Дороти Л. Сэйерс - Смерть по объявлению

«Кто кого втянул, сколько раз, он главный или нет, здесь или где? — Бредон мысленно посылал эти вопросы в никуда, а потом вдруг рассмеялся: — Вероятно, это грандиозная схема продажи «Сопо» олухам», — сказал он себе и благоразумно принялся за рекламные подшивки.

Прежде чем пригласить нового сотрудника на беседу, мистер Пим, руководящий дух Рекламного агентства Пима, обычно давал ему неделю, чтобы освоиться. Он был убежден, что бесполезно читать человеку лекцию о его работе, пока он сам не составит о ней хоть какое-то представление. Мистер Пим был человеком добросовестным и особо заботился о том, чтобы поддерживать дружелюбные отношения с каждым своим служащим, будь то мужчина, женщина или ребенок, заведующий отделом или мальчик-посыльный, и, не будучи от рождения наделен легкостью и обаянием в отношениях с людьми, выработал для себя жесткую формулу. По истечении недели или около того он посылал за новичком, расспрашивал его или ее об их работе и интересах, а также произносил свою знаменитую проповедь о Служении Рекламе. Если новичок выдерживал это грозное испытание, во время которого некоторые нервные молоденькие машинистки падали в обморок, после чего получали уведомление об увольнении, его вносили в список участников ежемесячного чаепития. Оно проходило в малом конференц-зале. Двадцать человек, отобранных со всех отделов и должностных уровней, собирались под зорким официальным присмотром мистера Пима, чтобы выпить обычного офисного чая, дополненного сэндвичами с ветчиной из буфета и тортом от фирмы «Дэйрифилдс», и развлечь друг друга разговорами. Это мероприятие продолжительностью ровно час было призвано укрепить добрые отношения между отделами, и таким образом весь коллектив, включая сотрудников отдела внешней рекламы, раз в полгода проходил перед пристальным взором босса. Помимо этого, для руководителей отделов и групп устраивались неформальные обеды в личной резиденции мистера Пима, на которые приглашались по очереди шесть жертв; обеденная церемония уморительно заканчивалась составлением двух партий для игры в бридж, возглавляемых, соответственно, мистером и миссис Пим. Секретарям групп, младшим копирайтерам и младшим художникам дважды в год рассылались приглашения на «Домашние вечера» с оркестром и танцами до 10 вечера; старшие сотрудники должны были присутствовать на них и выполнять обязанности распорядителей. Для клерков и машинисток организовывались «Садовые вечеринки» с теннисом и бадминтоном; а для мальчиков-посыльных — «Рождественское угощение». В мае для всего коллектива устраивался «Большой ежегодный обед» с танцами, на котором оглашались размеры годовых премий сотрудникам и все выпивали за здоровье мистера Пима с восторженными изъявлениями преданности.

В соответствии с первым пунктом этой тягостной программы мистер Бредон должен был быть допущен к высокой особе в течение десяти дней с момента появления в агентстве.

— Ну, мистер Бредон, — сказал мистер Пим, автоматически включая улыбку и тут же с нервной резкостью выключая ее, — как вы у нас осваиваетесь?

— О, прекрасно, благодарю вас, сэр.

— Трудной ли кажется вам работа?

— Она сложновата, — признал Бредон, — пока не набьешь руку, так сказать. Немного озадачивает поначалу.

— Совершенно верно, совершенно верно, — согласился мистер Пим. — Ладите ли вы с мистером Армстронгом и мистером Хэнкином?

Бредон ответил, что они очень любезны и всегда готовы помочь.

— Они мне очень хорошо о вас отзывались, — сообщил мистер Пим, — и считают, что из вас получится отличный копирайтер. — Он снова улыбнулся, и Бредон ответил ему нагловатой улыбкой.

— Это весьма кстати в наших обстоятельствах, не так ли? — Мистер Пим внезапно вскочил и распахнул дверь в каморку, где сидела его секретарша. — Мисс Хартли, будьте любезны, сходите к мистеру Викерсу и попросите его найти подробный финансовый отчет по фирме «Дарлинг», он мне нужен прямо сейчас. Можете подождать, принесете его сами.

Мисс Хартли, испытав облегчение от того, что не придется слушать речь мистера Пима о Служении Рекламе — которую в силу тонкости деревянной перегородки и зычности голоса мистера Пима она знала едва ли не наизусть, — послушно встала и удалилась. Формулировка полученного задания означала, что она сможет приятно поболтать с мисс Росситер и мисс Партон, пока мистер Викерс будет собирать нужные бумаги. Она и сама не собиралась спешить. Мисс Росситер намекнула ей, что мистер Уиллис, в свою очередь, намекнул ей на какие-то страшные опасения, касающиеся мистера Бредона, и мисс Хартли жаждала узнать, в чем там дело.

— Итак, — сказал мистер Пим, быстро облизнув губы и собравшись с духом перед неприятным разговором. — Что вы имеете мне сообщить?

Мистер Бредон, совершенно непринужденно наклонившись и опершись локтями о стол исполнительного директора, довольно долго говорил приглушенным голосом, при этом щеки мистера Пима бледнели все больше и больше.

Вторник в отделе текстовой рекламы агентства Пима был днем всеобщей сумятицы. Неприятности создавали господа Тул и Джоллоп, владельцы «Нутракса», «Малтоджина» и «Говяжьих консервов для путешественников». В отличие от большинства клиентов — поголовно надоедливых, хоть и в разной степени, — проявлявших свою надоедливость удаленно, посредством почты и с разумными интервалами, господа Тул и Джоллоп совершали набег на агентство Пима лично, каждый вторник, для еженедельного совещания. По прибытии они изучали рекламу на следующую неделю, отменяя решения, принятые на предыдущем совещании, неожиданно огорошивая мистера Пима и мистера Армстронга новыми замыслами и часами задерживая их в конференц-зале, что нарушало рабочий процесс во всем агентстве, и досаждая всем. Одним из пунктов обсуждения на нынешнем еженедельном сеансе была полноформатная одиннадцатидюймовая реклама для пятничного выпуска «Морнинг стар», занимавшая в этом ведущем средстве массовой информации важную позицию в верхнем правом углу главной полосы, рядом со специальным пятничным репортажем. В дальнейшем, разумеется, эта реклама занимала свое место и в других газетах и журналах, но пятничная «Морнинг стар» была делом особой важности.

Обычная процедура в отношении этой изматывающей рекламы была такова. Примерно каждые три месяца мистер Хэнкин слал SOS в отдел текстовой рекламы о том, что срочно требуется новая реклама для «Нутракса». Общими творческими усилиями отдела немедленно создавалось и представлялось на суд мистера Хэнкина около двадцати вариантов. Под сурово-критическими росчерками его синего карандаша это количество сокращалось до двенадцати, и выжившие тексты направлялись в художественный отдел, где делались макеты с эскизами иллюстраций, каковые отсылались господам Тулу и Джоллопу, раздраженно отвергавшим половину из них и портившим остальные глупыми поправками и добавлениями. После этого отдел текстовой рекламы наказывался распоряжением изготовить еще двадцать вариантов, из которых после аналогичной процедуры кромсания и поправок выжить под ударами критики удавалось другой полудюжине; таким образом получали необходимые двенадцать полудублей для работы в предстоявшие три месяца. Отдел временно переводил дыхание, отобранные двенадцать проектов помечались красной печатью «Одобрено заказчиком» и нумеровались в предлагаемом порядке выхода.

В понедельник мистер Толбой, руководитель группы, ответственной за «Нутракс», расправлял плечи и садился за работу по благополучной проводке очередного пятничного полудубля в «Морнинг стар». Он находил предназначенный для данной недели оттиск и посылал за окончательным макетом в художественный отдел. Если окончательный макет был действительно закончен (что случалось редко), он отсылал его вниз, цинкографам, вместе с текстом и подробной разметкой. Цинкографы, ворча, что им никогда не дают достаточно времени на выполнение работы, изготавливали штриховое клише, которое дальше передавалось в типографию, где делался набор заголовков и текста, добавлялось клише с названием рекламодателя — обычно не того размера, — печатная форма закреплялась в машине и делался оттиск верстки, который отсылали обратно мистеру Толбою, сварливо указав, что оттиск вышел на дюйм длиннее, чем нужно. Мистер Толбой исправлял опечатки, проклинал наборщиков за неправильный размер клише, доводил до их сведения, что они набрали заголовок не тем шрифтом, кромсал верстку на части, склеивал ее заново, обеспечивая нужный размер, и возвращал обратно. Обычно этот момент приходился на одиннадцать утра вторника, и мистер Тул или мистер Джоллоп, а иногда и они оба, закрывались в конференц-зале с мистером Пимом и мистером Армстронгом, раздраженно требуя принести наконец их макет. Как только исправленная верстка доставлялась из типографии, мистер Толбой отправлял ее с посыльным в конференц-зал и, если удавалось, сбегал на второй завтрак. Тем временем мистер Тул или мистер Джоллоп указывали мистеру Пиму и мистеру Армстронгу на огромное количество недочетов как в тексте, так и в рисунках. Мистер Пим и мистер Армстронг, подобострастно соглашаясь со всем, что говорил клиент, признавались, что они в растерянности, и спрашивали, какие предложения есть у мистера Тула (или мистера Джоллопа). Последний, будучи, как большинство заказчиков, мастером скорее деструктивной, чем конструктивной критики, начинал ломать голову, пока не доводил себя до ступора и не впадал в прострацию, в каковом состоянии убеждения мистера Пима и мистера Армстронга могли оказать на него гипнотическое воздействие. После получаса искусных заискиваний с их стороны мистер Джоллоп (или мистер Тул) с чувством облегчения, восстановив утраченные силы, возвращался к ранее отвергнутому исходному макету, обнаружив, что на самом деле это почти то, что ему было нужно. Требовалось лишь изменить одну фразу и вмонтировать в макет узкий фотоснимок подарочного купона. После этого мистер Армстронг снова отсылал макет наверх мистеру Толбою, с просьбой внести необходимые изменения. Мистер Толбой, с восторгом осознав, что для этого нужно всего лишь сделать совершенно новую верстку и полностью переписать текст, находил копирайтера, чьи инициалы стояли на машинописном оригинале, и отдавал распоряжение выкинуть три строки и внести сделанные заказчиком «улучшения», пока он сам будет делать новый макет.