и всегда столько поклонников… О Господи, да ведь полковник Рейс даже не представляет, о ком она говорит. В ее возрасте так тянет возвращаться к прошлому! Ей, право, совестно.

Полковник Рейс просил ее не смущаться и продолжать и за свою галантность был вознагражден жизнеописанием Гектора Марля. Он узнал о том, как его вырастила и воспитала сестра, обо всех его наклонностях и слабостях и, наконец, о его женитьбе на красавице Виоле Марль, о которой полковник за время рассказа уже успел позабыть. («Она, видите ли, была сиротка…») Он услышал также о том, как Поль Беннет, которому было отказано в руке и сердце Виолы, превозмог свою душевную боль и из пылкого поклонника превратился в друга семьи; о том, как он был привязан к своей крестнице Розмэри; о его смерти и об условиях его завещания.

— Ну разве это не романтично — оставить ей свое состояние, и такое огромное! Конечно, деньги — это не главное, не в деньгах счастье. Бедняжка Розмэри умерла так трагически. Да и за Айрис у меня все время душа болит.

Рейс взглянул на свою собеседницу вопрошающе.

— Я постоянно чувствую огромную ответственность. Ведь всем известно, что она богатая наследница. Вот и приходится следить за тем, чтобы не завязалось какое-нибудь нежелательное знакомство. Но разве за нынешними девушками уследишь? У Айрис есть знакомые молодые люди, о которых я практически ничего не знаю. Я ей постоянно твержу: «Пригласи их к нам в дом, милочка». Но, насколько я понимаю, некоторые из этих молодых людей просто не желают показываться в доме. И бедный Джордж тоже очень беспокоился за Айрис. Особенно в связи с молодым человеком по фамилии Браун. Я лично его никогда не видела, но у меня впечатление, что он весьма часто встречается с Айрис. Она могла бы сделать более достойный выбор. Джорджу этот Браун всегда не нравился, я точно знаю, а я убеждена, что о мужчинах вернее всего судят сами мужчины. Я вспоминаю полковника Пьюса, нашего церковного старосту:[118] я его считала очаровательным человеком, но мой покойный муж всегда держался с ним официально и убеждал меня следовать его примеру. И что же? В одно из воскресений, когда он обходил прихожан, собирая пожертвования, он вдруг свалился на пол — и оказалось, что он мертвецки пьян! Разумеется, потом выяснилось — почему-то такие вещи, о которых не мешало бы знать заранее, выясняются всегда потом, — выяснилось, что из его дома каждую неделю десятками выносили пустые бутылки из-под бренди! Это тем более прискорбно, что он истинно верующий человек, хотя по своим взглядам склонялся к евангелизму[119]. Однажды они с моим покойным мужем затеяли страшный спор о порядке богослужения в День всех святых[120]. Да, День всех святых. Боже мой, Боже мой! А вчера, подумать только, вчера был День поминовения!

Слабый шорох заставил Рейса поднять голову. В дверях, за спиной Люсиллы, стояла Айрис. Он уже один раз видел ее — осенью, в Литл-Прайерс. Тем не менее ему показалось, что он видит ее впервые. За ее внешним спокойствием он почувствовал необычайное нервное напряжение. В ее широко раскрытых глазах был какой-то затаенный испуг, какой-то невысказанный вопрос, смысл которого он не смог разгадать, хотя понимал, что должен был это сделать.

Люсилла повернула голову:

— Айрис, милочка, я не слышала, как ты вошла. Ты знакома с полковником Рейсом? Он проявляет к нам такое внимание.

Айрис подошла и без улыбки протянула ему руку; по сравнению с прошлым разом она показалась ему похудевшей и побледневшей — может быть, из-за того, что сейчас была в трауре.

— Я заехал узнать, не могу ли я быть вам хоть чем-нибудь полезен, — сказал Рейс.

— Благодарю вас, это очень любезно с вашей стороны.

Она произнесла эту фразу как заученную, без всякого выражения.

Было ясно, что она пережила огромное потрясение и еще не совсем пришла в себя. Неужели привязанность к Джорджу была так сильна, что его смерть оказалась для нее столь тяжким ударом?

Она перевела взгляд на тетку, и Рейс уловил в ее глазах настороженность. Она спросила:

— А о чем вы говорили? Вот сейчас, когда я вошла?

Люсилла порозовела и сконфузилась. Рейс понял, что она всеми силами стремится не допустить, чтобы при Айрис произносилось имя столь нежелательного молодого человека — Энтони Брауна.

— Действительно, о чем же мы говорили? Ах, вспомнила! — воскликнула Люсилла. — День всех святых, а вчера был День поминовения. Да, подумать только! Надо же, чтобы такая трагедия случилась именно в День поминовения! Прямо как в романе!

— Что вы имеете в виду? — спросила Айрис. — Что Розмэри вернулась с того света за Джорджем?

Люсилла всплеснула руками:

— Айрис, милочка, что ты говоришь! Откуда у тебя такие ужасные мысли? Это недостойно христианки!

— Почему же? В День поминовения в Париже, например, всегда ходят на кладбище и приносят цветы на могилы.

— Да-да, дорогая, но французы совсем другое дело, они ведь все католики!

Подобие улыбки тронуло губы Айрис. Помолчав, она сказала:

— А мне послышалось, что вы говорили об Энтони — об Энтони Брауне.

— Да, ты права, — защебетала Люсилла тоненьким, совсем уже птичьим голоском, — мы действительно упомянули его имя. Я просто назвала его в числе твоих знакомых и сказала, что мы о нем совсем ничего не знаем…