— А почему вы спрашиваете?

Ее глаза вдруг стали настороженными и вопрошающими. Полковнику показалось, что он воочию видит, как усиленно работает ее мозг — сравнивает, сопоставляет…

Она торопливо заговорила:

— Все понятно. Теперь я понимаю, почему Джордж купил этот дом по соседству с Фарадеями. И я понимаю, почему он ничего не сказал мне о письмах. Помните, сначала я удивилась, что он от меня это скрыл. Но теперь я вижу: если он им поверил, он должен был решить, что его жену убил кто-то из нас — из пятерых гостей, сидевших за столом. Это… это могла быть и я!

Рейс спросил вкрадчивым голосом:

— Разве у вас были причины желать смерти Розмэри Бартон?

Он подумал, что она не расслышала. Она сидела неподвижно, потупив взгляд.

Неожиданно с глубоким вздохом она подняла глаза и посмотрела прямо на него.

— О таких вещах трудно говорить, — сказала она, — но, наверное, будет лучше, если вы узнаете. Я любила Джорджа Бартона. Я была влюблена в него еще до того, как он познакомился с Розмэри. Думаю, что он ни о чем не догадывался и уж конечно сам не испытывал никаких чувств. Он ко мне хорошо относился, даже любил меня, но по-дружески. А я всегда думала о том, какой бы я ему могла быть прекрасной женой. Как бы он был счастлив со мной. Он любил Розмэри, но с ней он не был счастлив.

Рейс мягко спросил:

— К Розмэри вы испытывали неприязнь?

— Да. Она, конечно, была хороша собой, привлекательна, умела пустить в ход все свое обаяние, если хотела кому-то понравиться. Но со мной она не церемонилась. И мне она была очень неприятна. Ее смерть поразила меня — умерла она ужасно, но жалость… нет, особой жалости я не испытывала. Боюсь, что в глубине души я была даже рада.

Она помолчала.

— Мы не можем поговорить о чем-нибудь другом?

Рейс поспешно сказал:

— Мне бы хотелось услышать от вас все, что вы помните о вчерашнем дне, все, начиная с самого утра. Особенно все, что делал или говорил Джордж.

Рут с готовностью принялась перечислять утренние события. Она упомянула гнев Джорджа, вызванный наглым вымогательством Виктора; свой собственный телефонный звонок в Южную Америку; переговоры с фирмой и радость Джорджа, когда она сообщила ему, что все улажено. Затем она описала свой приезд в «Люксембург» и суетливое, взволнованное поведение Джорджа, который встречал гостей. Она довела свое повествование до финального акта трагедии. Оно в точности совпадало с отчетами, которые полковник уже слышал из других уст.

Рут, как бы прочитав его мысли, сказала:

— Это не самоубийство. Я убеждена, что это не самоубийство. Но если это убийство… то как это можно было осуществить? Кто мог убить Джорджа Бартона? Ответ один: никто из нас этого сделать не мог! Тогда, может быть, кто-то посторонний подсыпал яд в его бокал, пока мы танцевали? Но кто? Зачем? Какая-то бессмыслица.

— Все показания сходятся в том, что во время последнего танца к столу никто не подходил, — возразил Рейс.

— Тогда это действительно бессмыслица, просто бред! Не мог же цианистый калий попасть в бокал сам по себе?!

— Скажите, мисс Лессинг, у вас действительно нет никакого предположения, никакого даже самого отдаленного подозрения насчет того, кто мог подсыпать яд в бокал? Подумайте хорошенько, вспомните. Может быть, вчера ваше внимание задержалось на каком-то пустяке, какой-то незначительной детали?

Он видел, как она слегка переменилась в лице, видел, как в ее глазах промелькнула неуверенность. Прошла, может быть, малая доля секунды, прежде чем она произнесла:

— Нет, я ничего не заметила.

Но что-то было! Было! Он в этом не сомневался. Она что-то видела, слышала или заметила, но по какой-то причине предпочитает умалчивать об этом.

Он не настаивал, зная, что только попусту потратит время. Если женщина такого типа, как Рут, решила молчать, она будет упорствовать до конца.

И все-таки — что-то было! Эта уверенность даже приободрила его, вселила в него надежду. В глухой стене, перед которой он стоял, появилась первая трещинка.

После завтрака он распрощался и поехал на Элвастон-сквер, все еще думая о Рут Лессинг.

Виновна ли эта женщина? Он скорее был склонен думать, что нет. Ее искренность и прямота сильно располагали в ее пользу.

А способна ли она вообще совершить убийство? По глубокому убеждению полковника Рейса, такая способность крылась почти в каждом человеке. Почти каждый может в критический момент решиться на убийство. На какое-то конкретное убийство. Поэтому сейчас так трудно окончательно исключить кого-либо из числа подозреваемых. И в этой молодой женщине несомненно есть какая-то холодная жестокость. И у нее был мотив, даже не один, а несколько. Устранив с пути Розмэри, она могла твердо рассчитывать на то, что станет второй миссис Бартон. Хотелось ли ей просто заполучить богатого мужа или соединить судьбу с человеком, которого она любила, — в данном случае вопрос второстепенный. Главное было убрать с дороги Розмэри.

Заполучить богатого мужа… Рейс склонялся к мысли о том, что это недостаточный мотив для убийства. Нет, Рут слишком расчетлива и осторожна для того, чтобы рисковать головой только ради легкого, обеспеченного существования. Что же тогда, любовь? Возможно. За холодной сдержанностью в ней угадывалась импульсивная натура; такие женщины иногда на всю жизнь загораются непреодолимой страстью к своему единственному избраннику. Если она действительно любила Джорджа и ненавидела Розмэри, она вполне могла хладнокровно спланировать и осуществить убийство. А тот факт, что в прошлый раз все прошло гладко и никто не усомнился в самоубийстве Розмэри, доказывал только необыкновенную ловкость Рут.

Потом Джордж Бартон получил анонимные письма. (Рейса все время мучил вопрос — кто и с какой целью их написал.) У него возникли подозрения. Он решил заманить убийцу в ловушку. И тогда Рут Лессинг заставила его замолчать.

Нет, не годится. Звучит неестественно. Такая версия предполагала бы панику, а Рут Лессинг не паникерша. Она умнее Джорджа — ей ничего не стоило бы уйти от любой расставленной им ловушки.

Да, пожалуй, все это построение ненадежно.

Глава 6

Люсилла Дрейк была счастлива видеть полковника Рейса.

Все шторы в доме были опущены. Люсилла появилась в гостиной вся в черном, прижимая к глазам платок. Протянув Рейсу слабую, дрожащую руку, она объяснила, что абсолютно никого не принимает, но старому другу дорогого, незабвенного Джорджа она, конечно, никогда не могла бы отказать. Так ужасно без мужчины в доме — ощущаешь свою полную беспомощность. Они остались вдвоем — бедная одинокая вдова и беззащитная молоденькая девушка. Они ведь привыкли к тому, что обо всем заботится Джордж. Так любезно, что полковник Рейс пришел их навестить. Она ему бесконечно благодарна. Они с Айрис совсем растерялись — не знают, за что приняться. О делах фирмы, конечно, можно не беспокоиться — мисс Лессинг возьмет все это на себя, но ведь предстоят похороны, а что еще будет на следствии?.. Так неприятно, когда в доме полиция! Правда, они все в штатском и держатся в высшей степени корректно… Нет, она совершенно потеряла голову: такая ужасная трагедия! И не кажется ли полковнику Рейсу, что здесь роковую роль сыграло самовнушение? Все происходит только от самовнушения — так считают психоаналитики, не правда ли? Бедный Джордж! Снова этот кошмарный «Люксембург», и те же самые гости, и, конечно, воспоминания о смерти бедняжки Розмэри… Немудрено, что на него вдруг нашло умопомрачение. Если бы только он в свое время прислушался к тому, что советовала она, Люсилла, и согласился бы принимать прекрасное тонизирующее средство доктора Гаскелла! Все лето он был в очень плохом состоянии, работа без передышки!..

Тут Люсилла почувствовала, что ей самой необходима передышка, и полковник Рейс воспользовался этим, чтобы вставить несколько слов.

Он выразил ей свое искреннее сочувствие и сказал, что она может полностью на него рассчитывать.

Тут мотор снова заработал, и Люсилла сказала, что она чрезвычайно признательна полковнику, что самое страшное в смерти — это ее внезапность; сегодня мы здесь, а завтра нас нет, как сказано в Библии, поутру трава вырастает, а к вечеру ее срезает коса или, кажется, серп, в общем, полковник знает, что она имеет в виду, и так приятно чувствовать, что есть человек, на которого ты можешь положиться. Мисс Лессинг, надо отдать ей должное, очень деловая женщина и руководствуется самыми лучшими побуждениями, но держится высокомерно и самоуверенно, а иногда чересчур много на себя берет. По мнению Люсиллы, Джордж всегда слишком безоговорочно на нее полагался, и одно время она, Люсилла, даже боялась, как бы он не совершил какой-нибудь глупости, о которой потом пришлось бы жалеть как о непоправимой ошибке, потому что он сразу бы оказался у нее под башмаком — она бы ему и пикнуть не давала. Люсилла, слава Богу, сразу же почуяла, к чему все клонится, а милочка Айрис ни о чем не подозревала — она такая несовременная, и это даже приятно, когда молодая девушка так простодушна и не испорченна, не правда ли? Айрис всегда казалась моложе своих лет и привыкла больше молчать — никогда не узнаешь, о чем эта девочка думает. Вот Розмэри вела совершенно другой образ жизни — все время выезжала, веселилась, как и полагается старшей сестре, да еще такой красавице, а бедняжка Айрис без толку слонялась по дому и скучала, а это уж совсем не дело для молодой девушки. Непременно нужно, чтобы девушка была чем-то занята — посещала бы курсы домоводства или кройки и шитья. Это отвлекает от вредных мыслей, да и вообще, кто знает, что в жизни может пригодиться. Просто счастье, что она, Люсилла, смогла уделить ей внимание и переехала в этот дом после смерти бедной Розмэри. Она перенесла жуткий грипп — какая-то необычная форма, как сказал доктор Гаскелл. Солидный, опытный врач и прекрасный подход к больным. Она так мечтала, чтобы Айрис показалась ему этим летом. Девочка все время такая бледная и удрученная. И все из-за того, что их дом расположен в на редкость неудачном месте: низко, сыро, а по вечерам прямо какие-то тлетворные испарения! Миазмы![116] Бедняжка Джордж купил этот дом совершенно неожиданно, ни с кем не посоветовавшись, — такая жалость! Сказал, что собирался устроить сюрприз. Но, право, было бы лучше, если бы он прислушался к мнению старших и более опытных людей. Что мужчины понимают в домах? Джордж мог бы догадаться, что она, Люсилла, охотно взяла бы на себя любые хлопоты. В конце концов, какую ценность сейчас представляет ее жизнь? Ее любимый супруг много лет как в могиле, а Виктор, ее ненаглядный сыночек, в далекой Аргентине, то есть не в Аргентине, а в Бразилии или, нет, кажется, в Аргентине. Такой любящий мальчик, такой красавец!