Агата Кристи - Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

— Вероника Крэй? О, вы имеете в виду женщину, которая пришла в тот вечер за спичками?

— Да, вы ее знали?

Герда покачала головой.

— Я никогда не видела ее раньше. Джон был знаком с ней много лет тому назад… во всяком случае, она так сказала…

— Может быть, у нее было что-то против доктора Кристоу, а вы об этом не знали?

— Я не верю, чтобы кто-нибудь затаил злобу против Джона, — с достоинством произнесла Герда. — Он был самый добрый и бескорыстный из людей… Да, один из благороднейших людей!

— Гм, да, конечно! — сказал инспектор. — Ну что же, доброго вам утра, миссис Кристоу. Вы помните о судебном заседании? В среду, в одиннадцать часов в Маркет Деплич. Все будет очень просто… не беспокойтесь… Очевидно, отложат на неделю, чтобы мы могли продолжить расследование.

— О да, понимаю. Спасибо.

Она стояла, внимательно глядя на него. Инспектору казалось, что она даже сейчас не уразумела того, что является главным лицом, на кого падает подозрение.

Грэйндж подозвал такси — оправданный расход в свете только что полученной им по телефону информации. Куда эти сведения приведут, он не знал. На первый взгляд они казались совершенно не относящимися к делу, даже… невероятными. В этом не было никакого смысла. Однако каким-то образом — он пока не мог понять как — это должно было иметь определенную связь с расследованием.

Единственный вывод, который можно было сделать, — эта история оказалась не такой уж простой, как ему показалось сначала.

Сэр Генри удивленно смотрел на инспектора Грэйнджа.

— Я не совсем уверен, что правильно вас понимаю, инспектор.

— Все довольно просто, сэр Генри. Я прошу вас проверить вашу коллекцию огнестрельного оружия. Я думаю, она каталогизирована и снабжена указателем?

— Естественно. Однако я уже опознал револьвер как оружие из моей коллекции.

— Все оказалось не так просто, сэр Генри. — Инспектор сделал паузу. Инстинктивно он всегда был против того, чтобы сообщать какую-либо информацию, но в данном случае вынужден был это сделать. Сэр Генри — человек значительный. Он, без сомнения, уступит просьбе, но потребует объяснений. Инспектор решил, что такие объяснения необходимо дать. — Доктор Кристоу был убит выстрелом не из того револьвера, который вы опознали сегодня утром, — спокойно объяснил Грэйндж.

Брови сэра Генри поднялись.

— Удивительно! — сказал он.

Грэйндж почувствовал некоторое облегчение и благодарность сэру Генри. «Удивительно!» — вот именно, очень точное слово. Инспектор был благодарен и за то, что сэр Гэнри воздержался от комментариев. Да пока и не о чем было говорить. Удивительно… лучше и не скажешь.

— У вас есть основания полагать, — спросил сэр Генри, — что оружие, из которого был произведен роковой выстрел, из моей коллекции?

— Ни малейших. Но я должен убедиться, что оружие в самом деле не из вашей коллекции.

Сэр Генри одобрительно кивнул головой.

— Я вас понимаю. Ну что же, давайте начнем. Это займет немного времени.

Сэр Генри отпер стол и вынул записную книжку в кожаном переплете. Раскрывая ее, он снова повторил:

— Нужно совсем немного времени, чтобы проверить…

Что-то в голосе сэра Генри привлекло внимание инспектора. Он пристально посмотрел на него. Плечи сэра Генри поникли… он выглядел старше и более усталым.

Инспектор нахмурился. «Черт меня побери, — подумал он, — если я понимаю этих людей…»

— Гм!.. — произнес сэр Генри.

Грэйндж повернулся к нему всем корпусом. Краем глаза взглянул на стрелки часов. Двадцать… нет, тридцать минут прошло с тех пор, как сэр Генри сказал: «Это займет немного времени…»

— Сэр? — отрывисто спросил Грэйндж.

— «Смити-Вессон»-38[191] отсутствует. Он был в коричневой кожаной кобуре в глубине этого ящика.

— Так… — Голос инспектора казался спокойным, хотя сам он был возбужден. — А когда, по-вашему, вы видели его на месте в последний раз?

Сэр Генри на секунду задумался.

— Это нелегко сказать, инспектор. Последний раз я открывал этот ящик неделю назад и думаю… Не будь револьвера на месте, я бы это заметил. Но я не могу сказать с уверенностью, что видел револьвер.

Инспектор утвердительно кивнул.

— Благодарю вас, сэр Генри. Я вполне понимаю. Ну что ж, я должен идти.

Инспектор спешно вышел из комнаты… Он явно был озабочен. После ухода инспектора сэр Генри некоторое время стоял неподвижно; потом медленно вышел через застекленную дверь на террасу. Его жена (с корзинкой, в перчатках) была в саду: подрезала ножницами какие-то редкостные кусты. Она весело помахала ему.

— Что хотел инспектор? Надеюсь, он больше не будет беспокоить слуг. Знаешь, Генри, им это не по душе. Они не могут видеть в этом ничего нового или занимательного, как мы.

— А мы именно так это воспринимаем?

Она заметила необычный тон мужа и мило улыбнулась ему.

— Как устало ты выглядишь, Генри! Можно ли позволять себе так беспокоиться?

— Убийство вызывает беспокойство, Люси.

Леди Энкейтлл мгновение раздумывала, машинально продолжая подрезать ветки. Затем лицо ее стало хмурым.

— О, Господи!.. Это ужасные ножницы! Просто заколдованные! Вечно срезаешь ими больше, чем нужно… Что ты сказал? Убийство вызывает беспокойство? Но в самом деле, Генри, я никогда не могла понять почему! Я хочу сказать, раз уж человек должен умереть — от рака, или туберкулеза в одном из этих отвратительных светлых санаториев, или от удара (ужасно! с перекошенным на сторону лицом), или его убьют, или зарежут, или, может быть, удушат… Все сводится к одному, то есть я хочу сказать, — к смерти. На этом все беспокойства его кончаются. Зато начинаются у родственников: ссоры из-за денег, соблюдать ли траур или нет, кому достанется письменный стол тети Селины и тому подобное!..

Сэр Генри сел на каменную ограду.

— Все может оказаться более неприятным, чем мы думали, Люси.

— Ну что ж, дорогой, нужно перетерпеть! А когда все будет позади, мы можем куда-нибудь уехать. Не стоит огорчаться сегодняшними неприятностями. Давай лучше думать о будущем. Как, по-твоему, нам следует отправиться в Эйнсвик на Рождество… или лучше отложить до Пасхи?

— До Рождества еще далеко, рано составлять рождественские планы.

— Да, но мне хочется мысленно представить все заранее. Пожалуй, Пасха. Да! — Люси радостно улыбнулась. — Она, конечно, придет в себя к этому времени.

— Кто? — спросил с удивлением сэр Генри.

— Генриетта, — спокойно ответила леди Энкейтлл. — Я думаю, если свадьба будет в октябре… я имею в виду в октябре следующего года, тогда мы сможем провести в Эйнсвике Рождество. Я думаю, Генри…

— Лучше не надо, дорогая. Твои мысли слишком забегают вперед.

— Ты помнишь сарай в Эйнсвике? — спросила Люси. — Из него получится прекрасная мастерская! Генриетте нужна будет студия. Ты ведь знаешь, у нее настоящий талант. Эдвард, конечно, будет невероятно гордиться ею! Два мальчика и девочка было бы чудесно… или два мальчика и две девочки…

— Люси… Люси! Ты слишком увлеклась!

— Но, дорогой, — Люси широко распахнула прекрасные голубые глаза, — Эдвард ни на ком, кроме Генриетты, не женится. Он очень, очень упрям. Похож в этом на моего отца. Если уж он вбил себе что-нибудь в голову!.. Так что Генриетта, разумеется, должна выйти за него замуж! И теперь, когда Джона нет, она это сделает. Встреча с Джоном в самом деле была для нее величайшим несчастьем.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— Мне всегда казалось, Люси, что Кристоу тебе нравится.

— Я находила его забавным. В нем было очарование. Но я всегда считала, что не нужно уделять слишком много внимания кому бы то ни было.

И леди Энкейтлл осторожно, с улыбающимся лицом без сожаления срезала еще одну ветку на кусте.

Эркюль Пуаро посмотрел в окно и увидел Генриетту Сэвернейк, идущую по тропинке к дому. На ней был все тот же костюм из зеленого твида, в котором она была в тот день, когда был убит Кристоу. Рядом с ней бежал спаниель.

Пуаро поспешил к парадной двери: перед ним, улыбаясь, стояла Генриетта.

— Можно мне войти и посмотреть ваш дом? Мне нравится осматривать дома. Я вывела собаку на прогулку.

— Конечно, конечно! Как это по-английски — гулять с собакой!

— Да, — сказала Генриетта, — я думала об этом. Вы помните эти милые стихи:

И она снова улыбнулась мимолетно сверкнувшей улыбкой.

Пуаро проводил Генриетту в гостиную. Она окинула взглядом строгую, опрятную обстановку и кивнула головой.

— Очень славно. Всего по два. Какой ужасной показалась бы вам моя студия!

— Ужасной? Но почему?

— О, повсюду налипла глина… тут и там разбросаны вещи, которые когда-то мне почему-то понравились и которые могут быть только в одном экземпляре… в паре они просто убили бы друг друга!

— Это я могу понять, мадемуазель. Вы художница — человек искусства.

— А вы, мосье Пуаро, вы разве не человек искусства?

Пуаро склонил голову набок.

— Это нелегкий вопрос. Но, в общем, я бы сказал — нет! Я знал несколько преступлений, задуманных артистически… Они являлись, понимаете ли, высшим проявлением воображения… Но раскрытие этих преступлений… Нет, здесь нужна не сила созидания. Здесь требуется страсть к установлению истины.

— Страсть к истине, — задумчиво произнесла Генриетта. — Да, я понимаю, насколько это делает вас опасным. Однако удовлетворит ли вас знание истины?