За время разговора с Аидой Ринальди преподавательница успела присесть за пианино, экспромтом спеть арию из «Чио-Чио-сан», мимоходом побеседовать о том, что любому человеку, желающему петь в опере, просто необходимо знать и французский, и итальянский язык...

— Немецкий особого значения не имеет — не так ли? — спросила она.

...рассказать гостям, что она больше любит Доминго, чем Паваротти, и между делом подтвердить, что Джози Билз...

— Очаровательная девушка...

...во вторник, с семи до восьми вечера действительно была здесь, на уроке пения.

— Милый голосок, — подвела итог Аида.

* * *

— Так что там у тебя? — неожиданно спросил Карелла.

Было начало одиннадцатого. Они сидели в кофейне на углу Эвери и Веста, в квартале от дома Аиды Ринальди, и ели то, что всегда едят копы, когда у них появляется возможность перекусить — гамбургеры и отбивные.

— А что у меня? — переспросил Клинг и откусил кусок гамбургера, сдобренного кетчупом и горчицей.

— Я всегда думал, что мы можем говорить...

— Можем.

— ...друг с другом обо всем. Я всегда относился...

— И я тоже.

— ...к тебе, как старший брат, черт бы тебя побрал!

— Да, и я, но...

— Как же тогда получилось, что ты стал встречаться с чернокожей женщиной, а мне даже ничего об этом не сказал? Я имею в виду, Берт, черт бы тебя побрал, ты что, не можешь сказать мне, что встречаешься с чернокожей женщиной? Ты разговариваешь о ней с Арти, а мне ты сказать не можешь? Я что, по-твоему, — какой-нибудь придурочный расист? Что за чертовщина, Берт?

— Просто жуть! — воскликнул Клинг.

— Да, просто жуть, черт подери! — не выдержал Карелла.

— Я не знал, как ты к этому отнесешься, — признался Клинг.

— Здорово! Ну давай, доведи дело до конца — скажи мне, что ты не знаешь, что я думаю о черно-белых отношениях, скажи мне...

— Извини.

— Да, парень, просто здорово!

— Я даже сам не знаю, что я об этом думаю, — признался Клинг.

Они удивленно посмотрели друг на друга, и тут в кофейню вошел изверг рода человеческого.

— Я вас ищу по всему этому долбаному городу, — изрек Толстый Олли Уикс и изобразил в воздухе извилистость своего пути. — Эй, мисс! — гаркнул он и заказал себе три гамбургера и полпорции жареного мяса. — Мой лейтенант говорит, что если окажется, что девчонку прикончил Джонни Мильтон, то восемьдесят восьмой точно захочет забрать дело об убийстве.

— Ну так забирай, — сказал Карелла. — Если оно и вправду так окажется.

— Никаких сомнений. А тем временем, когда Нелли во вторник предъявит обвинение...

— Если предъявит.

— Предъявит, предъявит. А к тому времени мы сможем вернуть ей крутое дело.

— Ты о чем?

— Лейтенант хочет, чтобы я продолжал копать это дело.

— И думать забудь! — огрызнулся Карелла.

— Ты чего? — оскорбленно воззрился на него Олли. — Если это сделал Мильтон, ты только радоваться должен, что мы приложим руку к расследованию.

— У нас повестка дня разная, — возразил Карелла. — Мы хотим поймать того, кто убил Мишель Кассиди, а вы хотите повесить это на Мильтона.

— Так это одно и то же, приятель.

— Мы так не думаем.

— Кто это «мы»? Твой лейтенант? Нелли? Не забывай — я там был. Это ты один так не думаешь. А они мне спасибо скажут, если я выставлю это дело покруче. Если я заполучу людей, которые дадут показания...

— Каких еще людей? Что ты мелешь?

— Людей, которые знали и Мильтона, и девушку. Тех, кто может сказать...

— Олли, держись подальше от этого дела! Мы уже говорили со всеми людьми, которые знали их обоих. Если ты будешь подтягивать...

— Ну да, надо немного подтянуть дело. Что это с вами?

— Ты меня слышал, Олли? Не лезь в это дело. Пошли, Берт.

— Куда вы? Что за муха вас укусила?

— Наслаждайся своими гамбургерами, — бросил на ходу Клинг.

* * *

Если Марк Риганти играл детектива — а он играл его часто, — то для вживания в роль он круглые сутки носил в наплечной кобуре свой игрушечный пистолет. Пистолет весил достаточно, чтобы в кобуре что-то ощущалось, и был такой же иссиня-черный, вороненый, как и настоящий «смит-и-вессон» 38-го калибра. Риганти приобрел его еще до того, как производители игрушек сообразили, что грабитель может ничуть не хуже заставить владельца магазина обмочить штаны и открыть свою кассу, тыкая ему в нос подобным игрушечным пистолетом, чем настоящим. Этот пистолет выглядел как настоящий, производил впечатление настоящего и заставлял Риганти чувствовать себя настоящим копом. По правде говоря, он за свою жизнь так часто играл детективов, что даже и без пистолета иногда чувствовал себя скорее копом, чем актером.

Риганти играл детектива в фильме «Полиция» — о полицейских Бостона, в фильме «Без видимых причин» — о полицейских Французской Ривьеры, в фильме «Кровная родня» — о полицейских Торонто и в фильме «Высоко и низко» — о полицейских Йокогамы, только там он был загримирован под азиата. В пьесе «Любовная история», где шла речь о нью-йоркских полицейских, он играл детектива, расследующего нападение на актрису, играющую в пьесе «Любовная история» — прикидываете? Трахнутая пьеса «Любовная история» внутри настоящей пьесы «Любовная история», в которой нет ни одного поцелуя.

В одиннадцать вечера Риганти сидел на кухне. Он был одет в выцветшие синие джинсы и белую рубашку с длинными рукавами. Рукава были закатаны — Риганти казалось, что именно так их закатывают настоящие детективы. В настоящей наплечной кожаной кобуре лежал игрушечный пистолет. На столе лежал сценарий «Любовной истории», включающий теперь несколько новых сцен. Прославленный драматург напечатал эти новые сцены на голубой бумаге и сегодня на репетиции раздал их актерам. С этими дополнениями пьеса стала еще хуже прежнего, если такое вообще возможно. Риганти считал, что им всем здорово повезло, что Мишель убили.

Хотя это было не совсем хорошо — ведь незадолго до ее смерти Марк всерьез надеялся, что ему удастся переспать с Мишель, если пьеса продержится достаточно долго. Одной из причин, по которым Риганти стал актером, была та, что на этой работе вы встречаетесь со множеством красивых женщин и во многих пьесах целуетесь с ними, а в некоторых случаях ложитесь с ними в постель. Уже не на сцене, конечно. По правде говоря, это бывает довольно часто. Впрочем, Риганти мог бы поставить два против одного, что актеры на сцене заводят романы гораздо чаще, чем детективы в полицейских участках. Это было ни туда ни сюда. А в настоящий момент у него над душой висела эта кошмарная пьеса с этими отвратительными новыми сценами, которые ему нужно было выучить к завтрашней репетиции, то есть к девяти утра. В другое время Риганти пригласил бы какую-нибудь молодую актрису учить реплики вместе с ним, а потом постарался бы заманить ее в спальню, но сегодня ночью у него не было времени на всякие дурачества. Сегодня ему предстояла тяжелая, нудная работа — выучить всю эту чушь, которую сочинил Фредди.

"Детектив: Вы никогда прежде не думали, что эту роль можете получить вы?

Дублерша: Нет, не думала.

Детектив: Вам никогда не приходило в голову, что, если актрису, играющую главную роль..."

Риганти ненавидел реплики с выделенными словами.

"Дублерша: Никогда.

Детектив: ...убьют..."

Еще он ненавидел прерванные реплики. Это одна из самых сложных вещей на сцене — перебить другого актера, и чтобы это выглядело естественно. "Дублерша: Никогда, никогда, никогда!

Детектив: ...то вы, как ее дублерша...

Дублерша: Сколько вам надо...

Детектив: ...Можете получить ее роль?

Дублерша: ...повторять одно и то же?

Детектив: Ведь совершенно естественно, что вы, ее дублерша, займете ее место.

Дублерша: Я никогда не питала подобных честолюби..."

В дверь постучали.

Удивленный Риганти посмотрел сперва на запертую дверь, потом на часы, висевшие на стене.

Десять минут двенадцатого.

С тех пор, как восемь месяцев назад он переехал в эту квартиру, его уже дважды грабили. А теперь какой-то сукин сын стучится к нему в десять минут двенадцатого.

— Кто там? — крикнул он.

— Мистер Риганти? — отозвались из-за двери.

— Кто там?

— Полиция.

«Вот дерьмо», — подумал Риганти.

Он встал из-за стола, подошел к выходу и прижался ухом к двери, как он неоднократно делал, играя копа. Одновременно он вытащил из наплечной кобуры игрушечный пистолет, держа его на уровне второго уха и направляя ствол в потолок, как это всегда делают копы в пьесах и в кино. Он ничего не услышал, кроме доносящегося с лестничной площадки чьего-то тяжелого дыхания. Еще один удар в дверь, который пришелся почти рядом с его прижатым ухом, заставил Риганти отскочить на шаг. Его сердце бешено колотилось.

— Вы меня слышите? — позвали из-за двери.

— Слышу. Откуда мне знать, что вы действительно коп?

— Откройте дверь, и я покажу вам мой жетон.

Жетон. Это хороший признак. Риганти играл во многих пьесах, где его обозвали бы дерьмовым копом, если бы он назвал свой жетон значком. Только гражданские называют полицейский жетон значком. Риганти повернул язычок замка, убедился, что цепочка накинута, и приоткрыл заскрипевшую дверь. Выглянув, он увидел очень толстого мужчину, державшего в руке золотистый с синей эмалью жетон детектива.

— Детектив Оливер Уикс, — сказал толстяк. — Восемьдесят восьмой участок. Я расследую убийство Мишель Кассиди. Может, вы меня впустите?

— Разрешите ваше удостоверение, — сказал Риганти.

Толстяк сердито фыркнул, вытащил свой бумажник, выудил оттуда ламинированную карточку и просунул ее в щель. На карточке стояла печать городского управления полиции. Кроме того, там присутствовала цветная фотография человека, очень похожего на того, который держал карточку, и там же, через всю карточку, было напечатано имя, которое незнакомец только что назвал Риганти — «Детектив первого класса Оливер Уикс», а снизу соответствующая подпись.