— Послушайте, Толбой, — сказал мистер Брэдон, когда они пересеклись в следующей серии ударов. — Присмотрите за вон тем маленьким толстым парнем на другом конце поля. Он приходит в изнеможение. Если этот йоркширский хам будет эксплуатировать его подобным образом, что-нибудь произойдет.

Это действительно случилось в следующей серии ударов. Слоггер[20] энергично бросил мяч из дальнего конца поля, немного слишком высоко для безопасной линии границы, но почти на верную тройку. Он понесся вперед, и полный мужчина побежал за ним. Мяч красиво летел над травой, и Толбой попытался перехватить его, когда они бежали обратно.

— Давай! — закричал йоркширец, оказавшись на половине центральной части поля. Толстяк обернулся и заметил Толбоя, наклоняющегося к мячу. Он выдохнул «нет!» и остался, как говорится, в пролете. Другой спортсмен увидел, что происходит и повернулся навстречу Толбою. Толбой, не обращая внимания на яростные сигналы Хаагедорна и Гарретта, вдохновился возможностью захвата мяча. Он выполнил бросок с того места, где стоял, не к Гарретту, а напрямик к открытой калитке. Мяч просвистел в воздухе и уложил на заднее место йоркширца, в то время как он все еще был в ярде от линии ворот, пока бэтсмен, делая яростную попытку прикрыть руками голову, выпустил свою биту из рук и упал ничком.

— О, прелестно! — ликовал старый Брозерхуд. — О, хорошо сыграно, сэр, хорошо сыграно!

— Он, должно быть, отлично прицелился, — сказала мисс Партон.

— Что с вами случилось, Брэдон? — спросил Инглеби, когда команда благодарно стояла в центре поля, ожидая выхода следующего игрока. — Вы выглядите очень бледным. Воздействие солнца?

— Слишком много света в глаза, — ответил мистер Брэдон.

— Не волнуйтесь! — посоветовал Инглеби. — У нас не будет теперь с ними много проблем. Толбой — герой. Пожелаем ему удачи.

Брэдон испытал легкий приступ дурноты.


Следующую часть игры команда «Брозерхуд» не показала ничего выдающегося и в конце концов заработала сто четырнадцать очков. Уже было четыре часа дня, когда Толбой снова послал своего бэтсмена, столкнувшегося с труднопреодолимой задачей достичь ста семидесяти одного очка, которые принесли бы «Пимс» победу.

В течение последующих полутора часов четыре калитки поддались на семьдесят девять очков. После того как Толбой, пытаясь совершить перебежку, где ее было невозможно совершить, выдохся, а крепкий Пинчли, не обращая внимания на яростные призывы быть осторожным, Резко ударил по своему первому мячу и ловко попал прямо в руки полевого игрока «на расстоянии биты»[21], началась полоса неудач. Миллер с большим трудом добросовестно блокировал две серии бросков, в то время как мистер Бизили, приложив все усилия, принес своей команде еще шесть очков, но после этого пропустил сразу же несколько мячей. При счете в девяносто три очка добавление пары зачтенных мячей[22] уже не имело особого значения, и проигрыш, казалось, был практически неизбежен.

— Да, — произнес мистер Копли угрюмо, — но это лучше, чем в прошлом году. Они побили нас на семи калитках. Я прав, мистер Толбой?

— Нет, — ответил Толбой.

— Прошу прощения, — сказал мистер Копли, — возможно, это было в позапрошлом году. Вы должны знать, потому что, я полагаю, вы были и тогда капитаном.

Мистер Толбой не обратил никакого внимания на последние слова мистера Копли и обратился к Брэдону:

— Они вытащили столбик крикетной калитки в 18.30; постарайтесь и продержитесь до этого времени, если сможете.

Брэдон кивнул. Это подходило ему как нельзя лучше. Спокойная, тихая игра на оборону была игрой, наименее характерной для Питера Уимзи. Он прохаживался у линии ворот, использовав несколько ценных минут для того, чтобы собраться, и встретил удар с выражением полного спокойствия на лице.

Возможно, все прошло бы согласно тактике Брэдона, если бы не то обстоятельство, что боулер противника, находившийся в конце покрытой травой части поля, был человеком с индивидуальной отличительной особенностью игры. Он начал свою перебежку от полевого игрока «на расстоянии биты», яростно разогнался на расстоянии ярда от калитки, остановился, резко подпрыгнул и словно перекувырнулся через голову (он сделал это так молниеносно, что невозможно было разобрать его движения) и отправил безупречный прямой удар абсолютной точности. При выполнении этого маневра, нога игрока «Брозерхуд» поскользнулась в момент его приземления и подпрыгивания, он пошатнулся, выполнил нечто, отдаленно напоминающее шпагат, и поднялся, массируя свою ногу. В результате, хромая, он удалился и был выведен из игры, а на поле его место занял Симмондс, их быстрый боулер.

Третий мяч Симмондса подпрыгнул и отскочил от участка голой земли в сторону, сильно ударив Брэдона по локтю.

Потеряв на некоторое время самообладание от резкого удара, лорд Питер Уимзи разозлился и забыл о своей роли Дэса Брэдона. Он видел перед собой только яркие подтяжки мистера Миллера, зеленый дерн и овал мяча в приглушенном солнечном свете. Следующий мяч Симмондса стал еще одним смертельным прыгающим мячом, подскочившим на небольшую высоту, и Питер Уимзи, гневно расправив плечи, шагнул от своей линии поля, как мстительный дух, и сильно ударил битой за границы поля. Далее он изловчился послать мяч «ноге бэтсмена»[23] для тройки, чуть не размозжив голову игроку в левом положении против калитки, и так сильно смутил полевого игрока на дальней позиции, что тот отбросил его назад в неправильную сторону поля, давая команде рекламщиков новую возможность для перебрасывания. Последний мяч мистера Симмондса Питер принял с презрением, нанеся по нему скользящий удар, Когда он пронесся со свистом на расстоянии половины ярда к ноге Бэтсмена и сделал одну перебежку.

Теперь он встретился со специалистом по отскокам справа[24]". С первыми двумя мячами игрок обошелся осторожно, затем последовал третий сильный удар через линию поля на шестерку. Четвертый поднялся неуклюже, и он срезал мяч, но пятый и шестой последовали за третьим номером. Поднялся крик болельщиков, которому предшествовал пронзительный визг восхищения мисс Партон. Лорд Уимзи дружелюбно улыбнулся публике и приступил к тому, чтобы отправить мяч за калитку.

Хаагедорн бежал во весь опор, задыхаясь, по центральной части поля и шептал слова молитвы: «О господи! О господи! Не дай мне свалять дурака!» Подали сигнал о четверке[25] и смене полевых игроков. Хаагедорн нанес сильный удар своей битой, решительно настроенный защитить свою калитку, даже если за это придется умереть. Мяч прошел под уклоном, и он безжалостно ударил по нему вниз. Если бы только он смог отбить другие пять! Со вторым удачным мячом к нему пришла уверенность. Он изменил направление третьего мяча к «ноге бэтсмена» и, к своему собственному удивлению, обнаружил, что бежит. Когда бэтсмен передал мяч на средней скорости, он услышал, как его коллега прокричал:

— Молодец! Теперь оставь его мне. Хаагедорна ни о чем не надо было больше просить.

Он бы бегал до тех пор, пока не взорвался, или неподвижно стоял, пока бы не стал твердым, как мрамор, если бы только он мог предотвратить конец этого волшебства. Он был плохой бэтсмен, но он был крикетист. Уимзи закончил серию успешных трех мячей и подошел к краю центра поля. Хаагедорн приблизился к нему.

— Я возьму все, что я смогу, — сказал Уимзи. — Но если что-нибудь попадет к вам, блокируйте это. Не беспокойтесь по поводу перебежек. Я о них сам позабочусь.

— Да, Брэдон, — пылко ответил Хаагедорн. — Я сделаю все, что вы скажете. Только продолжайте, только не останавливайтесь.

— Хорошо. Обещаю, мы еще будем подавать мячи. Не бойтесь их. Вы все делаете именно так, как нужно.

Шестью мячами позже Симмондса заменили на специалиста по крученым мячам. Уимзи принял его с энтузиазмом, подрезая последовательно и успешно все удары справа до тех пор, пока капитан «Брозерхуд» не передвинул своих полевых игроков и не сконцентрировал их вокруг калитки с ее правой стороны. Уимзи посмотрел на группировку противника со снисходительной улыбкой и отправил следующие шесть мячей «ноге бэтсмена». Им, в отчаянии, пришлось быстро перестраиваться, и они создали ограниченное пространство из полевых. Уимзи послал сильный удар прямо к центру поля. Счет «Пимс» вырос до ста пятидесяти.

Мистер Брозерхуд, этот старый болельщик со стажем, подпрыгивал на своем кресле, ему давно не приходилось видеть такой мастерской игры. Он радовался, словно ребенок.

— О, прекрасно, сэр. Снова! О, хорошо сыграно, в самом деле! — Его белые усы развевались, как флаги. — Почему вы, мистер Толбой, черт вас побери, отправили этого человека на девятое место? — сурово спросил он. — Он — настоящий крикетист. Он единственный крикетист среди всего вашего проклятого сборища. О, хорошо пустил! — когда мяч ловко скользнул между двумя взволнованными принимающими игроками, которые чуть не столкнулись головами в попытке схватить его. — Посмотрите на это! Я всегда утверждал, что правильное распределение игроков на поле делает девять десятых игры. Этот человек знает это. Кто он?

— Это новый член нашего коллектива, — сказал Толбой. — Он выпускник привилегированной частной школы и говорит, что довольно много занимался крикетом в загородной резиденции, но я понятия не имел, что он может так играть. Великий шотландец! — воскликнул он и начал аплодировать особенно элегантному броску. — Я никогда не видел ничего подобного.

— В самом деле не видели? — резко спросил пожилой человек. — Ну, с тех пор как я смотрю крикет, я видел нечто весьма похожее. Дайте подумать, когда же это было. Должно быть, перед войной. Боже, боже, я иногда думаю, что моя память на имена уже не та, что была прежде, но, по-моему, это было во время университетского матча тысяча девятьсот десятого года или тысяча девятьсот одиннадцатого. Это был год, когда...

Его звенящий голос потонул в крике, когда на табло появился счет сто семьдесят.