— И все же вы его любите, — мягко сказал Пуаро.

— Да, я его люблю.

Она сказала это твердым и вместе с тем очень спокойным тоном.

— Прекрасно! — воскликнул Пуаро.

Он вспомнил свое посещение осужденного и отчетливо представил себе Джеймса Бентли; его некрасивое лицо, худое тело, руки, казавшиеся маленькими в сравнении с огромными костистыми запястьями, слишком длинную шею с выступающим адамовым яблоком Бентли не смотрел в лицо собеседнику. У него — был вид скрытного, замкнутого человека. Он говорил с трудом и часто неразборчиво. Бентли относился к тем людям, которых инстинктивно остерегаются, которым не доверяют. Он казался человеком, способным солгать, украсть, убить старую женщину ударом по голове… Такое впечатление он производил на всех, кто имел с ним дело. Такое же впечатление произвел он и на присяжных.

И, однако, он не произвел такого впечатления на комиссара Спенса, который разбирался в людях. На Пуаро тоже. Разумеется, и на эту молодую женщину.

— А как вас зовут, мисс? — спросил Пуаро.

— Мод Уильямс. Могу ли я что-нибудь сделать, для него?

— По-моему, да. Есть люди, мисс Уильямс, которые верят в невиновность Джеймса Бентли. Они хотят доказать его непричастность к убийству, и я собираю здесь необходимые доказательства. Могу добавить, что я уже значительно преуспел в выполнении своей задачи.

Эту ложь Пуаро изрек, не краснея. Она была необходима. Мод Уильямс не будет молчать. Ее слова кто-то повторит, и в конце концов они дойдут до того, у кого есть основания тревожиться. Значит, Пуаро должен был лгать. Без зазрения совести.

— Вы сказали, — продолжал он, — что вы о многом беседовали с Джеймсом Бентли. Он рассказывал о своей семейной жизни. Говорил ли он когда-нибудь, что у него есть враги? Была ли его мать в плохих отношениях с кем-то, ненавидела ли она кого-нибудь?

Мод Уильямс задумалась.

— Насколько я помню, нет! Но его мать не любила, конечно, молодых женщин…

— Нет, нет, я не о том! — воскликнул Пуаро. — Матери, которые находятся на попечении сыновей, часто бывают такими. Я имею в виду что-нибудь более серьезное, например жестокую семейную вражду…

Мод покачала головой.

— Я никогда не слышала от него ничего подобного.

— А о миссис Мак-Джинти, своей квартирной хозяйке, он вам что-либо говорил?

— Он никогда не называл ее фамилии, но однажды заметил, что его хозяйка слишком уж часто кормит его селедкой, а в другой раз сказал, что она расстроилась из-за пропажи своей кошки.

— Говорил ли он когда-нибудь — и я прошу вас совершенно откровенно ответить на этот вопрос, что он знает, где миссис Мак-Джинти прячет свои деньги?

Слегка побледнев, молодая женщина откинула голову назад.

— Действительно, он знал и говорил мне об этом. Речь шла о людях, не доверяющих банкам, и он сказал, что его хозяйка из их числа, и что она прячет сбережения под паркетом в спальне. Помню еще, что он добавил: «Я мог бы их взять, когда ее нет дома!» При этом он не шутил — он никогда не шутил, а говорил как человек, искренне досадовавший на эту неосторожность.

— Прекрасно! — молвил Пуаро. — По крайней мере, с моей точки зрения. В представлении Джеймса Бентли ограбление — это действие, которое совершается в тайне от кого-то. Понимаете? Он мог бы сказать и так: «В один прекрасный день ее убьют и заберут ее деньги!».

— Во всяком случае он бы этого не сделал!

— Разумеется! Я хочу вам показать, что достаточно даже самой обыкновенной фразы, чтобы прояснилась личность человека. Если бы преступники были похитрее, они никогда не открывали бы рта. К счастью, они, как правило, тщеславны и много говорят. Поэтому наказания избегают лишь немногие из них.

— Но ведь кто-то же убил эту старую женщину! — произнесла Мод Уильямс. — Кто-то же убил!

— Бесспорно.

— Тогда кто же? Вы знаете?

Пуаро вновь сказал заведомую ложь:

— Думаю, что знаю, и полагаю, что не ошибаюсь. Но я еще только приступил к расследованию…

Молодая женщина посмотрела на свои часы и встала со стула.

— Извините, но мне пора возвращаться в контору. Как правило, у нас перерыв только на полчаса… Когда я работала в Лондоне, у меня было больше времени… Если я смогу сделать что-нибудь для него, вы мне скажете?

Пуаро дал Мод Уильямс свою визитную карточку, написав на обороте свой адрес в «Лонг Медоуз» и номер телефона.

— Это на тот случай, если я вам понадоблюсь, — сказал он.

Пуаро с огорчением заметил, что его фамилия не произвела на Мод никакого впечатления. Он невольно подумал, что молодое поколение очень плохо осведомлено о знаменитостях своего времени.

Эркюль Пуаро, вернувшийся в Бродхинни автобусом, испытывал чувство определенного удовлетворения: он знал теперь, что, кроме него, есть люди, тоже верящие в невиновность Джеймса Бентли. У Бентли был, по меньшей мере, один друг.

Сыщик вновь вспомнил свой разговор с Бентли в тюрьме. Бентли приводил собеседника буквально в отчаяние, не интересуясь, казалось, даже собственным делом.

— Благодарю вас, — говорил он безразличным тоном, — но я не думаю, что можно что-то сделать.

Бентли был уверен, что у него нет врагов.

— И откуда им взяться, если люди едва замечали меня.

— У вашей матери тоже не было врагов?

Он возмущенно запротестовал:

— Конечно, нет. Ее очень любили и уважали.

— Расскажите мне о своих друзьях!

— У меня нет друзей.

Это было неверно. Ведь существовала же Мод Уильямс.

«Любопытная вещь, природа! — подумал Пуаро. — Она всегда устраивает так, что каждое существо, даже самое обездоленное, находит человека, который его любит!».

Почему такая красивая девушка, как Мод, влюбилась в Джеймса Бентли? Потому что, несмотря на ее внешний вид, в ней развито материнское чувство. У нее есть все качества, каких недостает Бентли. Энергичная, волевая, она из той породы людей, которые никогда не сдаются и борются до конца.

Затем Пуаро вспомнил, как он лгал на протяжении дня. Но он успокоил себя, повторяя, что ложь была необходима.

Глава 7

Небольшой домик миссис Мак-Джинти был расположен в нескольких шагах от автобусной остановки. Двое мальчишек играли у его порога. Один из них грыз яблоко, судя по всему гнилое, а другой дико вопил и колотил по стене жестяной тарелкой. Они были увлечены своими занятиями и полны радости жизни. Энергичным стуком в дверь Пуаро усилил этот шум.

Из-за дома показалась женщина с растрепанными Волосами; на ней был яркий передник.

— Сейчас же прекрати, Эрни! — закричала она. Мальчишка продолжал колотить в стену как ни в чем не бывало. Пуаро подошел к женщине.

— Я просто не в силах заставить их слушаться! — Произнесла она, и это, казалось, не очень ее огорчало.

У Пуаро было на сей счет свое мнение, но он не стал его высказывать. Он представился, и его попросили пройти в дом через заднюю дверь, поскольку передняя была заперта изнутри на засов. Женщина шла впереди, показывая дорогу. Они вошли в кухню, имевшую довольно-таки неприглядный вид. Женщина остановилась и сказала:

— Ее убили не здесь, а в передней комнате. Не заметив удивления Пуаро, она добавила:

— Именно это вас интересует, так ведь? Вы тот господин, который живет у Саммерхейзов?

Пуаро улыбнулся от удовольствия:

— Так вы меня знаете? Я очень рад… А вы сами Миссис…

— Кидл. Мой муж штукатур. Мы поселились здесь ровно четыре месяца тому назад. До этого жили у матери Берта… Нам говорили: «Вы, должно быть, не станете жить в доме, где убили человека?».. Думаете, мы стали их слушать! Дом это дом… и нам здесь лучше, чем в одной единственной комнате!.. Говорят, что бедняги, которых убили, ночью возвращаются в свой дом… Может, так и бывает, но она не приходит… Вы хотите посмотреть, где все это случилось?

Пуаро, который чувствовал себя туристом, осматривающим под руководством гида историческое здание, последовал за миссис Кидл в небольшую гостиную, где царил образцовый порядок, свидетельствовавший о том, что ею никогда не пользовались.

— Она лежала вот здесь, на паркете, с проломленным черепом, — объяснила миссис Кидл. — Надо сказать, что миссис Эллиот чуть не хватил удар, когда она обнаружила ее здесь. А вместе с миссис Эллиот был Ларкин, ну тот, кто приносит хлеб из кооператива… Деньги были наверху… сначала… Пойдемте, я вам покажу…

Пуаро вслед за миссис Кидл поднялся на второй этаж. Спальня была довольно просторной. Он взглянул на широкую металлическую кровать, на вместительный комод, набитый бельем, которое предстояло рассортировать, наконец, на то место в паркете, на которое показала ногой миссис Кидл.

— Ее сбережения были здесь!

Пуаро пытался представить себе комнату такой, какой она была при жизни миссис Мак-Джинти, аккуратной, любившей порядок.

— Это ее мебель? — спросил Пуаро.

— Нет. Ее мебель теперь у племянницы.

В доме ничего не осталось от миссис Мак-Джинти. На ее месте были Кидлы, которые поселились здесь, как в завоеванной стране. У жизни свои права.

На первом этаже заплакал младенец.

— Малыш проснулся, — объяснила миссис Кидл, хотя это и так было ясно.

Она быстро направилась к лестнице и за нею Пуаро. Посещение дома не дало ему ничего. Он постучался в соседнюю дверь.



— Да, сэр, это я ее нашла! — произнесла трагическим тоном миссис Эллиот.

В доме у нее было чисто, он выглядел кокетливым и даже нарядным. Ничто здесь не напоминало о разыгравшейся поблизости драме, за исключением самой миссис Эллиот, рассказывавшей о самом выдающемся событии в ее тусклой жизни.

Миссис Эллиот была высокая брюнетка, худощавая, с хорошо подвешенным языком.

— Меня позвал Ларкин. Он вместе с жильцом миссис Мак-Джинти стучались в ее дверь, но не получили ответа, и Ларкин решил, что случилась беда… Это было вполне возможно. Ведь миссис Мак-Джинти была уже не молодой, у нее случались сердцебиения, и я об этом знала. Мужчинам нельзя было, конечно, входить к ней в спальню… Поэтому я пошла с Ларкиным.