— Бедный Бразерхуд, — сказал мистер Хэнкин, — с годами он становится старчески болтлив. Сомневаюсь, что мы увидим его здесь на будущий год. Гримбольд принял чрезвычайно неудачное решение. Разумеется, в такой ситуации легко обмануться, но вы ведь сами видели, что я находился в позиции «нога перед калиткой» не больше, чем он сам. Очень досадно — я только-только разошелся.

— Ужасная неудача, — весело согласился мистер Пим. — В игру вступает Инглби. Мне всегда нравится наблюдать за ним. Он играет очень эффектно, вы согласны? Как правило.

— Стиля нет, — угрюмо сказал мистер Хэнкин.

— Разве? — безмятежно спросил мистер Пим. — Ну, вам лучше знать, Хэнкин. Но он всегда бьет очень сильно. Мне нравится, когда бэтсмен бьет сильно. Вот! Отличный удар! Отличный удар! О боже!

Размахнувшись чуть более энергично, чем следовало, мистер Инглби не устоял, заступил за линию и покинул поле так же стремительно, как ворвался на него.

— Все хорошее быстро кончается, — сказал мистер Бредон.

Мистер Инглби швырнул в него биту, а мистер Толбой, бормоча себе под нос: «Ну что за невезение!» — поспешил занять место Инглби на поле.

— Какая досада, — ласково сказала мисс Росситер мистеру Инглби. — С вашей стороны было отчаянной смелостью вообще отбивать этот мяч. Он был ужасающе быстрым.

— Да уж! — фыркнул мистер Инглби.

Удаление мистера Инглби оказалось лебединой песней Симмондса. Измотанный собственной яростью, он утратил наступательный пыл, стал более непредсказуем, чем обычно, и был заменен после провального овера на джентльмена — мастера крученых подач с отскоком влево, жертвой которого пал мистер Барроу, удалившийся с поля покрытый славой при набранных двадцати семи очках. Его место занял мистер Пинчли, выдвинувшийся на площадку с победно поднятой рукой, словно декларируя намерение «порвать всех».

Мистер Пинчли не стал предаваться никаким ритуалам вроде касания ладонью газона, он решительно прошагал на свою позицию, поднял биту на уровень плеч и продемонстрировал решимость стоять насмерть против всех испытаний, которые уготовили ему небеса. Четырежды он посылал мяч свечой к границе поля. Потом оказался добычей беспощадного врага с крученой подачей и отправил мяч прямо в жадные руки уикет-кипера.

— Коротко и ясно, — высказался он, раскрасневшийся, отвечая на ухмылки.

— Четыре четверных — весьма хороший результат, — любезно отозвался мистер Бредон.

— Вот и я говорю, — ответил мистер Пинчли, — не тормози и делай, что можешь; таков мой девиз в крикете. Терпеть не могу всех этих ковыряний и копошений.

Замечание было направлено против мистера Миллера, который предпочитал кропотливый и тщательный стиль игры. Потом последовал утомительный период, в ходе которого счет медленно дотянулся до восьмидесяти трех, когда мистер Толбой, немного неосмотрительно отступив на шаг назад, поскользнулся на сухом газоне и сел прямо на свою калитку.

В течение следующих пяти минут мистер Миллер тяжело рухнул посреди питча, героически попытавшись отбить неотбиваемый посыл мистера Бизли, и был удален, усердно заработав, однако, двенадцать очков пробежками. Мистер Бредон, безмятежно направляясь к калитке, держал совет сам с собой. Он напомнил себе, что в глазах игроков обеих команд все еще является мистером Дэсом Бредоном из агентства Пима и лучше всего ему изображать спокойную ненавязчивую посредственность. Ничто не должно напоминать в нем Питера Уимзи двадцатилетней давности, приносившего славу Оксфорду успешной игрой за его команду. Никаких фантастических резаных ударов. Ничего выдающегося. С другой стороны, он все же был спортсменом, так что просто не мог публично продемонстрировать полную несостоятельность. Он решил сделать двадцать пробежек, не более и, по возможности, не менее.

Он мог не беспокоиться. Ему удалось принести команде несколько троек и заработать пару скромных синглов. Мистер Бизли отбывал наказание за собственную опрометчивость, когда, играя за среднего левого, был сбит на чужой половине поля. Мистер Хаагердон, не претендовавший на мастерство бэтсмена, выстоял один овер и, будучи распятым посреди поля, покинул его без раскаяния и вопросов. Мистер Уэддерберн, пытаясь срезать крученую подачу, что ему отлично удавалось, если не было помех, выбил мяч прямо в перчатку уикет-кипера, и команда Пима удалилась с поля, набрав 99 очков, из них 14 — благодаря мистеру Бредону.

— Все играли отлично, — похвалил мистер Пим. — Кое-кому не повезло, но, разумеется, в игре всякое бывает. После обеда мы должны постараться и сыграть еще лучше.

— Что-что, а обед кое-кому всегда удается лучше некуда, — доверительно заметил мистер Армстронг мистеру Миллеру. — По мне, так это лучшая часть дня.

Мистер Инглби нечто в том же роде сказал мистеру Бредону и добавил:

— Между прочим, Толбой паршиво выглядит.

— Ага, и у него с собой фляжка, — вставил сидевший рядом мистер Гарретт.

— Не волнуйтесь, — ответил Инглби. — Должен сказать в защиту Толбоя, что он умеет нести свою ношу. И фляжка помогает ему куда лучше, чем Игристое помпанское. В любых ситуациях. Так что, ради бога, оставьте его в покое, ребята.

— Тем не менее что-то угнетает Толбоя в последнее время, — не сдавался Гарретт. — Понять не могу что, но он сам не свой после той дурацкой ссоры с Копли.

Мистер Бредон ничего на все это не сказал. На душе у него было неспокойно. Он чувствовал, что собирается гроза, и не совсем понимал, суждено ли ему воспользоваться ею или испытать на себе ее последствия. Он отвернулся к Симмондсу, «дьявольскому боулеру», сидевшему слева от него и увлеченному разговором о крикете.

— Что это с нашей мисс Митьярд? — лукаво спросила миссис Джонсон через свой отдельный зрительский стол. — Вы сегодня так молчаливы.

— У меня голова болит. Очень жарко. Думаю, будет гроза.

— Никакой грозы не будет, — возразила мисс Партон. — Чудесный ясный день.

— А мне кажется, — заявила миссис Джонсон, проследив за мрачным взглядом мисс Митьярд, — что ее больше интересует другой стол. Ну, мисс Митьярд, признавайтесь, кто он? Мистер Инглби? Надеюсь, это не мой обожаемый мистер Бредон. Вы знаете: я не допущу, чтобы кто-нибудь встал между нами.

Шутка насчет всем известной «страсти» мистера Бредона к миссис Джонсон стала уже немного заезженной, и мисс Митьярд прореагировала на нее холодно.

— Она обиделась, — не унималась миссис Джонсон. — Значит, это точно мистер Бредон. О, она краснеет! И когда нам начинать приносить вам свои поздравления, мисс Митьярд?

— А вы помните совет старой дамы блестящему молодому мужчине? — неожиданно резким голосом ответила мисс Митьярд.

— Нет, не припоминаю. Что за совет?

— Есть люди, которые умеют быть смешными, не будучи вульгарными, а есть такие, которые смешны и вульгарны одновременно. Советую вам выбрать что-то одно.

— В самом деле? — рассеянно произнесла миссис Джонсон и, немного поразмыслив и собрав остатки недавней насмешливости, повторила с оттенком высокомерия: — В самом деле? Боже, как грубы мы бываем, когда раздражаемся. Ненавижу людей, не понимающих шуток.


Начало второго периода при подаче «бразерхудов» пролило немного бальзама на души пимовцев. То ли Игристое помпанское, то ли жара («Думаю, вы были правы насчет грозы», — признала мисс Партон) подействовали на бэтсменов противника, но меткость и энергия их снизились по сравнению с предыдущим периодом. Лишь один игрок по-прежнему оставался опасным — высокий мужчина с суровым лицом, жилистыми запястьями и йоркширским акцентом, которого, казалось, не страшила никакая подача и который имел неприятную привычку силовыми приемами прорываться через любые просветы на поле. Этот несносный человек с мрачным спокойствием довел счет до пятидесяти восьми под бешеные аплодисменты своих болельщиков. Устрашающим был не только счет набранных им очков, но и атмосфера крайней усталости, воцарившаяся на поле.

— У меня уже… кажется… никаких сил не осталось… — задыхаясь, бросил мистер Инглби, пробегая мимо Гарретта на обратном пути, после бешеного галопа к границе поля, — а этот гад выглядит так, будто готов играть до самого Рождества.

— Слушайте, Толбой, — сказал Бредон, когда они пересеклись в следующем овере, — следите за тем толстым коротышкой на другом конце поля. Он уже на взводе. Если этот йоркширский грубиян будет выматывать его подобным образом и дальше, что-то должно случиться.

И действительно случилось. В следующем овере. Слоггер[83] нанес сокрушительный удар, чуть высоковатый, но почти гарантированно тянувший на три очка, и рванул вперед. Толстяк галопом помчался за ним. Мяч летел над газоном, а Толбой летел ему наперерез.

— Давай! — гаркнул йоркширец, который уже в третий раз добегал до середины питча.

Но толстяк выдохся. Оглянувшись, он увидел, что Толбой наклонился к мячу.

— Нет! — крикнул он и обреченно замер.

Его напарник, видя, что происходит, вмиг развернулся. Толбой, не обращая внимания на отчаянные сигналы Хаагердона и Гарретта, воодушевился. Он отбил мяч не Гарретту, а прямехонько в незащищенную калитку. Мяч просвистел в воздухе и повалил пеньки[84] йоркширца, когда тот был еще в ярде от криза, между тем как бэтсмен в инстинктивном стремлении прикрыть голову отшвырнул биту и распластался на земле.

— О, здорово! — возликовал старый Бразерхуд. — Отлично сыграно, сэр, отлично!

— Он прекрасно выбрал цель, — сказала мисс Росситер.

— Что с вами, Бредон? — спросил Инглби, когда команда с благодарным чувством стояла посреди питча в ожидании смены игрока. — Вы прямо побелели. Солнечный удар?

— Слишком яркий свет, — ответил Бредон.

— Расслабьтесь, — посоветовал Инглби. Теперь у нас с ними особых хлопот не будет. Толбой — герой. Да сопутствует ему удача!