Агата Кристи - Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

— Как ты можешь так спокойно, так хладнокровно рассуждать, Кайт, когда твой собственный муж, которого ты, по-моему, любила, погиб первым?

Что-то странное мелькнуло в глазах Кайт. Она бросила на Ренисенб взгляд, в котором явно сквозила презрительная усмешка.

— Ты иногда очень похожа на Тети, Ренисенб. Такой же ребенок как она, честное слово.

— Ты не оплакиваешь смерть Себека, — решительно произнесла Ренисенб. — Я это заметила.

— Оставь, Ренисенб, меня не в чем упрекнуть. Я знаю, как должна вести себя вдова, только что потерявшая мужа.

— Да, упрекнуть тебя не в чем… Значит, ты не любила Себека?

— А почему я должна была его любить? — пожала плечами Кайт.

— Кайт! Он был твоим мужем, отцом твоих детей!

Лицо Кайт смягчилось. Она посмотрела сначала на двух увлеченных лепкой мальчиков, а потом туда, где барахталась, задрав ножки и что-то лепеча, малышка Анх.

— Да, он был отцом моих детей, за что я благодарна ему. Но в остальном что он представлял собой? Красавец, хвастун и развратник. Он не привел в дом еще одну сестру, приличную скромную женщину, которая была бы всем нам в помощь. Нет, он посещал дома, которые пользуются дурной славой, и тратил медные и золотые украшения на вино и самых дорогих танцовщиц. Еще счастье, что Имхотеп держал его в узде и тому приходилось до мелочей отчитываться в заключенных им торговых сделках. Почему же я должна была питать любовь и уважение к такому человеку? И вообще, что такое мужчины! Они нужны только для рождения детей, вот и все. Сила народа в женщинах. Мы, Ренисенб, передаем детям все, что есть в нас. Что же касается мужчин, то они должны участвовать в зачатии, а потом — пусть себе умирают… — Словно заключительным музыкальным аккордом снова прозвучали в голосе Кайт презрение и насмешка. Ее некрасивое лицо преобразилось, стало значительным.

Ренисенб охватило смятение. «Какая Кайт сильная! Хоть и глупая, чего, впрочем, она не осознает… Она ненавидит и презирает мужчин. Мне бы давно следовало это понять. Ведь один раз я уже видела, что она способна на угрозу. Да, Кайт сильная…»

Взгляд Ренисенб случайно упал на руки Кайт. Они мяли и месили глину — сильные, мускулистые руки, и, глядя на них, Ренисенб подумала об Ипи и о сильных руках, которые безжалостно держали его голову под водой. Да, руки Кайт вполне могли это сделать…

Малышка Анх, наткнувшись на колючку, громко заплакала. Кайт кинулась к ней, схватила и, прижав к груди, принялась успокаивать. На ее лице были любовь и нежность.

— Что случилось? — выбежала на галерею Хенет. — Ребенок так громко кричал. Я было решила…

И разочарованно замолкла. Ее полное злорадного любопытства лицо вытянулось: очередной беды не случилось.

Ренисенб перевела взгляд с одной женщины на другую.

Ненависть на одном лице, любовь на другом. Что, интересно, страшнее?

3

— Берегись Кайт, Яхмос.

— Кайт? — удивился Яхмос. — Дорогая моя Ренисенб…

— Говорю тебе, она опасна.

— Наша тихая Кайт? Она всегда была кроткой, покорной женщиной, не очень умной…

— Она не кроткая и не покорная, — перебила его Ренисенб. — Я ее боюсь, Яхмос. И прошу тебя быть начеку.

— Боишься Кайт? — еще раз удивился он. — Представить себе не могу, чтобы все наши беды исходили от Кайт. У нее для этого ума не хватит.

— По-моему, тут не требуется большого ума. Достаточно знать яды. А как тебе известно, в некоторых семьях в ядах отлично разбираются и передают эти знания от матери к дочери. Есть женщины, которые умеют готовить снадобья из ядовитых трав. Может, и Кайт обучена этому. Во всяком случае, когда дети болеют, она сама готовит им лекарства.

— Да, это верно, — задумался Яхмос.

— И Хенет тоже злая, — продолжала Ренисенб.

— Хенет? Да. Недаром мы ее всегда недолюбливали. По правде говоря, если бы отец за нее не заступался…

— Отец обманывается в ней, — сказала Ренисенб.

— Вполне возможно. — И сухо добавил: — Он любит лесть.

Ренисенб посмотрела на него с удивлением. Впервые в жизни ей довелось услышать, чтобы Яхмос высказался об Имхотепе в таком непочтительном тоне. Он всегда был преисполнен благоговейного страха перед отцом.

Яхмос, поняла она, постепенно становится главой в семье. За последние недели Имхотеп заметно сдал. Разучился отдавать приказы, принимать решения. Он очень одряхлел. Часами сидит, уставившись в одну точку, взгляд у него затуманенный и рассеянный. Порой он даже не понимает, о чем ему говорят.

— Ты думаешь, что она… — Ренисенб умолкла. Оглядевшись, она продолжала: — Ты думаешь, что это она…

— Молчи, Ренисенб, — схватил ее за руку Яхмос. — Об этом не следует не только говорить, но и шептать.

— Значит, ты думаешь…

— Молчи. Мы кое-что придумали, — мягко, но настойчиво повторил Яхмос.

1

На следующий день был праздник новолуния. Имхотепу предстояло подняться наверх, чтобы совершить обряд жертвоприношения. Яхмос уговаривал отца доверить это на сей раз ему, но Имхотеп и слушать не хотел.

— Откуда мне знать, что все будет сделано как следует, если я сам обо всем не позабочусь? — тщился он напустить на себя былую важность. — Разве я когда-либо позволял себе уклониться от своих обязанностей? Не я ли добывал вам всем хлеб насущный, не я ли содержал вас всех?.. — Голос его упал. — Всех? Кого всех? Ах да, я забыл, два моих сына — красавец Себек и любимый мною отважный Ипи — ушли навсегда. Яхмос и Ренисенб, дорогие мои дети, вы по-прежнему со мной, но кто знает, надолго ли?

— Будем надеяться, что надолго, — отозвался Яхмос. Он говорил громче, чем обычно, словно обращался к глухому.

— А? Что? — Имхотеп, казалось, был не в себе. Потом вдруг ни с того ни с сего добавил: — Это зависит от Хенет, верно? Да, все зависит от Хенет.

Яхмос и Ренисенб переглянулись.

— Я не понимаю тебя, отец, — тихо, но отчетливо сказала Ренисенб.

Имхотеп пробормотал что-то еще, чего они не расслышали. Потом громче, но глядя перед собой пустыми и тусклыми глазами, заявил:

— Хенет меня понимает. И всегда понимала. Она знает, как велики мои обязанности, как велики… А взамен всегда одна неблагодарность… Отсюда и возмездие. Так и должно быть. Высокомерие заслуживает наказания. Хенет же всегда была скромной, покорной и преданной. Ей причитается награда…

И, собрав последние остатки сил, спросил властным голосом:

— Ты понял меня, Яхмос? Хенет вправе требовать всего, что захочет. Ее распоряжения следует выполнять!

— Но почему, отец?

— Потому что я так хочу. Потому что, если желания Хенет будут удовлетворены, смерть уйдет из нашего дома.

И, многозначительно кивнув, удалился, оставив Яхмоса и Ренисенб в полном недоумении и тревоге.

— Что это значит, Яхмос?

— Не знаю, Ренисенб. Порой мне кажется, что отец не отдает себе отчета в том, что говорит или делает.

— Возможно. Зато, по-моему, Хенет чересчур хорошо знает, что говорит или делает. Лишь на днях она заявила мне, что в самом скором времени она будет щелкать кнутом у нас в доме.

Они стояли и смотрели друг на друга. Потом Яхмос положил руку на плечо Ренисенб.

— Не ссорься с ней, Ренисенб. Ты не умеешь скрывать своих чувств. Ты слышала, что сказал отец? Если желания Хенет будут удовлетворены, смерть уйдет из нашего дома…

Сидя на корточках в одной из кладовых, Хенет пересчитывала куски полотна. Это были старые холстины, и, заметив на одной из них метку, она поднесла ее к глазам.

— Ашайет, — прочитала она. — Значит, это ее холст. Тут вышит и год нашего приезда сюда. Много лет прошло с тех пор. Знаешь ли ты, Ашайет, на что сейчас идут твои холстины? — Она захихикала, но тут же, словно поперхнувшись, умолкла, ибо услышала за спиной чьи-то шаги.

2

Она повернулась. Перед ней стоял Яхмос.

— Чем ты занимаешься, Хенет?

— Бальзамировщикам не хватило полотна на погребальные пелены. Все им мало. Только за вчерашний день ушло четыре сотни локтей[52]. Ужас сколько полотна они изводят. Придется нам взять это старое. Оно хорошего качества и не совсем ветхое. Это холстины твоей матери, Яхмос.

— А кто разрешил тебе их брать?

Хенет засмеялась.

— Имхотеп сказал, что я могу распоряжаться всем, чем хочу, и ни у кого не спрашивать разрешения. Он доверяет бедной старой Хенет. Знает, что она сделает все как надо. Я уже давно веду хозяйство в этом доме. Пора и мне получить вознаграждение.

— Может, и так, — согласился Яхмос. — Отец сказал… — он помолчал, — …что все зависит от тебя.

— Он так сказал? Что ж, приятно слышать. Но ты, Яхмос, я вижу, не согласен с отцом?

— Почему же? — Яхмос по-прежнему не повышал тона, но не сводил с нее пристального взгляда.

— По-моему, тебе лучше согласиться с отцом. Зачем нам лишние неприятности, а, Яхмос?

— Я не совсем понимаю тебя. Ты хочешь сказать, что, если ты станешь хозяйкой у нас в доме, смерть покинет его?

— Нет, смерть не собирается уходить.

— И кто же будет ее следующей жертвой, Хенет?

— Почему ты решил, что я знаю?

— Потому что, по-моему, тебе многое известно. Несколько дней назад, например, ты знала, что Ипи умрет… Ты очень умная, Хенет.

— А ты это только сейчас понял? — вскинулась Хенет. — Хватит мне быть бедной глупой Хенет. Я все знаю.

— И что же ты знаешь, Хенет?

У Хенет даже голос изменился. Он стал низким и резким.

— Я знаю, что наконец-то могу делать в этом доме что хочу. И никто не посмеет мне возразить. Имхотеп уже во всем полагается на меня. И ты будешь делать то же самое, Яхмос.