— Откуда вы так точно знали, куда надо бить?

— Это довольно знаменательно: моего младшего брата случайно убили мячом для гольфа, попав ему именно в это место. Но, чтобы убедиться окончательно, я сходил в Британский музей и просмотрел соответствующую литературу. Очевидно, он еще и шею себе сломал, но этого я не предусматривал. На крыше я оставался до тех пор, пока не утихла суматоха, а потом спокойно спустился по другой лестнице, разумеется, не встретив ни одной живой души, поскольку все суетились вокруг трупа. Убедившись, что все прошло успешно, я не испытал сожаления, даже обрадовался. Более того, если бы все не открылось, у меня и теперь не было бы угрызений совести.

— Могу вас понять, — заметил Уимзи.

— У меня, как у всех, попросили шиллинг на венок для этой твари. — Толбой рассмеялся. — На это я бы с восторгом дал и двадцать шиллингов, даже двадцать фунтов… Но потом появились вы… Я ничего не подозревал, пока вы не завели разговор о рогатках. Вот тут я здорово струсил и… и…

— Этот вопрос мы обойдем молчанием, — сказал Уимзи. — Должно быть, там, в подъезде, вы были немало шокированы, обнаружив, что напали не на того человека. Полагаю, именно тогда, чиркнув спичкой, вы увидели письмо Памелы Дин.

— Да, я знал ее почерк — видел как-то в комнате у Дина — и знал, на какой бумаге она пишет. Мне было важно выяснить, действительно ли вам что-то известно или вы стреляете наугад, — вполне разумно с моей стороны, не так ли? Увидев то письмо, я понял, что все неспроста. И еще Уиллис… Он сказал мне, что вы с Памелой Дин — закадычные друзья. Я опасался, что в письме написано обо мне и Дине. Впрочем, сказать по правде, я даже и не знаю, что я тогда думал. Но, выяснив, что ошибся целью, я испугался и решил второй попытки не предпринимать.

— А я вас поджидал. Когда ничего не произошло, я даже начал вообще сомневаться, что это вы.

— Вы к тому времени уже меня подозревали?

— Вы были одним из нескольких моих подозреваемых. Но после той бучи вокруг рекламы «Нутракса» и конверта с пятьюдесятью фунтами…

Толбой поднял голову, на его лице мелькнула жалкая улыбка.

— Знаете, — сказал он, — все это время я был чудовищно беспечен и неумел. Эти письма… Мне, конечно же, не стоило посылать их из офиса.

— Нет, все дело в рогатке. Вам следовало потрудиться и сделать собственную. Рогатка без отпечатков пальцев — вещь необычная.

— Ах, вот в чем дело. Боюсь, я вообще наворотил кучу ошибок. Даже простейшее убийство гладко провернуть не сумел. Уимзи, что из всего этого неизбежно всплывет? Все, полагаю? Даже интрижка с этой Вавасур?..

— Ох, — сказал Уимзи, не отвечая на вопрос, — только не надо вспоминать о Вавасур. Я чувствую себя хамом по отношению к ней. Я ведь уже просил вас не благодарить меня.

— Просили, и это меня здорово напугало, потому что прозвучало многозначительно. Я понял, что разговоры о рогатке — не случайность. Но я не знал, кто вы, до того проклятого крикетного матча.

— Да, это было неосторожностью с моей стороны. Но чертов Симмондс взбесил меня, засветив мячом в локоть. Так вас не обманул мой впечатляющий арест?

— Обманул, конечно. Я безоговорочно поверил в него и вознес самую искреннюю благодарность небесам, подумав, что спасся.

— Тогда что привело вас сегодня сюда?

— Мисс Митьярд. Она перехватила меня вчера вечером и сказала, что поначалу считала, будто Бредон и вы — одно и то же лицо, но теперь думает, что это не так, однако ничуть не сомневается, что Бредон выдаст меня, чтобы выгородить себя перед полицией, и посоветовала бежать, пока не поздно.

— Она так сказала? Мисс Митьярд? Вы хотите сказать, что она все знала?

— Не о «Нутраксе». Но она знала о Дине.

— Боже милостивый! — Тщеславие Уимзи было уязвлено. — Откуда, черт возьми, она-то могла узнать?

— Догадалась. Она сказала, что однажды заметила, как я смотрел на Дина, полагая, что меня никто не видит. И, вероятно, он сам ей о чем-то проговорился. Похоже, ей всегда казалось, что в его смерти есть нечто странное. По ее словам, она в любом случае не собиралась ни во что вмешиваться, но после вашего ареста решила, что из нас двоих вы — больший проходимец, чем я. Она могла смириться с тем, что лорд Питер Уимзи тайно проводит расследование в офисе, но не с тем, что мерзкий Бредон сделает донос, спасая свою шкуру. Странная женщина.

— Очень. Наверное, лучше будет сделать вид, что я ничего об этом не знаю. Похоже, она весьма равнодушно отнеслась к смерти коллеги.

— Да, вполне. Видите ли, она знала Дина. Однажды он пытался шантажировать и ее, кажется, по поводу любовной связи с каким-то мужчиной. Кто бы мог подумать, глядя на нее, правда? — наивно заметил Толбой. — По ее словам, там не было ничего серьезного, но старик Пим такого на дух не переносит и шарахнул бы по ней, как кузнечный молот.

— И что она предприняла? — заворожено спросил Уимзи.

— Сказала ему, пусть, мол, доносит и катится ко всем чертям. Жаль, что я не поступил так же. Уимзи, когда для меня все это кончится? Я невыносимо мучился… пытался сдаться сам… я… моя жена… ну почему меня не арестовали прежде, чем я это сделал?

— Они выжидали, — задумчиво ответил Уимзи, поскольку голову его одновременно занимали две мысли. — Видите ли, вы для полиции не так важны, как эта банда наркоторговцев. Если бы вас арестовали, они бы тут же затаились, а нам это было невыгодно. Боюсь, вы играли роль козленка на привязи, оставленного у капкана, чтобы заманить в него тигра.

На протяжении всей беседы Уимзи прислушивался, не зазвонит ли телефон: он ждал сообщения об успешном завершении операции. Как только аресты будут произведены и банда обезврежена, зловещий соглядатай, топтавшийся на улице, сделается безвредным. Спасая свою жизнь, он тут же исчезнет, и Толбой сможет спокойно уйти домой, что бы ни ждало его дальше. Но если он выйдет сейчас…

— Когда? — настойчиво вопрошал Толбой. — Когда?

— Сегодня вечером.

— Уимзи… вы были невероятно снисходительны ко мне… скажите… никакого выхода нет? Дело не во мне, а в моих жене и ребенке. На них всю жизнь будут указывать пальцем. Это так ужасно. Вы не могли бы дать мне двадцать четыре часа?

— Вас все равно задержат в любом порту.

— Если бы я был один, я бы сдался сам. Честное слово.

— Есть одна возможность.

— Я знаю. Я уже думал об этом… Так… — Он запнулся и вдруг расхохотался. — Так поступают выпускники привилегированных школ. Я… да… хорошо. Вряд ли это попадет на первые страницы газет. «Самоубийство старого дамблтонца» не бог весть какая новость. Неважно, все к черту! Мы докажем всем, что Дамблтон ничем не хуже Итона. Почему бы и нет?

— Дорогой мой, — произнес Уимзи, — выпейте. Ваше здоровье! — Он опорожнил свой бокал, поднялся и сказал: — Послушайте, думаю, есть еще один выход. Вам это не поможет, но для ваших жены и ребенка окажется спасением.

— Какой выход? — нетерпеливо воскликнул Толбой.

— Нет необходимости, чтобы кто-то что-то о вас узнал, и никто не узнает, если вы сделаете так, как я скажу.

— Господи, Уимзи! Что вы имеете в виду? Говорите же скорей. Я сделаю все.

— Но вас это не спасет.

— Это не важно. Говорите.

— Вы сейчас отправитесь домой, — сказал Уимзи. — Пешком, не слишком быстро и не оглядываясь.

Толбой уставился на него; кровь отхлынула у него от лица, даже губы побелели, как бумага.

— Думаю, я понял… Очень хорошо.

— Тогда поторопитесь, — сказал Уимзи и протянул ему руку. — Спокойной ночи и удачи вам.

— Спасибо. Спокойной ночи.

В окно Уимзи наблюдал, как он вышел из дома на Пикадилли и быстро пошел по направлению к Гайд-Парк-Корнер; от соседнего подъезда отделилась тень и тихо скользнула за ним.

— «… и отсюда к месту казни… и да помилует Бог вашу душу»[100], — задумчиво процитировал он.


Полчаса спустя зазвонил телефон.

— Арестовали всю шайку, — бодрым голосом доложил Паркер. — Мы довели их до самого города. Как ты думаешь, в чем они везли товар? В одной из таких машин со шторками на всех окнах, под видом коммерческих образцов.

— Значит, там они его и расфасовывали?

— Да. Мы проследили за нашим человеком до «Коршуна»; потом накрыли катер и машину и стали наблюдать за пабом, а там уж птички одна за другой попали в наши сети. Все прошло идеально. Без единой заминки. Да, кстати, знаешь, какой у них был пароль? Можно было догадаться, что он имеет отношение к «Нутраксу». У некоторых была газета «Морнинг стар», свернутая рекламой «Нутракса» наружу, некоторые просто упоминали «Нутракс» для нервов» в разговоре. У одного парня из кармана торчал флакон «Нутракса», у другого он значился в списке покупок и так далее. Проще простого, правда?

— Теперь понятно, почему они приняли Гектора Панчона за своего.

— Гектора?.. Ах, газетчика. Да. Должно быть, у него был с собой экземпляр «Морнинг стар». Каммингса мы тоже, конечно, взяли. На самом деле он-то и оказался режиссером всего этого представления. Как только мы его повязали, он выболтал все, паршивый ублюдок. Врач, толкнувший Маунтджоя под поезд, тоже из их банды, мы получили о нем исчерпывающую информацию, а также выяснили, где искать долю Маунтджоя. У него где-то есть банковская ячейка, и мне кажется, я знаю, где хранится ключ от нее: у Маунтджоя, упокой, Господи, его душу, была женщина в Майда-Вейле[101]. В общем, все прошло очень успешно. Теперь нам осталось только граблями подгрести к куче твоего убийцу, как его там, и в саду будет наведен полный порядок.

— Порядок, — повторил Уимзи с ноткой горечи в голосе. — Полный порядок.

— В чем дело? Ты чем-то недоволен? Подожди немного, я скоро закончу тут, и мы с тобой отправимся куда-нибудь отпраздновать.

— Не сегодня, — ответил Уимзи. — Сегодня у меня нет настроения праздновать.