2

— Ни один человек, — говорил Джонатан, — не воспринимается окружающими одинаково. Ведь индивидуальность не абсолютна. У каждой личности столько же ипостасей, сколько существует людей, вступающих с ней в общение.

— Гм, — произнес доктор Харт, — это и моя излюбленная теория. Истинное «я» никому не известно.

— А есть ли оно, это истинное «я»? — возразил Джонатан. — Может, об этом и толковать не стоит, если для каждого случая в человеке припасено особое «я»?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Уильям с встревоженным видом человека, пытающегося в чем-то разобраться.

— Я тоже, Уильям, — успокоила его Херси. — Джо, мы всегда знаем, как люди поведут себя в той или иной ситуации. Поэтому и говорим себе: если случится так, то от такого-то не будет никакого проку.

— А я утверждаю, что именно этого мы и не знаем.

— Но, мистер Ройял, — воскликнула Клорис, — мы на самом деле знаем, например, что некоторые люди никогда не занимаются сплетнями.

— Мы знаем, — продолжил Николас, — один в критической обстановке останется хладнокровным, другой ударится в панику. Вот на войне…

— Ой, давайте не будем говорить о войне, — попросила Клорис.

— Вот в моей роте есть ребята… — начал было Уильям, но Джонатан предостерегающе поднял руку, и он замолчал.

— Хорошо, — согласился Джонатан, — может быть, и так. Раз некое «я» имеет множество проявлений, мы можем попытаться угадать одно из них, и допускаю — успешно. Но настаиваю, что отгадка будет чисто случайной, как выигрыш в рулетке, и только в обстоятельствах обычных. В незнакомой же, непредвиденной ситуации, все это весьма спорно.

— Например? — спросила мадам Лисс.

— Парашютный десант… — начал было Уильям, но мать быстро перебила его:

— Нет, Уильям, только не война.

Это были первые слова, которые она произнесла сама, а не в ответ на чье-нибудь обращение.

— Согласен, — сказал Джонатан. — Давайте не будем брать военных примеров. Предположим… Ну, что бы нам взять такое…

— Что Архангел Гавриил пролетел через дымоход со своей трубой и продудел тебе в ухо, — предположила Херси.

— Или вот. Джонатан объявил нам, что сегодняшний прием в духе Цезаря Борджиа: шампанское отравлено, и жить нам осталось минут двадцать…

— Или, — произнес Джонатан, вглядываясь в темноту комнаты, освещенной лишь стоящими на столе свечами, — что у моего нового лакея, который сейчас вышел, внезапно появилась мания убийства, и он завладел каким-то смертоносным оружием. Вообразим хотя бы, что мы заперты в комнате и над нами нависла смертельная опасность.

Он замолчал, и за столом воцарилась тишина.

Вернулся новый лакей. Вместе с Кейпером они двинулись вокруг стола.

«Все-таки предлагают шампанское на случай, если дамы не захотят коньяк и ликеры. Кейпер поступает разумно. Никто не пьян, хотя не поручусь за Уильяма и Харта. Здесь я не уверен. Остальные в полном порядке, будьте спокойны», — подумал Мандрэг.

— Так как, — продолжал Джонатан, — вы думаете, я буду вести себя в таком безнадежном положении? Я не обижусь даже на самые резкие суждения, уверяю вас. Сандра, начинайте вы, что вы думаете?

Миссис Комплайн повернула к нему свое изуродованное лицо.

— Как бы вы себя вели? — переспросила она. — Я полагаю, Джонатан, вы бы ораторствовали.

В первый раз за весь вечер все непринужденно рассмеялись. Джонатан тоже хихикнул.

— Браво! — сказал он. — А вы, мадам Лисс?

— Я думаю, что первый раз в жизни вы бы вспылили, мистер Ройял.

— Ник?

— Я не знаю. Я думаю…

— Смелее, Ник. Вы меня ничуть не обидите. Кейпер, наполните бокал мистера Комплайна. Ну что, Ник?

— Я думаю, вы потеряете голову.

— Я не согласна, — быстро сказала Клорис, — наоборот, он возьмет на себя все заботы и будет руководить нами.

— Уильям?

— Что? Я полагаю, вы позвоните в полицию, — и Мандрэг услышал, как вполголоса он пробормотал: — Само собой разумеется, можете и свихнуться.

— Уверен, что вы получили бы от этого удовольствие, — быстро сказал Мандрэг.

— С этим я согласна, — к удивлению Мандрэга, к нему присоединилась Херси.

— А вы, доктор Харт?

— До какой-то степени и я с этим согласен. Я полагаю, вам было бы безумно интересно наблюдать за поведением ваших гостей.

— Видите! — в восторге проговорил Джонатан. — Разве я был не прав? Смотрите, сколько Джонатанов Ройялов. Пойдем дальше. А вы не хотите узнать наши мнения о каждом из вас? Но только прошу не обижаться! Давайте попробуем!

«Ну что ж, это неглупо со стороны Джонатана, — размышлял Мандрэг, потягивая коньяк. — Больше всего на свете людей интересуют мнения о них самих. Конечно, тут таится и большая опасность, но зато они разговорятся».

Они и разговорились. Миссис Комплайн полагала, что Николас, человек легко ранимый, способен терзаться мучениями, но при необходимости проявит смелость и находчивость. Николас, который, по мнению Мандрэга, подсознательно ощущал материнское покровительство, сказал, что его мать призвана утешать и защищать. Уильям, согласившись с братом, намекнул, что сам-то Николас взвалит ответственность на других. Клорис Уинн почти демонстративно согласилась с женихом, предположив, со своей стороны, что Уильям прекрасно проявит себя в подобной ситуации, причем взгляд, брошенный ею на Николаса и миссис Комплайн, показал, что они недооценивают его хорошие качества. Мандрэг, держа в руках рюмку с коньяком, почувствовал, как голова становится удивительно ясной. Сейчас он будет говорить с ними ритмичными, прекрасно обдуманными фразами и скажет им страшно важные вещи. Как бы со стороны он слышал свой голос. Он говорил, что Николас в подобном случае будет столь красноречив, что две женщины будут рукоплескать ему, а один мужчина высмеивать.

«Но третья женщина, — торжественно провозгласил Мандрэг, пристально глядя на мадам Лисс, она должна остаться неизвестной. О ней я напишу пьесу. Вот так так. Кажется, я немножко пьян». Он тревожно огляделся, но увидел, что никто его и не слушает. Неожиданно для себя он понял, что всю свою великолепную речь он произнес шепотом. Это открытие его отрезвило, и он решил не прикасаться больше к коньяку Джонатана.

После ухода дам Джонатан не удерживал долго мужчин в столовой. К тому времени Мандрэг оценил свое состояние и решил, что не мешает быть благоразумнее. Он заметил, что братьям Комплайнам и ему самому Джонатан разлил портвейн весьма умеренно, а вот Харту плеснул от души. Доктор был смертельно бледен, у крыльев носа залегли складки, а на губах блуждала неопределенная улыбка. Он молчал, устремив немного расплывающийся взгляд на Николаса Комплайна. Николас же был весел и говорлив. Он пододвинул свой стул к Уильяму и принялся над ним подтрунивать. От этих шуток Мандрэг ощутил неприятный холодок, а сам Уильям помрачнел и замкнулся. Встретившись взглядом с Мандрэгом, Джонатан предложил всем пройти в гостиную.

— С превеликим удовольствием, Джонатан! — воскликнул Николас. — А то от старины Билла и слова не добьешься — так стремится он к своей даме. Да и доктор Харт не лучше, только уж не спрашиваю, по той же причине или нет.

— Вы правы, — сказал доктор Харт немного заплетающимся языком, — такие вопросы задавать не следует.

— Тогда пойдемте, — быстро сказал Джонатан и открыл дверь.

В дверях Мандрэг обернулся и увидел, что Николас еще сидит. Его руки лежали на столе, сам он откинулся на спинку стула и улыбался, глядя на доктора Харта. Тот же поднялся и стоял, сильно наклонившись вперед. Эта сцена напомнила Мандрэгу какую-то картину: поднос с бокалами, на каждом из которых играл яркий блик света, глянец мебели красного дерева, белоснежные пятна крахмальных манишек, блеск медных пуговиц. Лицо доктора Харта, такое выразительное от сильнейшего душевного переживания, и покрасневшее лицо Николаса с дерзкой, насмешливой улыбкой. На столе свечи. Их неяркое пламя освещало картину, которую, подумал Мандрэг, можно было бы назвать «Оскорбление».

— Идем, Ник, — сказал Джонатан, но, увидев, что Николас его не слышит, пробормотал вполголоса: — Вы идите с Уильямом, Обри, мы тотчас вслед за вами.

Поэтому ни Мандрэг, ни Уильям не слышали, что Николас и доктор Харт сказали друг другу…

3

Мандрэг предполагал, что если что-нибудь и может погубить затею Джонатана, так это слишком пристальное внимание к мелочам. Уж очень все было тщательно спланировано.

Мандрэг ненавидел салонные игры во всякого рода фанты и тому подобное, поэтому он мрачно подумал об аккуратно заготовленных новым лакеем отточенных карандашах и стопках бумаги. Но, видимо, он недооценил хозяина. Все получилось как бы само собой. Джонатан рассказал забавный случай, как у кого-то в гостях играли в одну игру. Нужно было из букв составлять слова. У самого Джонатана собралось шесть букв, и когда ему дали седьмую, она прекрасно подходила, но слово получалось настолько неприличным, что произнести его вслух он не осмелился. Тем более, там присутствовала одна очень строгих правил дама.

— Я взглянул на нее и, поверьте, встретил взгляд василиска. Поэтому и не отважился сказать. Но самое смешное, — продолжал Джонатан, — я уверен, что у этой дамы результат получился такой же. Играли мы на деньги, и она была вне себя оттого, что проиграла. Я намекнул ей на свои затруднения, и она посмотрела на меня так сочувственно, что мне все стало ясно.

— А что это за игра? — спросил Мандрэг, понимая, что кто-нибудь должен задать этот вопрос.

— А вы никогда в нее не играли, дорогой Обри? Сейчас она стала уже старомодной, но, признаюсь, я до сих пор питаю к ней слабость.