— Правильно. Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Они в молчании дошли до Грейт-Ормонд-стрит.

— Каммингс? — переспросил Паркер, когда Уимзи поведал ему свою историю. — Ничего о нем не знаю. Но, ты говоришь, ему известна фамилия Миллиган?

— Безусловно. А кроме того, вот тебе подтверждение. — Он показал Паркеру заметку в газете.

— А этот тип, Толбой, он и есть птичка, за которой ты охотишься?

— Откровенно признаться, Чарлз, не знаю. Не думаю, что он главная шишка в этом деле. Если бы это было так, он едва ли бы влип в неприятность с дешевой любовницей. И деньги не поступали бы ему по пятьдесят фунтов в конвертах. Но какая-то связь здесь есть. Должна быть.

— Может, он лишь мелкое звено в цепи?

— Может. Но я не могу не принимать во внимание то, что сказал Миллиган. А он сказал, что всей схемой руководят из агентства Пима.

— Вероятно, так и есть. Толбой, возможно, всего лишь орудие в чьих-то руках. Самого Пима? Он ведь достаточно богат. Как считаешь?

— Нет, я не думаю, что это Пим. Армстронг — возможно, или даже тихоня Хэнки. Конечно, Пим мог нанять меня, чтобы использовать втемную, но мне почему-то не кажется, что это в его духе. К тому же в этом не было никакой необходимости. Если только он не хотел выведать с моей помощью, насколько много на самом деле знал Виктор Дин. И в этом случае он преуспел, — сокрушенно добавил Уимзи. — Но я не могу поверить, что нашелся бы дурак, который сознательно поставил бы себя в зависимость от одного из подчиненных. Подумай только, какие открылись бы возможности для шантажа! Двенадцать лет каторги — прекрасный повод для шантажа. Для шантажа… Кого-то все же шантажировали, я в этом почти уверен. Но Пим не мог выстрелить в Дина камнем, в тот момент он находился в конференц-зале. Нет, думаю, с Пима мы должны снять подозрения.

— Чего я не понимаю, — сказала леди Мэри, — так это почему Пим вообще попал в число подозреваемых. Кто-то из агентства Пима — другое дело, но если вы говорите, что всем этим предприятием «руководят из агентства Пима», то предполагается нечто совершенно иное, во всяком случае для меня. По мне, так они используют контору Пима для каких-то своих целей — вам так не кажется?

— Ну да, кажется, — согласился с ней муж. — Но как? И зачем? Какое отношение ко всему этому имеет реклама? Преступлению реклама не нужна, скорее наоборот.

— Не знаю, не знаю, — неожиданно задумчиво произнес Уимзи. — Кончик носа у него чуть дернулся, как у кролика. — Только сегодня утром Пимми говорил: чтобы охватить максимальное количество людей по всей стране в самый короткий срок, нет средства лучше, чем рекламная кампания в прессе. Погоди минутку, Полли, похоже, ты сказала нечто весьма полезное и важное.

— Все, что я говорю, полезно и важно. Обдумай это, пока я схожу к миссис Ганнер и расскажу ей, как готовить палтуса.

— Самое забавное, — сказал Паркер, — что ей, судя по всему, нравится учить миссис Ганнер готовить палтуса. Мы вполне могли бы позволить себе больший штат прислуги, но…

— Дорогой мой, — сказал Уимзи. — Слуги — это сущее проклятье. Я не имею в виду моего Бантера, потому что он исключение. Но для Полли — удовольствие хоть вечерами избавляться от этого кипящего адского котла. Не волнуйся, если ей понадобится больше слуг, она тебе сообщит.

— Согласен, — сказал Паркер. — Я сам, когда дети подросли, обрадовался, что теперь можно обходиться приходящей няней. Однако послушай, Питер, похоже, тебе самому придется обзавестись нянькой, если ты хочешь избежать неприятных происшествий.

— В том-то и дело. Ну, вот он я. И что? За кого они меня принимают? За кого-то чрезвычейно опасного?

Паркер осторожно подошел к окну и выглянул в маленький просвет между короткими ажурными шторами.

— Думаю, это он. Вон тот мерзкий молодой человек в клетчатой кепке, который забавляется с йо-йо на противоположном тротуаре. Кстати, играет чертовски искусно, вон какая толпа восхищенных ребятишек вокруг него собралась. Прекрасное прикрытие для того, чтобы торчать здесь. Ты погляди, какие фигуры выписывает: трехлистный клевер, прыжок через реку, вокруг света. Настоящий мастер. Оставайся-ка ты лучше сегодня ночевать у нас, старина.

— Спасибо. Думаю, так я и сделаю.

— И завтра держись подальше от своей конторы.

— Я туда в любом случае не собирался. Завтра я играю в крикет против «Бразерхуд». У них площадка в Ромфорде.

— К черту матч! Впрочем, не знаю. Это приятно, да и ты все время на публике. При условии, что какой-нибудь шустрый боулер не выбьет из тебя дух крученым мячом, это место может быть не опасней любого другого. На чем вы туда поедете?

— На офисном автобусе.

— Ладно. До автобуса я тебя сам провожу.

Уимзи кивнул. Больше они не говорили ни о наркотиках, ни об опасности, пока не закончился ужин и Паркер не отбыл в «Темпл». Тогда Уимзи взял календарь, копию отчета о телефонном справочнике, изъятом из квартиры Маунтджоя, сам справочник, блокнот, карандаш и уютно устроился с трубкой на диване.

— Ты не возражаешь, Полли? — спросил он у сестры. — Мне надо подумать.

Леди Мэри поцеловала брата в макушку.

— Думай, старичок. Я тебя не побеспокою. Пойду в детскую. Если зазвонит телефон, убедись, что это не приглашение на уединенный склад у реки или ложный вызов в Скотленд-Ярд. А если будут звонить в дверь, не открывай, пока не удостоверишься, что это не фальшивый газовщик или полицейский в штатском и без удостоверения. Едва ли необходимо предостерегать тебя от золотоволосой «девы в беде»[67], узкоглазого китайца или высокопоставленного седовласого господина с лентой какого-нибудь иностранного ордена.

И Уимзи предался размышлениям.

Достав из записной книжки листок бумаги, несколько недель назад найденный им в столе Виктора Дина, он сверил отмеченные в нем даты с календарем. Все они выпадали на вторник. Поразмыслив еще, он добавил дату предыдущего вторника, того, когда мисс Вавасур заходила в агентство и Толбой позаимствовал у него ручку, чтобы надписать конверт, адресованный на Оулд-Брод-стрит. Возле этой даты он приписал «Т». Затем, медленно возвращаясь мыслями назад, вспомнил, как пришел на работу во вторник и как Толбой явился в комнату машинисток за маркой. Мисс Росситер прочла тогда имя на конверте — какая же это была буква? Ах да, конечно, «К». Он записал и ее. Затем, не без колебаний, взглянул на дату того вторника, который предшествовал историческому приключению мистера Панчона в «Сером лебеде», и приписал: «СЛ?»

Пока все шло хорошо. Но между «К» и «Т» — семь букв, а столько недель не набиралось. Так каким же алгоритмом определялась последовательность писем? Он задумчиво затянулся трубкой и почти впал в забытье, напоминавшее видения курильщика опиума, пока его не заставили очнуться отчетливые крики с верхнего этажа. Через некоторое время дверь распахнулась, и на пороге появилась его раскрасневшаяся сестра.

— Прости, Питер. Ты слышал ссору? Твой юный тезка капризничает. Он услышал голос дяди Питера и отказывается ложиться спать. Желает непременно спуститься вниз и поздороваться.

— Очень лестно, — сказал Уимзи.

— Но очень утомительно, — парировала Мэри. — Я ненавижу наказывать детей. Почему, мол, он не может повидаться с дядей? И почему дядя занимается своими скучными детективными расследованиями, когда общение с племянником куда более интересное занятие?

— Он совершенно прав, — сказал Уимзи. — Я сам себе часто задаю этот вопрос. Полагаю, ты проявила жестокосердие?

— Я пошла на компромисс, сказав: если он будет послушным мальчиком и ляжет в постель, дядя Питер поднимется к нему пожелать спокойной ночи.

— И он послушался?

— Да. В конце концов. То есть теперь он в постели. По крайней мере, был, когда я пошла вниз.

— Отлично, — сказал Уимзи, откладывая свои бумаги. — Тогда я буду послушным дядей.

Он покорно поднялся по лестнице и увидел трехлетнего Питера, формально находившегося в постели. То есть сидевшего в ней, отбросив одеяло и отчаянно вопя.

— Привет! — растерянно произнес Уимзи.

Вопли прекратились.

— Что это? — Уимзи укоризненно провел пальцем по следу огромной выкатившейся из глаза мальчика слезы. — «О слезы, слезы…»?[68] Великий Скотт![69]

— Дядя Питер! Посмотри, у меня нэроплан! — Малыш яростно потянул за рукав своего неожиданно задумавшегося дядю. — Ну, посмотри же на мой нэроплан, дядя! Нэроплан, нэроплан!

— Прости, старина, — сказал Уимзи, очнувшись. — Я и не знал. Замечательный аэроплан. Он летает?.. Эй! Не надо вставать и показывать мне его прямо сейчас. Я верю тебе на слово.

— Мама умеет его запускать.

Игрушка уверенно взлетела, сделала круг и совершила аккуратную посадку на комод. Уимзи следил за ее полетом затуманенным взглядом.

— Дядя Питер!

— Да, сынок, он великолепен. Послушай, а хочешь глиссер?

— Что такое глиссер?

— Быстроходный катер, который несется по воде — вжик-вжик, вот так.

— А у меня в ванне он будет плавать?

— Да, конечно. Ты сможешь запускать его в Круглом пруду[70].

Малыш задумался.

— А в ванну я смогу его брать с собой?

— Конечно, если мама разрешит.

— Тогда я хочу лодку.

— Она у тебя будет, приятель.

— Когда? Сейчас?

— Завтра.

— Точно завтра?

— Да, обещаю.

— Скажи спасибо дяде Питеру.

— Спасибо, дядя Питер. А завтра скоро будет?

— Да, если ты сейчас ляжешь и быстро заснешь.

Малыш, который был практично мыслящим ребенком, немедленно закрыл глаза и свернулся клубочком. Твердая рука дяди тут же плотно подоткнула ему одеяло.

— Право, Питер, не надо подкупать его, чтобы заставить спать. Ты срываешь мне воспитательный процесс.