Дороти Л. Сэйерс - Смерть по объявлению

— Ламли, вам придется все тщательно проверить, — распорядился он.

— Слушаюсь, сэр.

— Никаких писем с первой почтой не доставляли?

Писем не оказалось.

— Никто к нему сегодня не приходил?

— Нет, сэр. Если не считать человека с почты.

— Вот как? А чего он хотел?

— Ничего, — ответил Уизерс, — просто принес новый телефонный справочник. — Он указал на два аккуратных тома, лежавших на столе в гостиной. Звучало отнюдь не многообещающе.

— Вот как! — снова сказал Паркер. — Он входил в комнату?

— Нет, сэр. Он постучал в дверь, когда мы с миссис Траббс были здесь. Миссис Траббс подметала, а я чистил щеткой костюм мистера Маунтджоя. Я получил новый справочник и отдал посыльному старый.

— Понятно. Хорошо. А в процессе уборки и чистки вы с миссис Траббс ничего не перекладывали?

— Нет, сэр.

— В корзине для бумаг что-нибудь было?

— Не знаю, сэр, это у миссис Траббс надо спросить.

Призванная к ответу миссис Траббс доложила, что в корзине не было ничего, кроме рекламного буклета виноторговца, и что мистер Маунтджой вообще писал мало и писем почти не получал.

Удовлетворенный тем, что в квартире никого не было после того, как жилец покинул ее в последний раз, Паркер переключил внимание на гардероб и комод, где нашел разные предметы одежды, должным образом помеченные ярлыками портного или изготовителя рубашек. Он отметил, что все мастера были первоклассными. Еще один цилиндр, такой же, как тот, что лежал теперь в Скотленд-Ярде, но с лентой внутри и целой тульей, был найден в шляпной коробке; в шкафу имелось также несколько фетровых шляп и котелок — всё от мастеров высшей категории.

— Мистер Маунтджой был богатым человеком?

— Судя по всему, никаких финансовых затруднений он не испытывал, у него все было самое лучшее. Особенно в последний год.

— А кем он был по профессии?

— Думаю, он был просто состоятельным джентльменом. Никогда не слышал, чтобы он где-то работал.

— Вы знали, что у него имелся цилиндр, с которого был удален ярлык изготовителя?

— Да, сэр. Он, помнится, очень сердился тогда. Говорил, что какой-то его друг испортил ему шляпу. Я несколько раз предлагал ему все восстановить, но он, поостыв, сказал, что это не имеет значения. Он этот цилиндр надевал не слишком часто. А кроме того, как он выразился, ему незачем было служить ходячей рекламой своего шляпника.

— А то, что на его смокинге тоже не было ярлыка портного, вы знали?

— В самом деле, сэр? Нет, этого я не заметил.

— Каким человеком был мистер Маунтджой?

— Очень приятным, сэр. Мне искренне жаль, что с ним произошел такой несчастный случай.

— Как долго он здесь жил?

— Лет шесть или семь, наверное, сэр. Я сам служу тут только четыре года.

— А когда эта неприятность случилась с его цилиндром?

— Около полутора лет тому назад, сэр, если не ошибаюсь.

— Так давно? Мне казалось, что цилиндр выглядит новее.

— Так я же сказал, сэр, что он его надевал не чаще одного-двух раз в неделю. И потом, мистер Маунтджой не особо следил за модой. Он любил один фасон, и все новые шляпы заказывал по этому образцу.

Паркер кивнул. Это он уже знал от шляпника и Уимзи, но всегда лучше перепроверить. Хотя он не мог припомнить случая, чтобы Уимзи хоть в чем-то ошибся, когда речь шла об одежде.

— Итак, — сказал Паркер, — как вы, видимо, уже догадались, Уизерс, по поводу смерти мистера Маунтджоя будет проведено расследование. Лучше вам как можно меньше делиться какими бы то ни было сведениями о вашем бывшем жильце с посторонними. Вы отдадите мне все ключи от квартиры, и я оставлю здесь на день-другой своего человека.

— Очень хорошо, сэр.

Паркер попросил, чтобы ему сообщили имя и адрес владельца дома, и отправил к нему Ламли. От хозяина удалось узнать не много. Мистер Маунтджой не имел определенной профессии. Квартиру снял шесть лет тому назад. Платил регулярно. Никаких жалоб на него не поступало. О друзьях и родственниках мистера Маунтджоя ничего не известно. Владелец сожалел, что такой хороший жилец так внезапно и печально закончил свою жизнь, и выражал надежду, что в ходе расследования не вскроется ничего скандального, поскольку его дом всегда пользовался безупречной репутацией.

Следующий визит Паркер нанес в банк мистера Маунтджоя. Здесь он встретил обычное сопротивление со стороны администрации, но в конце концов ему все же удалось получить доступ к его счетам. Мистер Маунтджой имел постоянный ежегодный доход около тысячи фунтов от надежных вложений. Никаких случайных поступлений. Никаких загадочных колебаний. Паркер покидал банк с тревожным ощущением, что мистер Гектор Панчон просто ткнул пальцем в небо.

В тот же вечер главный инспектор поделился своим мнением с Уимзи. Его светлость, чьи мысли все еще метались между расследованием и новой рекламной кампанией фирмы «Уиффлет», в течение дня обретавшей все боле четкие очертания, был краток:

— Пальцем в небо? Тогда что отправило Панчона в нокдаун? Гром с того самого неба?

— Может, он просто надоел Маунтджою? Тебе бы тоже надоело, если бы он таскался за тобой по всему Лондону.

— Возможно. Но я не стал бы его оглушать и оставлять на произвол судьбы. Я бы сдал его полиции. Кстати, как там Панчон?

— Пока без сознания. Контузия. Похоже, он получил тяжелый удар в висок, и в затылочной части у него глубокая трещина.

— Гм. Возможно, стукнулся о стену, когда Маунтджой ударил его дубинкой.

— Ты, безусловно, прав.

— Я всегда прав. Надеюсь, вы не выпускаете из виду этого Гарфилда?

— Куда он денется? А что?

— Ну… Странно, что Маунтджоя устранили в такой неподходящий для вас момент.

— Ты же не думаешь, что Гарфилд имеет к этому какое-то отношение? Он ведь сам чуть не погиб. Кроме того, мы его проверили. Он хорошо известен на Харли-стрит и имеет солидную практику в Вест-энде.

— Может, пользует наркоманов?

— Он специалист по нервным заболеваниям.

— Вот именно.

Паркер присвистнул.

— Ты думаешь?

— Слушай, — сказал Уимзи. — «Ваше серое вещество не функционирует должным образом? Вы устаете к концу дня? После еды ощущаете вялость и сонливость? Попробуйте «Спарклтон», бодрящий солевой раствор растительного происхождения, который стимулирует деятельность организма и очищает его». Некоторые несчастные случаи слишком случайны, чтобы в них поверить. Когда джентльмен удаляет портновские ярлыки со своей одежды, срезает бритвой клеймо шляпника, без какой бы то ни было причины мчится из Финчли в Южный Кенсингтон, в музей, в смокинге, в нелепо ранний утренний час, он наверняка что-то скрывает. И если его странное поведение без малейшей видимой провокации заканчивается падением под поезд, то это наверняка тоже потому, что кто-то хочет что-то скрыть. И чем больше кто-то при этом рискует, тем больше можно быть уверенным, что ему есть что скрывать.

Паркер с улыбкой посмотрел на него.

— Ты великий прозорливец, Питер. Тебя не удивит, если я скажу, что ты такой не единственный?

— Нет, не удивит. Ты что-то от меня скрываешь. Что? Свидетеля убийства? Кого-то, кто стоял на платформе? Кого-то, на кого ты поначалу не обратил особого внимания? По лицу ведь вижу, что так, старый ты интриган. Ну, давай, колись — кто это? Женщина? Какая-нибудь истеричка? Немолодая и неуравновешенная старая дева? Я прав?

— Да, черт тебя подери.

— Ну, давай, продолжай. Расскажи мне все.

— Когда Иглз брал показания у свидетелей на станции метро, все отметили, что, пройдя несколько шагов мимо Гарфилда, Маунтджой вдруг покачнулся, Гарфилд схватил его за руку, и оба стали падать. Но одна женщина, некая мисс Элайза Теббутт, пятидесяти двух лет, незамужняя домохозяйка, живущая в Кенсингтоне, сказала, что, стоя немного позади их обоих, отчетливо слышала «жуткий», как она выразилась, голос, который произнес: «А ну, стой! Ты прокололся!» Маунтджой остановился, словно в него выстрелили, а этот Гарфилд «с ужасным лицом» схватил его за руку и подсек под коленку. Твое доверие к показаниям этой дамы возрастет еще больше, если я скажу, что она страдает нервными расстройствами, лежала в психиатрической лечебнице и утверждает, будто Гарфилд — один из главарей банды, целью которой является истребление всех граждан британского происхождения и установление в Англии еврейского господства.

— Да черт с ними, с евреями. Если человек одержим какой-то идеей, это вовсе не значит, что он не способен видеть факты. Пусть она многое вообразила, но придумать нечто столь фантастическое, как «А ну, стой», что, совершенно очевидно, было на самом деле неправильно услышанное ею «Маунтджой», она не могла. Гарфилд — тот, кто тебе нужен, хотя признаю́, что доказать это будет трудно. Я бы на твоем месте обыскал его врачебный кабинет — если уже не поздно.

— Боюсь, что поздно. Мы целый час не могли добиться никакого толку от мисс Теббутт, а к тому времени героический доктор Гарфилд, естественно, уже позвонил домой и на работу и объяснил, что с ним приключилось. Тем не менее мы будем продолжать следить за ним. Но сейчас главное — это Маунтджой. Кем он был? Какую опасность представлял? Почему его надо было остановить?

— Ну, это совершенно ясно. Он был звеном в цепи наркоторговли, и его следовало остановить потому, что он оказался достаточно глуп, позволив Панчону себя вычислить. Кто-то наверняка это заметил — в этой банде, судя по всему, присматривают за всеми своими членами. Или, возможно, несчастный Маунтджой попросил о помощи, и ему помогли покинуть этот мир, сочтя это самым быстрым способом избавиться от осложнений. Жаль, что Панчон не может говорить — он мог бы рассказать, звонил ли Маунтджой кому-нибудь или разговаривал с кем-нибудь во время своих метаний по городу. Так или иначе, он совершил ошибку, а люди, совершающие ошибки, не имеют права на жизнь. Что мне кажется странным, так это то, что никто не наведался в его квартиру — если верить показаниям прислуги. Было бы логично ожидать, что банда проведет там свое «расследование», для пущей надежности. Надеюсь, тамошним слугам можно доверять?