Когда я замышлял убийство Рэчел Абрамс, я думал только о том, что оно неизбежно, а в вопросе риска положился на обстоятельства.

В данном случае я не мог воспользоваться мистификацией, как поступил в случае с Джоан Веллимэн, поскольку Рэчел Абрамс видела Дайкеса в роли Берта Арчера. И придумал план настолько простой, что даже трудно назвать его планом.

Без телефонного предупреждения отправился дождливым днем к моей очередной жертве. Я думал, что приглашу ее выйти под каким-нибудь предлогом или найду другой способ, если Рэчел Абрамс работает не одна или сам наткнусь на какую-нибудь преграду. Но девушка занимала только одну комнату, и работала без компаньонов. Я сказал, что хотел бы напечатать черновик. Подошел ближе. Схватил ее за горло. Она быстро потеряла сознание, и тогда я открыл окно, столкнул ее вниз и ушел. Правда, у меня не было времени на осмотр комнаты, у меня ни на что не было времени. Я сбежал на один этаж и сел там в лифт. Когда вышел из дома, ее тело лежало на мостовой, и вокруг него начала собираться толпа. Три дня спустя вместе с компаньонами я посетил вас и узнал, что опередил вашего человека, Гудвина, всего на две минуты. Правда, Гудвин отыскал записи, свидетельствовавшие о связи Рэчел Абрамс с Бертом Арчером, но если бы он застал девушку в живых, то узнал бы содержание романа Дайкеса.

Девять дней назад, когда мы пришли к вам, я спрашивал себя, грозит ли мне опасность, но верил, что как-нибудь выберусь. Вы знали о рукописи Берта Арчера и связывали ее с Дайкесом и с нашей фирмой. Это был конец. Факт, что вы обратили внимание и точно объяснили запись „Пс 146-3“, сделанную мною на полях заявления Дайкеса, лишь в малой степени увеличивал угрозу для меня. Мой угловатый почерк легко подделать, а компаньоны потребовали, чтобы я вместе с ними внушил полиции, что вы сфабриковали надпись, и этим поставил вас в трудное положение.

В среду, когда пришло письмо миссис Поттер, я не подозревал, что вы приложили руку к этому делу. Принял это как перст судьбы. Письмо принесли мне вместе с другой почтой, но оно было адресовано фирме, а не мне. Конечно, его видела секретарша, и мне пришлось показать его компаньонам. Мы все обсудили и пришли к выводу, что хорошо бы ознакомиться с содержанием рукописи. Для этого один из нас должен немедленно поехать в Калифорнии?. Были предложены разные кандидатуры для поездки, но я настоял на собственной и как старший компаньон добился своего. Ближайшим самолетом я вылетел в Калифорнию.

События, которые там произошли, вы знаете. Я был в отчаянном положении.

Оно стало угрожающим, когда в номере Финча я застал Гудвина. С этой минуты я считал свое положение безнадежным, но не думал капитулировать. От Гудвина вы узнали содержание рукописи. Мой донос станет всем известен. Но может быть, меня не обвинят в убийствах. В самолете, где Гудвин сидел лишь в нескольких дюймах от меня, я всю ночь строил планы и думал, как мне себя вести.

Из Лос-Анджелеса я позвонил одному из компаньонов, поэтому все были в конторе, когда я приехал туда утром, прямо с самолета. Все решили, что нужно поехать к вам и потребовать рассказать содержание рукописи. Я горячо предлагал другую программу действий, но на этот раз не смог их переубедить.

По дороге к вам я был уверен, что услышу что-нибудь о романе Дайкеса и моя роль в деле О’Маллея станет всем известна. Но вы нанесли другой удар.

Вы ничего не сказали о рукописи, но заявили, что вам не хватает пары фактов, чтобы перейти в наступление. Для меня в этом был только один смысл: собрав достаточно улик, вы собираетесь объявить о моем доносе, чтобы затем возбудить следствие по обвинению в убийстве, и вы не говорили бы об этом, если бы были плохо подготовлены. Я не знал, каких фактов вам недостает, но это не имело существенного значения. Я не сомневался, что уже нахожусь в ваших руках и вы ждете только удобного момента.

Компаньоны хотели после обеда обсудить создавшееся положение, но я сказал, что устал, и приехал сюда, в свою квартиру. Подсознание еще раз само вынесло решение: неожиданно и ясно я понял, что готов совершить самоубийство. Это не было моим решением, но я лишь подчинился чему-то неизбежному. Я еще не решил, оставлю ли я свидетельство своей катастрофы и событий, которые к ней привели. Пишу уже несколько часов. Сейчас я прочту все и приму решение. Если пошлю письмо, то адресую его вам. Ведь именно вы уничтожили меня. В конце я вернусь к тому, о чем писал вначале. Больше всего меня интересуют мотивы. Что, собственно, руководит моим решением послать вам эти несколько листов бумаги или уничтожить их? Однако, если бы я стал писать на эту тему, то никогда бы не кончил письма. Если я пошлю это письмо, не буду учить вас, как с ним поступить. Так и я: делаю в этот момент то, что считаю нужным».

Конец! Я выронил листки, старательно сложил их и всунул в конверт. Потом пошел наверх, в теплицу.

Вульф в новом желтом рабочем фартуке был в кладовке. Он внимательно осматривал корни нескольких образцов Дондрибиум, которые вынул из горшка.

– Ты должен это прочесть, – сказал я, протягивая ему конверт.

– Когда спущусь вниз.

– В одиннадцать здесь будет Крамер. Он будет недоволен, если ты начнешь читать в его присутствии. А если ты будешь разговаривать с ним, не ознакомившись с письмом, то я отказываюсь принимать участие в беседе.

– Что там?

– Полное признание. Анонимка с доносом. Три убийства.

– Хорошо. Только вымою руки.

Вульф пошел к умывальнику и открыл кран.

XX

– Это не только передает смысл разговора, но передает его дословно, – сказал Вульф Крамеру.

Он держал в руке перепечатанную на машинке принесенную инспектором запись того, что Корриган сказал нам по телефону, а Вульф повторил Ауэрбаху.

Инспектор посмотрел на меня.

– Вы слышали разговор по второму аппарату, Гудвин?

Я встал, взял запись, прочел ее и, возвращая шефу, кивнул головой.

– Точно. Именно так он и говорил.

– Мне бы хотелось получить подтверждение, подписанное вами обоими.

– Разумеется, – согласился Вульф.

Крамер, удобно расположившись, сидел в кресле, обитом красной кожей, – как человек, рассчитывающий на долгий разговор.

– Я также хотел бы, – продолжал он мирным голосом, – получить подробное описание поездки Гудвина в Калифорнию. Но сначала пусть мистер Гудвин расскажет мне о путешествии.

– Нет, – решительно бросил Вульф.

– Почему?

– Из принципа. Вы привыкли требовать, а это дурная привычка. Я не люблю приказов.

– Его калифорнийские прогулки привели к насильственной смерти на моей территории.

– Это следует доказать.

– Сумасшествие, – возмутился Крамер. – Я прошу об этом не только от своего имени, но и от имени жителей штата Нью-Йорк.

– Хорошо. Поскольку вы продолжаете считать всего лишь шуткой мое необычайное открытие – Надпись, сделанную на полях заявления Дайкеса почерком Корригана, я принял это за совет отплатить действительно шуткой. Мне нужен был довод…

– Значит, вы утверждаете, что эту надпись сделал Корриган?

– Я никогда этого не утверждал. Я лишь не признаю, что ее сфабриковал один из нас. Гудвин или я. Мне нужно было доказательство, что кто-то из той фирмы связан с произведением Берта Арчера и с серией убийств. Поэтому я принялся за работу. Арчи, расскажи ему все.

– Хорошо, шеф. Что-нибудь пропускать?

– Нет.

Если бы я разговаривал с Крамером с глазу на глаз, имея указание ничего не пропускать, то уж позаботился бы на этот счет. Но в такой ситуации я не мог себе этого позволить. Коротко я изложил весь ход событий от приезда в отель «Ривьера» до момента, когда на аэродроме Ла Гардиа я последний раз видел спину Корригана, бегом направлявшегося в такси. Когда я закончил, у инспектора нашлось несколько вопросов, на которые я ответил без колебаний.

Крамер жевал незажженную до сих пор сигару, теперь он вынул ее изо рта и обратился к моему шефу:

– Отсюда следует, что ваша шутка…

– Минутку, – прервал его Вульф, – Вы знаете часть, неплохо бы узнать и остальное. Вчера утром, меньше чем через три часа после возвращения Корригана, все пришли снова. Вся пятерка. Они требовали, чтобы я рассказал им содержание рукописи. Разумеется, я отказался. Я должен был отказаться, так как сам ничего не знал. Но зато они услышали, что я еще не совсем готов к наступлению, так как мне не хватает пары фактов. Я позволил им поверить, что скоро достигну конца.

– Ваша шутка привела к самоубийству!

– Неправда! Разве это было самоубийство?

– А вы считаете, черт побери, что нет?

– Не знаю. Вы ведете расследование, а не я. Какие у вас соображения?

– Ничто не свидетельствует против самоубийства. Пистолет его. Выстрел сделан с очень близкого расстояния. На рукоятке нет других отпечатков пальцев. На трубке отпечатки только его пальцев. Врач подтвердил, что смерть наступила меньше чем за час до осмотра, Ничто до сих пор не указывает на то, что кто-то был в квартире. На голове слева – след от сильного удара, однако бедняга мог, падая, удариться о край стола. Кроме того…

Вульф поднял руку.

– Ваше мнение «ничто не свидетельствует против самоубийства» вполне обеспечено. Я не собираюсь его оспаривать, но следствие продолжается, так ведь?

– Разумеется. Потому я здесь. Я только сказал, что ваша шутка привела человека к самоубийству. Не знаю, услышите ли вы еще об этом или нет, но сейчас я должен узнать у вас больше, чем знал до сих пор. Если Корриган покончил с собой, то почему он так поступил? Был ли он уверен, что вы знаете о содержании рукописи? Считал ли, что она у вас в руках? Почему? Убийства? Много, чертовски много я должен у вас узнать, и поэтому я пришел сюда,