Они редко виделись после ее приезда: шестилетняя разница между ними была в это время особенно ощутима.

Айрис еще учится в школе, а у Розмэри разгар «сезона». Но даже после того, как Айрис вернулась домой, дистанция между ними не уменьшилась. Розмэри жила своей жизнью: утро в постели, a la fourchette[54] в обществе таких же, как она, дебютанток, и почти каждый вечер танцы. Айрис же проводила утро с гувернанткой в классной комнате, ходила гулять в парк, в девять ужинала и в десять ложилась спать.

Разговор сестер обычно сводился к нескольким коротким фразам типа: «Хелло, Айрис. Будь душечкой, вызови мне такси. Я жутко опаздываю». — «Мне не нравится твое новое платье, Розмэри. Оно тебе не идет. Слишком много всего накручено».

Затем помолвка Розмэри с Джорджем Бартоном. Волнения, покупки, горы пакетов, платья для подружек невесты.

Свадьба. Шепот со всех сторон, когда Розмэри шла по церковному проходу: «Какая прелестная невеста!»

Почему Розмэри вышла замуж за Джорджа? Даже тогда Айрис удивил ее выбор. Вокруг было столько привлекательных молодых людей — они без конца звонили Розмэри, приглашали ее повсюду. Почему она выбрала Джорджа Бартона, который к тому же был на пятнадцать лет старше? Он добрый, милый, но слишком уж невыразительный.

Джордж был человек состоятельный, но здесь дело было явно не в деньгах. У Розмэри были свои деньги, притом немалые.

Наследство дяди Поля…

Айрис тщательно рылась в памяти, пытаясь отделить все, что было известно ей в то время, от того, что она знала сейчас. Ну вот, например, дядя Поль.

Он не был их родственником, это она всегда знала, как знала еще какие-то факты их семейной биографии, хотя никто с ней специально не говорил об этом. Поль Беннет был влюблен в их мать, но она предпочла ему другого человека, причем менее состоятельного. Поль Беннет вел себя по-рыцарски: остался другом семьи, до конца дней сохранив платоническую, романтическую привязанность к Виоле Марль. Он стал дядюшкой Полем и был крестным отцом первенца семьи — Розмэри. После его смерти выяснилось, что все состояние он завещал своей крестнице, которой исполнилось в то время тринадцать лет.

Итак, Розмэри, плюс к красоте, получила еще и наследство. И вышла замуж за славного, но ничем не примечательного Джорджа Бартона.

Почему она это сделала? Айрис и тогда ломала себе голову. Она не верила в то, что Розмэри была в него страстно влюблена. Но сестра, как казалось, была счастлива с ним и привязана к нему — да, безусловно привязана. Айрис имела возможность в этом убедиться. Через год после свадьбы Розмэри умерла их мать, красивая, болезненная женщина, и Айрис, которой тогда было семнадцать, поселилась вместе с Розмэри и ее мужем.

Семнадцать лет! Айрис попыталась представить себя в это время. Какой она была? Что она думала, чувствовала, видела?

Она пришла к выводу, что ее умственное развитие в этом возрасте оставляло желать лучшего. Она жила не задумываясь, принимая все как есть. Вызывало ли у нее, скажем, неудовольствие то, что мать всецело была поглощена Розмэри? В общем, нет. Она и сама без колебаний признавала первенство за старшей сестрой. Понятно, что, когда Розмэри начала «выезжать», мать, насколько позволяло ей слабое здоровье, целиком занялась старшей дочерью. Это было вполне естественно. Потом должен был наступить черед Айрис. Виола Марль всегда была довольно равнодушной матерью, слишком поглощенной своим здоровьем. Она охотно перепоручала дочерей нянькам, гувернанткам, учителям, но была неизменно ласкова с ними, когда они случайно попадались ей на дороге. В год смерти Гектора Марля Айрис исполнилось пять лет. Она толком не помнила, каким образом она узнала, что отец злоупотреблял горячительными напитками.

Семнадцатилетняя Айрис, оплакав, как должно, мать, надела траур и переехала жить к сестре и зятю в их дом на Элвастон-сквер.

Иногда ей бывало тоскливо в этом доме. Еще год ей не полагалось выезжать. Три раза в неделю она брала уроки французского и немецкого и посещала класс домоводства. Но частенько не знала, чем себя занять, ей было не с кем даже перемолвиться словом. Джордж был неизменно добр и по-братски нежен, отношение его не переменилось и сейчас.

А Розмэри? Айрис ее почти не видела. Она редко бывала дома. Портнихи, коктейли, бридж…

А что она фактически знала о Розмэри? О ее вкусах, надеждах, сомнениях? Даже страшно подумать, как подчас мало знаешь о человеке, живущем с тобой под одной крышей. Между сестрами не было или почти не было близости.

Но теперь ей придется поломать голову, придется вспоминать. Теперь важна каждая мелочь.

Казалось, что Розмэри счастлива…

Так казалось до того самого дня… За неделю до всех событий…

Она никогда не забудет этот день. Она помнит его совершенно отчетливо — каждую мелочь, каждое слово. Полированный стол красного дерева, отодвинутый стул, торопливо написанные строчки.

Айрис закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти всю сцену.

Она входит в комнату Розмэри и застывает пораженная. Розмэри сидела за столом, уронив голову на руки, и безудержно рыдала. Айрис никогда до этого не видела Розмэри плачущей, и эти горькие, отчаянные слезы испугали ее.

Правда, Розмэри тогда еще не совсем оправилась после тяжелого гриппа, всего день как встала с постели. Грипп, как известно, вызывает депрессию. Но тем не менее…

Айрис вскрикнула, голос ее прозвучал по-детски испуганно: «Розмэри, что случилось?»

Розмэри от неожиданности выпрямилась, потом откинула волосы с опухшего от слез лица. Пытаясь справиться с рыданиями, она торопливо сказала: «Ничего, ничего страшного. Пожалуйста, не смотри на меня так».

Она встала из-за стола и мимо сестры опрометью кинулась из комнаты.

Озадаченная, расстроенная Айрис подошла к столу. В глаза ей бросилось собственное имя, написанное знакомым почерком сестры. Что это значит? Розмэри писала ей?

Она подошла ближе и взглянула на голубой листок бумаги. Крупные размашистые буквы, еще более размашистые, чем обычно, от спешки и волнения.

«Дорогая Айрис!

Не имеет смысла оставлять завещание, потому что тебе и так достанутся все мои деньги. Мне только хочется, чтобы ты передала кое-какие вещи нескольким людям.

Джорджу — драгоценности, которые он мне подарил, и маленькую эмалевую шкатулку, ту, что мы купили после нашей помолвки. Глории Кинг — платиновый портсигар, а Мейзи — мою китайскую фаянсовую лошадку, которая ей так нра…»

Здесь письмо обрывалось. Сделав последний отчаянный росчерк, Розмэри бросила перо и дала волю слезам.

Айрис стояла как вкопанная.

Что все это значит? Ведь Розмэри не собирается умирать? Она, правда, перенесла тяжелый грипп, но болезнь уже позади. Люди, как правило, не умирают от гриппа. Бывают, конечно, такие случаи, но Розмэри уже поправилась. Она себя вполне хорошо чувствует, вот только слабость и угнетенное состояние…

Айрис снова пробежала глазами письмо, и лишь на этот раз до нее дошел смысл фразы: «…тебе и так достанутся все мои деньги…»

Так она впервые узнала, на каких условиях Поль Беннет составил свое завещание. С детства она привыкла считать, что Розмэри получила в наследство деньги дяди Поля и что она богата, в то время как сама Айрис сравнительно бедна. Но до этой минуты ей в голову не приходило задумываться над тем, что станется с деньгами после смерти Розмэри.

Если бы ее об этом спросили, она, очевидно, ответила бы, что они перейдут к Джорджу, мужу Розмэри, но тут же бы добавила, что глупо предполагать, будто Розмэри может умереть раньше Джорджа.

Однако здесь было ясно написано черным по белому, притом рукой самой Розмэри, что после ее смерти деньги получит Айрис. Но ведь так как будто не полагается? Деньги по наследству переходят мужу или жене, а не сестре. Если, конечно, Поль Беннет не оговорил это особо в своем завещании. Наверное, так он и сделал: написал, что деньги переходят к ней в случае смерти Розмэри. Тогда, конечно, другое дело. А иначе было бы несправедливо.

Несправедливо? Она испугалась этого слова. Приходило ли ей в свое время в голову, что в завещании дяди Поля была какая-то несправедливость? Теперь ей казалось, что где-то в глубине души она об этом думала. Это и вправду было несправедливо. Они ведь с Розмэри родные сестры, дети одной матери. Почему же дядя Поль оставил все Розмэри?

У Розмэри было все на свете: вечеринки и платья, влюбленные молодые люди и заботливый муж.

Единственной неприятностью в жизни Розмэри был грипп. Но даже и он через неделю кончился.

Айрис в нерешительности стояла у письменного стола. Что делать с этим листком бумаги? Вряд ли Розмэри будет приятно, если он попадется на глаза кому-нибудь из слуг.

После минутного колебания она взяла листок, сложила пополам и сунула в один из ящиков.

Его нашли после того рокового дня рождения. Он послужил лишним доказательством, если вообще нужны были доказательства, что Розмэри после болезни находилась в мрачном, угнетенном состоянии духа и, возможно, подумывала о самоубийстве.

«Депрессия после гриппа». Таково было заключение, к которому пришло следствие. Показания Айрис только подтвердили его. Весьма вероятно, что эта причина не выглядела достаточно веской, но за неимением другой она была принята. Кстати, в тот год свирепствовала тяжелая эпидемия гриппа.

Ни Айрис, ни Джорджу Бартону не приходило в голову, что возможно какое-то иное объяснение.

И теперь, мысленно возвращаясь к эпизоду на чердаке, Айрис поразилась тому, как она могла быть такой слепой.

Все происходило буквально у нее на глазах, а она ничего не заметила, ничего.

Она отогнала воспоминание о трагическом дне рождения. Ни к чему снова думать об этом. Ничего не вернешь. Поскорее забыть этот ужас, следствие, дергающееся лицо Джорджа, его налитые кровью глаза. Минуя все это, попытаться вспомнить историю с сундуком на чердаке.