В таких обстоятельствах миссис Оливер ощущала себя подающей надежды актрисой, которая пытается выучить роль, подвергаясь при этом беспощадной критике режиссера. Впрочем, сейчас ее вряд ли ожидали значительные трудности. Она уже видела пару женщин, поджидающих, когда они встанут из-за стола. Но им достаточно улыбнуться и произнести несколько шаблонных фраз вроде: «Как любезно с вашей стороны! Приятно, когда людям нравятся мои книги». Все равно что сунуть руку в коробку и достать оттуда десяток нужных слов, нанизанных на нитку, как бусины. А вскоре уже можно уходить.

Миссис Оливер скользнула глазами вокруг стола в надежде обнаружить не только поклонников, но и друзей. Действительно, неподалеку она заметила Морин Грант. Наконец писательницы и их кавалеры поднялись и устремились к креслам, кофейным столикам и укромным уголкам. Этого момента миссис Оливер больше всего страшилась, правда, чаще на вечеринках с коктейлями, чем на литературных приемах, которые она посещала крайне редко. В любую секунду может появиться кто-то, кого вы не помните или с кем не хотите разговаривать, но кто помнит вас и жаждет с вами общения. Так случилось и на сей раз. К ней приближалась женщина солидных пропорций с большими белыми зубами. По-французски таких женщин именуют une femme formidable[1], но данная особа явно была не француженкой, а англичанкой. Очевидно, она либо знала миссис Оливер, либо намеревалась с ней познакомиться. Последний вариант оказался верным.

– О, миссис Оливер! – заговорила женщина высоким пронзительным голосом. – Какая радость видеть вас здесь! Я так давно мечтала с вами встретиться. Ведь я и мой сын просто обожаем ваши книги, а муж никогда не уезжал, не захватив с собой по меньшей мере две. Пожалуйста, садитесь. Мне о многом хочется вас расспросить.

«Не слишком приятная особа, – подумала миссис Оливер, – но выбирать не приходится».

Новая знакомая с твердостью полицейского подвела ее к дивану в углу, взяла себе кофе и поставила чашку перед миссис Оливер.

– Ну, вот мы и устроились. Вряд ли вы знаете мое имя. Я миссис Бертон-Кокс.

– Ах да, – сказала миссис Оливер, смущенная, как обычно. Миссис Бертон-Кокс? Она тоже пишет книги? Миссис Оливер ничего не могла о ней припомнить, но имя казалось ей знакомым. В голове у нее что-то забрезжило. Может, эта женщина работает не в детективном или юмористическом жанре и вообще не в области беллетристики, а пишет книги на политические темы? «Если она высоколобая интеллектуалка, это облегчает положение, – подумала миссис Оливер. – Мне будет достаточно слушать и время от времени повторять: «Как интересно!»

– Вас очень удивит то, что я собираюсь сказать, – продолжала миссис Бертон-Кокс. – Но, читая ваши книги, я поняла, что вы знаете человеческую природу и полны сочувствия и что если кто-то в состоянии ответить на мой вопрос, так это именно вы.

– Право, не думаю… – промямлила миссис Оливер, пытаясь подобрать слова, могущие объяснить, что она не уверена в своих способностях подняться на требуемую от нее высоту.

Миссис Бертон-Кокс обмакнула в кофе кусок сахара и стала грызть его так хищно, как будто это была кость. «Возможно, слоновая кость, – подумала миссис Оливер. – Из слоновой кости зубы у собак, клыки у моржей и, разумеется, бивни у слонов. Огромные бивни…»

– Первое, что я должна у вас спросить, – не умолкала миссис Бертон-Кокс, – хотя я уверена, что права, – это есть ли у вас крестница по имени Селия Рэвенскрофт?

– О! – воскликнула приятно удивленная миссис Оливер. Против крестницы она не возражала. У нее было достаточно много крестниц – и крестников, если уж на то пошло. С годами ей все труднее становилось припоминать их всех. Она должным образом выполняла обязанности крестной – посылать крестникам игрушки на Рождество, когда они маленькие, навещать и принимать у себя их вместе с родителями, иногда забирать их из школы, дарить им щедрые подарки на совершеннолетие и на бракосочетание. После этого крестники обычно отдаляются – уезжают за границу работать в посольствах, преподавать в иностранных школах или осуществлять различные проекты, постепенно исчезая из вашей жизни, и вы очень рады их видеть, если они внезапно вновь появляются на горизонте. Но при этом нужно вспоминать, когда вы видели их в прошлый раз, чьи они дети и каким образом вы стали их крестной. – Селия Рэвенскрофт, – повторила миссис Оливер, напрягая память. – Да, да, конечно…

Не то чтобы перед ее мысленным взором предстал образ Селии Рэвенскрофт, чего, впрочем, не происходило уже очень давно. Она отправилась на крещение Селии, принеся в подарок изящное серебряное ситечко времен королевы Анны. Через него удобно процеживать молоко, а если крестнице срочно понадобятся деньги, она сможет продать его за недурную сумму. Да, ситечко 1711 года. Куда легче запомнить серебряный кофейник, чашку или ситечко, чем самого ребенка…

– Да, да, конечно, – повторила миссис Оливер. – Боюсь, я уже давно не видела Селию.

– Она очень импульсивная девочка, – заметила миссис Бертон-Кокс. – Я имею в виду, слишком часто меняет свои идеи. Разумеется, у нее высокий интеллект и она отлично успевает в университете, но ее политические убеждения… Полагаю, в наши дни у всех молодых людей имеются политические убеждения.

– К сожалению, я редко имею дело с политикой, – сказала миссис Оливер, для которой политика всегда являлась анафемой.

– Я полностью вам доверяю и хочу откровенно сообщить, о чем именно я хочу узнать. Уверена, вы не станете возражать. Я слышала от многих, как вы добры и любезны.

«Уж не попытается ли она занять у меня денег?» – подумала миссис Оливер, которая не раз сталкивалась с таким подходом.

– Понимаете, для меня это очень важно. Селия собирается – или думает, что собирается, – замуж за моего сына Дезмонда.

– Вот как? – осведомилась миссис Оливер.

– По крайней мере, таковы их намерения в настоящее время. Естественно, мне нужно побольше узнать об этой девушке. Я не могла обратиться к незнакомому человеку, но вас я не считаю посторонней, дорогая миссис Оливер.

«Лучше бы считала», – с раздражением подумала Ариадна Оливер. Она начинала нервничать. А вдруг Селия незаконнорожденная или ожидает незаконного ребенка и миссис Бертон-Кокс попросит ее выяснить подробности? Это было бы весьма неловко. «С другой стороны, – продолжала размышлять миссис Оливер, – я не видела Селию уже пять или шесть лет, и теперь ей должно быть двадцать пять или двадцать шесть, поэтому можно легко ответить, что я ничего не знаю».

Миссис Бертон-Кокс, шумно дыша, склонилась вперед:

– Я хочу, чтобы вы все мне рассказали, так как уверена, что вы знаете или хорошо себе представляете, что там произошло. Мать Селии убила ее отца или, наоборот, отец убил мать?

Миссис Оливер ожидала чего угодно, но никак не этого. Она с недоверием уставилась на собеседницу:

– Но я… я не понимаю. Почему вы…

– Вы должны знать, дорогая миссис Оливер. Такое громкое дело… Конечно, прошло много времени – думаю, лет десять-двенадцать, – но тогда оно привлекло много внимания. Вы должны помнить…

Мозг миссис Оливер лихорадочно работал. Селия действительно была ее крестницей. Мать Селии… да, конечно, ее звали Молли Престон-Грей, она была ее подругой, хотя и не особенно близкой, и вышла замуж за военного… как же его звали… сэр какой-то там Рэвенскрофт. Или он был послом? Удивительно, что она не помнит такие вещи. Не помнит даже, была ли она подружкой невесты на свадьбе Молли. Наверное, была. Венчание было очень красивым. Но после этого она не видела их много лет. Где же они были – на Ближнем Востоке, в Персии, в Ираке, в Египте, в Малайе? Когда Рэвенскрофты приезжали в Англию, она встречалась с ними. Но теперь они походили на старые фотографии, которые настолько поблекли, что трудно понять, кто на них изображен. Миссис Оливер не помнила и того, какую роль сэр какой-то там Рэвенскрофт и леди Рэвенскрофт, урожденная Молли Престон-Грей, играли в ее жизни. Едва ли большую. Но в таком случае… Миссис Бертон-Кокс смотрела на нее так, словно была разочарована отсутствием у собеседницы savoir-faire, ее неспособностью вспомнить то, что, очевидно, было cause célèbre[2].

– Убил? Вы имеете в виду несчастный случай?

– Нет, нет, не несчастный случай. Это произошло в доме на побережье – кажется, на скалах Корнуолла. Их обоих нашли на утесе застреленными. Но полиция не смогла определить, застрелила ли жена мужа, а потом покончила с собой, или же муж убил жену и застрелился сам. Они проверяли пули и все прочее, но так ничего и не выяснили. Решили, что это самоубийство по обоюдному сговору – не помню точно, какой был вердикт. Но все знали, что тут что-то не так, и ходило много слухов…

– Возможно, абсолютно необоснованных, – с надеждой сказала миссис Оливер, пытаясь вспомнить хотя бы один из них.

– Может быть. Трудно сказать. Говорили, что они поссорились в тот день или днем раньше, что существовал другой мужчина или другая женщина. Толком никто ничего не знает. Думаю, дело замяли благодаря высокому положению генерала Рэвенскрофта – говорили, будто в том году он лежал в больнице и был в таком состоянии, что сам не знал, что делает.

– Боюсь, – твердо заявила миссис Оливер, – что я ничего об этом не знаю. Когда вы упомянули эту историю, я вспомнила, что было такое дело, вспомнила имена и то, что я знала этих людей, но о происшедшем мне ничего не известно.

Она очень хотела набраться храбрости и осведомиться у собеседницы, как ей только хватило наглости спрашивать ее об этом.

– Я должна все знать, – настаивала миссис Бертон-Кокс. Ее глаза, похожие на кусочки мрамора, начали поблескивать. – Это очень важно, потому что мой дорогой мальчик хочет жениться на Селии.

– Боюсь, что не могу вам помочь, – отозвалась миссис Оливер. – До меня не доходили никакие слухи.

– Но ведь вы пишете эти чудесные истории и все знаете о преступлениях – кто их совершает и почему.

– Ничего я не знаю, – отрезала миссис Оливер. Вежливые интонации в ее голосе сменились явными нотками отвращения.