Стивен Фарадей стоял рядом с женой. Лицо его не выражало никаких чувств. Он был воплощением сдержанности и корректности. Настоящий законодатель, достойный слуга народа. Подлинный Стивен Фарадей, человек из плоти и крови, был надежно укрыт от глаз; но этот человек существовал, и инспектор знал это.

Лорд Киддерминстер заговорил первым и сразу же, с ловкостью опытного политика, направил беседу по удобному для него руслу:

— Не скрою инспектор, что для нас все это чрезвычайно неприятно. Уже вторично моя дочь и зять оказываются свидетелями насильственной смерти в общественном месте — оба раза члены одной и той же семьи и тот же ресторан. Такого рода известность может пагубно отразиться на репутации общественного деятеля. Разумеется, огласки избежать невозможно. Мы все это сознаем, и потому моя дочь и мистер Фарадей готовы оказать вам всяческую помощь в надежде, что в самом скором будущем обстоятельства дела окончательно прояснятся и нездоровый интерес публики угаснет сам собой.

— Благодарю вас, лорд Киддерминстер, — ответил Кемп. — Я очень рад, что вы идете нам навстречу. Это несомненно облегчает наши малоприятные обязанности.

Сандра Фарадей сказала:

— Пожалуйста, инспектор, задавайте любые вопросы, какие вы сочтете нужными.

— Благодарю вас, леди Александра.

— И еще одно, — вставил лорд Киддерминстер. — У вас, конечно, есть собственные источники информации, и, если верить словам моего друга министра, смерть этого Бартона рассматривается как убийство, а не самоубийство, хотя, казалось бы, по всем внешним признакам и с точки зрения стороннего наблюдателя наиболее правдоподобной версией является как раз самоубийство. Ведь ты, например, сочла его смерть самоубийством — не так ли, Сандра?

Готическая святая слегка наклонила голову.

— Вчера все это казалось очевидным, — задумчиво сказала Сандра. — Мы сидели в том же ресторане и даже за тем самым столом, где в прошлом году отравилась бедная Розмэри Бартон. С Джорджем Бартоном мы довольно часто виделись минувшим летом — он купил загородный дом по соседству с нами, — и его поведение нам показалось очень странным. Он был просто на себя не похож, и мы решили, что на него так ужасно подействовала смерть жены. Он очень ее любил и, по-видимому, так и не примирился с ее смертью. Поэтому, когда мы оказались свидетелями его собственной кончины, то сразу решили, что это самоубийство. Такое предположение казалось, ну, может быть, не то что естественным, но вполне допустимым. А предположить, что кто-то захотел убить Джорджа Бартона, я просто не могу.

— И я тоже, — торопливо вставил Стивен Фарадей. — Джордж Бартон был прекрасный человек. Я уверен, что у него не было ни одного врага.

Инспектор Кемп взглянул на три обращенных к нему выжидающих лица. — «Лучше огорошить их сразу», — подумал он про себя, но вслух произнес:

— Вы рассуждаете совершенно справедливо, леди Александра. Но есть ряд обстоятельств, о которых вы, может быть, еще не знаете.

Лорд Киддерминстер поспешно вставил:

— Мы никоим образом не должны оказывать давление на инспектора. Только он сам вправе решать, какие факты следует предать гласности.

— Благодарю вас, милорд. Но у меня нет оснований держать вас в неведении. Суть дела такова: незадолго до смерти Джордж Бартон сообщил двум лицам, что его жена, вопреки официальной версии, не покончила жизнь самоубийством, а была кем-то отравлена. Мистер Бартон считал, что ему удалось напасть на след убийцы. Вчерашний обед, который он устраивал по случаю дня рождения мисс Марль, на самом деле был частью заранее подготовленного им плана, рассчитанного на то, чтобы выявить убийцу его жены.

Наступило молчание, и в этой тишине инспектор Кемп, который, несмотря на свою грубоватую внешность, был человеком чутким, уловил в воздухе нечто, что он квалифицировал как растерянность, смешанную со страхом. И хотя на лицах прочесть ничего было нельзя, он готов был побиться об заклад, что не ошибся.

Первым взял себя в руки лорд Киддерминстер. Он произнес:

— По-моему, то, что вы сейчас сообщили нам, только доказывает, что этот бедняга Бартон был… э-э-э… немного не в себе. Тот факт, что он был до такой степени поглощен смертью жены, очевидно, пагубно отразился на его психике.

— Вы совершенно правы, лорд Киддерминстер, но, с другой стороны, этот факт свидетельствует о том, что сам он был далек от мыслей о самоубийстве.

— Да-да, пожалуй.

Снова наступило молчание. Затем Стивен Фарадей неожиданно резко спросил:

— А как вообще у Бартона могла возникнуть такая идея? Ведь миссис Бартон на самом деле покончила с собой.

Кемп перевел на него безмятежный взгляд:

— Мистер Бартон был на этот счет другого мнения.

Лорд Киддерминстер поддержал зятя:

— Но в то время никаких иных версий не выдвигалось. Заключение о самоубийстве удовлетворило полицию.

Кемп спокойно ответил:

— Факты, имевшиеся в распоряжении полиции, не противоречили такому заключению. Тогда не было никаких данных о том, что смерть произошла по какой-либо иной причине.

Он знал, что такой человек, как лорд Киддерминстер, непременно уловит подтекст этой фразы.

Чуть более официальным тоном Кемп сказал:

— Мне бы хотелось задать несколько вопросов вам, леди Александра.

— Пожалуйста. — Она чуть наклонила голову.

— После смерти миссис Бартон лично у вас не возникло никаких подозрений, что она умерла насильственной смертью?

— Нет, конечно. Я была уверена, что она покончила с собой. Я и сейчас в этом убеждена, — добавила она.

Кемп пропустил последнее замечание мимо ушей и продолжал:

— Не получали ли вы за истекший год анонимных писем, леди Александра?

В ее обычно спокойном голосе прозвучало неподдельное изумление:

— Анонимных писем?! Нет, нет.

— Вы точно помните? Анонимные письма — вещь неприятная, и люди, как правило, стараются поскорее выкинуть их из головы, но в данной ситуации они могут оказаться чрезвычайно важными. Поэтому я еще раз повторяю, что, если такие письма были, я должен быть поставлен об этом в известность.

— Понимаю. Но даю вам слово, что никаких анонимных писем я не получала.

— Отлично. Пойдем дальше. Вы сказали, что этим летом заметили в поведении мистера Бартона странности. Какие именно?

Она помедлила с ответом.

— Он нервничал, держался все время настороженно. Когда к нему обращались, он слушал рассеянно, казалось, что мысли его где-то далеко. — Она повернулась к мужу: — У тебя, по-моему, создалось такое же впечатление, Стивен?

— Да, примерно такое же. Кроме того, вид у него был совершенно больной. Он очень похудел.

Кемп снова обратился к Сандре:

— Не заметили ли вы какой-либо перемены в его отношении к вам или к вашему супругу? Какого-либо отчуждения, охлаждения?

— Нет. Скорее наоборот. Как вы знаете, он купил загородный дом по соседству с нами и был нам очень благодарен за то, что мы ввели его в местное общество и вообще пытались помочь как могли. Мы, конечно, охотно это делали — и ради него самого, и ради Айрис Марль. Она очаровательная девушка.

— Покойная миссис Бартон была вашей близкой приятельницей, леди Александра?

— Нет, мы с ней не были особенно близки. — Она чуть улыбнулась. — Миссис Бартон была, скорее, приятельницей Стивена. Она вдруг увлеклась политикой, и он — как бы это сказать — занялся ее политическим образованием. Ему это доставляло удовольствие — ведь Розмэри Бартон была прелестная и обаятельная женщина.

«Зато ты, голубушка, умная и хитрая, — с одобрением отметил про себя инспектор Кемп. — Интересно, много ли ты знаешь об этой парочке. Не удивлюсь, если все».

Вслух он спросил:

— Лично с вами мистер Бартон никогда не делился своими сомнениями относительно самоубийства жены?

— Нет, никогда. Поэтому ваши слова просто застали меня врасплох.

— А мисс Марль? Она никогда не заговаривала с вами о смерти сестры?

— Нет.

— Как вы думаете, что заставило Джорджа Бартона купить загородный дом? Может быть, ваш супруг надоумил его это сделать?

— Нет. Это было для нас полной неожиданностью.

— И его отношение к вам всегда оставалось дружеским?

— Да. Он всегда к нам очень хорошо относился.

— Так. Теперь скажите, леди Александра, что вам известно о мистере Энтони Брауне?

— Попросту говоря, ничего. Наше знакомство исчерпывается несколькими встречами в обществе.

— А что вы о нем знаете, мистер Фарадей?

— Пожалуй, еще меньше, чем моя жена. Она, по крайней мере, с ним танцевала. Он как будто приятный человек. Кажется, американец?

— Скажите, не создалось ли у вас в то время впечатления, что он был близок с миссис Бартон?

— Мне об этом абсолютно ничего не известно, инспектор.

— Я спрашиваю о вашем личном впечатлении, мистер Фарадей.

Стивен нахмурился:

— Они были в дружеских отношениях — это все, что я могу сказать.

— А что скажете вы, леди Александра?

— Вы хотите знать опять-таки мое личное впечатление, инспектор?

— Ваше личное впечатление.

— Ну что ж, если так, у меня действительно создалось впечатление, что они хорошо знают друг друга и находятся в близких отношениях. Я сужу просто по тому, как они смотрели друг на друга, — никаких конкретных доказательств у меня нет.

— У женщин обычно бывает безошибочное чутье на такие вещи, — произнес Кемп. Несколько идиотская улыбка, сопровождавшая эти слова, доставила бы удовольствие полковнику Рейсу, если бы он при сем присутствовал. — Ну а что вы скажете о мисс Лессинг, леди Александра?