– Потому что теперь мы оба все знаем, – подхватил Дезмонд. – Это была настоящая трагедия – как сказал мсье Пуаро, трагедия двух людей, которые не убивали, а любили друг друга. Один из них был убит, а другой казнил убийцу, чтобы не пострадали дети. Если он виновен, то заслуживает прощения, но я бы не назвал это виной.

– Долли была страшной женщиной, – промолвила Селия. – Я всегда боялась ее, хотя не понимала почему. Теперь я понимаю. По-моему, мой отец был храбрым человеком, решившись на такое. Он сделал то, о чем просила, умирая, моя мать, – спас от тюрьмы ее сестру, которую она так любила. Мне хотелось бы думать… – Она с сомнением посмотрела на Пуаро. – Возможно, вы со мной не согласитесь – ведь вы, наверное, католик, – но на их могиле написано: «И в смерти они были неразлучны». Это не значит, что они вместе умерли, но я надеюсь, что теперь они будут вместе всегда. Два человека, которые любили друг друга больше всего на свете, и моя бедная тетя, которую я постараюсь не судить слишком строго, – ведь, как сказала мама, она не ведала, что творит. Конечно, ее не назовешь приятным человеком, но она, возможно, не могла бы им стать, даже если бы очень постаралась. Если так, то о ней нужно думать как о жителе деревни, который заболел чумой и которого не могли ни кормить, ни выпускать из дому, потому что тогда вымерла бы вся деревня. Я попытаюсь пожалеть ее. А о моих родителях я больше не беспокоюсь – они любили друг друга и бедную, одержимую ненавистью Долли.

– Думаю, Селия, – сказал Дезмонд, – нам лучше пожениться как можно скорее. Моя мать не должна узнать об этом. Она мне не родная мать, и я никогда не доверил бы ей подобного рода тайну.

– У меня есть веские причины полагать, Дезмонд, – заговорил Пуаро, – что ваша приемная мать стремилась встать между вами и Селией, внушив вам мысль, что Селия могла унаследовать от кого-то из ее родителей какие-то ужасные наклонности. Но вы знаете – а если нет, то я не вижу оснований не сообщать вам это, – что унаследуете от вашей настоящей матери, которая скончалась не так давно, завещав вам все свои деньги, очень крупную сумму, когда вам исполнится двадцать пять лет.

– Если я женюсь на Селии, то нам, конечно, понадобятся деньги на жизнь, – кивнул Дезмонд. – Я знаю, что моя приемная мать очень жадна, и даже теперь часто одалживаю ей деньги. На днях она предложила мне сходить к адвокату и составить завещание, так как я уже достиг совершеннолетия. Полагаю, она рассчитывала заполучить все деньги. Я сам подумывал завещать их ей, но теперь, разумеется, оставлю деньги Селии и не желаю, чтобы мать настраивала меня против нее.

– Думаю, ваши подозрения абсолютно правильны, – сказал Пуаро. – Возможно, ваша мать убеждала себя, что действует в ваших интересах, что вам следует знать о происхождении Селии, если женитьба на ней сопряжена с риском, но…

– Я знаю, что не слишком добр к ней, – прервал Дезмонд. – В конце концов, она усыновила меня и воспитала, так что я могу завещать часть денег ей. Нам с Селией хватит остального, чтобы жить счастливо. Конечно, у нас будут основания для печальных мыслей, но теперь все тревоги позади, верно, Селия?

– Верно. Думаю, мои родители были прекрасными людьми. Мама всю жизнь старалась уберечь свою сестру, но, очевидно, это было безнадежным делом. Нельзя заставить людей перестать быть такими, какие они есть.

– Ах, дорогие дети, – вздохнула Зели. – Простите, что называю вас детьми, хотя вы уже взрослые мужчина и женщина. Я так рада видеть вас снова и знать, что не причинила вам вреда.

– Конечно, не причинили, и я тоже ужасно рада вас видеть, дорогая Зели. – Селия обняла ее. – Я всегда очень любила вас.

– И я тоже, когда жил по соседству, – сказал Дезмонд. – В какие чудесные игры вы играли с нами!

Дезмонд и Селия обернулись к Ариадне Оливер.

– Большое вам спасибо, миссис Оливер, – поблагодарил Дезмонд. – Вы были очень добры и проделали огромную работу. И вам спасибо, мсье Пуаро.

– Да, мы вам очень признательны, – сказала Селия.

Они отошли в сторону, и остальные посмотрели им вслед.

– Ну, мне пора, – промолвила Зели. – А как насчет вас? – обратилась она к Пуаро. – Вы должны кому-то рассказать об этом?

– Возможно, только отставному полицейскому офицеру. Так как он на пенсии, то едва ли сочтет своим долгом вмешиваться и что-то предпринимать. Будь он на службе – другое дело.

– Теперь я вижу, – сказала миссис Оливер, – что все люди, с которыми я говорила, помнили какую-то частицу этой ужасной истории. Эти частицы помогли нам докопаться до правды, хотя их было очень трудно собрать воедино. Впрочем, мсье Пуаро это не касается – он способен с легкостью соединить что угодно. Например, парики и близнецов.

Пуаро подошел к Зели, окидывающей взглядом панораму.

– Вы не сердитесь на меня, что я убедил вас сделать то, что вы сделали? – спросил он.

– Нет, я этому рада. Вы оказались правы. Эти юноша и девушка просто очаровательны и, по-моему, идеально подходят друг другу. Уверена, что они будут счастливы. Мы стоим там, где много лет назад разыгралась трагедия. Я не могу порицать Элистера. Он поступил мужественно, даже если был не прав.

– Вы ведь тоже любили его, не так ли? – спросил Эркюль Пуаро.

– Да. Я полюбила его с того момента, как появилась в этом доме. Не думаю, чтобы он об этом знал. Между нами никогда ничего не было. Элистер доверял мне и был ко мне привязан. А я любила их обоих – его и Маргарет.

– Я хотел бы кое о чем спросить вас. Генерал Рэвенскрофт любил Долли так же, как и Молли?

– Да, он любил обеих. Поэтому он так хотел спасти Долли. Я не знала, какую из сестер он любил больше, и теперь не узнаю никогда.

Несколько секунд Пуаро молча смотрел на нее, потом повернулся и подошел к миссис Оливер.

– Мы возвращаемся в Лондон, к повседневной жизни, забыв о трагедиях любви.

– Слоны умеют помнить, – отозвалась миссис Оливер, – но мы люди, а люди, к счастью, умеют забывать.