Через четверть часа, вернувшись за столик, мы обменялись понимающим# взглядами.

– Давай покончим с деловыми разговорами, – предложил я, – А потом всерьез займемся танцами; Ты сказала, что однажды увидела, как Дайкес… Что он делал?

– Ага. Мы должны этим заняться?

– Да. Так вот, однажды я увидела, как Дайкес смотрит на Цию? Это был такой взгляд, черт побери! Я заинтересовалась этим и, как оказалось, совершила ошибку, так как Лен выбрал меня в поверенные. Первый раз в жизни!..

– Когда это произошло?

– Что-то около года назад, может, немного раньше. Первый раз в жизни он заинтересовался женщиной. Представляешь, в его годы! Его чертовски разобрала эта история, но, разумеется, все держалось в секрете. Только мне он все поверял. Он предложил Цие встретиться, но она отказалась, и тогда он спросил меня, что ему делать. Мне надо было что-то придумать, и я сказала, что у Ции пунктик на знаменитых людей. Вот если бы он сделал что-либо выдающееся – стал бы сенатором, президентом Соединенных Штатов или написал роман, то все было бы в порядке. Ну, Леон и написал роман, но издательство его отвергло. Вот он и покончил жизнь самоубийством.

Я не выдал своего волнения и спокойно спросил:

– Он рассказывал вам, о чем писал?

– Нет. Не обмолвился ни одним словом. Потом он перестал говорить о Цие, я тоже молчала… так как не хотела, чтобы он начал все сначала. Видишь ли, ведь это я посоветовала ему, между прочим, написать роман, а когда началась эта история с пропавшей рукописью, нетрудно было понять, что к чему.

Я хотел сказать, что декабрьское самоубийство Дайкеса не объясняет убийств Джоан Веллимэн и Рэчел Абрамс, совершенных в феврале. Но сдержался. Кроме того, снова заиграл оркестр. Я медленно поднимал к губам бокал и с улыбкой смотрел на Бланш, желая сохранить приятельскую атмосферу.

– Допустим, ты права в отношении самоубийства. Но ты, случайно, не перепутала роли? Может быть, это ты пришлась по сердцу Дайкесу, а не Ция?

– Я? – удивилась девушка. – Если это комплимент, то надо было придумать что-нибудь пооригинальнее.

– Вовсе не комплимент, – Я полез в карман, чтобы вытащить сложенный вчетверо лист бумаги. – Это заметка Дайкеса, сделанная по делам вашей фирмы в мае прошлого года. – Я развернул листок. – Мне хотелось бы узнать, почему Дайкес записал на полях карандашом номер твоего домашнего телефона. Теперь, правда, спрашивать бесполезно, так как ты скажешь, он сделал это, чтобы беседовать по телефону о Цие.

– Мой номер телефона? – изумилась Бланш.

– Ага. Колумбус, три, сорок шесть, двадцать.

– Покажи.

Бланш потянулась за запиской и повернулась вправо, чтобы как следует рассмотреть ее при ярком свете,

– Это писал не Леон, – объявила она.

– Не Леон? Почему?

– Не его почерк.

– А чей – твой?

– Нет. Корригана. Он пишет такие квадратные буквы и цифры. – Она досмотрела на меня с удивлением. – Но что это может значить, для чего Корриган записал мой номер телефона на этом старом документе?

– Не волнуйся, Бланш. – Я взял бумажку из ее рук. – Я считал, что твой телефон написал Дайкес, и хотел просить тебя объяснить, зачем он это сделал. Наверно, Корриган хотел позвонить тебе после работы по какому-нибудь служебному делу.

Раздались звуки барабана, оркестр заиграл фокстрот. Я сунул документ в карман и встал – Не будем об этом говорить. Посмотрим, как у нас теперь пойдет дело.

Дело пошло как по маслу.

Когда около двух часов я возвратился домой, Вульф был уже в кровати. Я проверил входную дверь и черный ход, посмотрел замок сейфа и перед тем, как идти наверх, выпил стакан молока. Человек никогда не бывает доволен. Свернувшись калачиком, я рассуждал на тему превратностей жизни. Почему Ция не танцует как Бланш? Если бы можно было соединить двух людей в одно целое…

Воскресный распорядок дня в нашем доме был изменен со времени, когда Марко Вукич, владелец ресторана Рустермана и лучший друг Вульфа, склонил его.к покупке биллиарда.. Как правило, первую половину дня Вульф проводил на кухне, где вместе с Фрицем готовил разные лакомства. В половине второго появлялся Марко, принимал участие в дегустации, а затем господа спускались в подвал, где в течение пяти часов играли в биллиард. Я редко принимал участие в игре, если даже оставался дома, потому что Вульф злился, если мне улыбалось счастье и я выигрывал несколько партий подряд.

В то воскресенье я собирался изменить ритуал, и когда Вульф после завтрака,, съеденного в постели, вошел в кухню, я сказал: –>

– Надпись на заявлении сделана почерком Джеймса Корригана, старшего компаньона.

Шеф нахмурился и через минуту бросил в адрес Фрица:

– Я решил в конце концов, что не следует использовать густой жир.

Я заговорил громче:

– Надпись на заявлении…

– Я слышал. Отдай письмо Крамеру и расскажи ему об этом.

Когда Вульф говорил таким тоном, крики не помогали. Поэтому я взял себя в руки и с достоинством продолжал:

– Ты научил меня хорошо запоминать все разговоры, даже с тобой. Вчера ты сказал, что тебе необходимо знать, кто испугался и чьим почерком сделана надпись на полях заявления. Я потратил на это весь вечер и израсходовал немало денег Веллимэна. А ты хочешь отдать добычу Крамеру! Зачем, скажи ради Бога! Ты забыл, что сегодня воскресенье? Если кто-то испугался, он снова придет к нам. Я могу воспользоваться телефоном?

Вульф пожевал губами.

– У тебя есть что-нибудь еще?

– Нет. У тебя есть.

– Ладно. Ты хорошо справился. С помощью Фрица я хочу запечь гуся, а сейчас самое время начать работу. Что мы выиграем, если ты приведешь к нам Корригана или даже остальных? Я покажу ему надпись, а он ответит, что ничего не знает о ней. Я спрошу, где было заявление, и услышу, что каждый служащий имел к нему доступ. Это займет не больше пяти минут. И что дальше?

– Ерунда. Конечно, ты хочешь играть в биллиард, а не работать в воскресенье, но отложи все до завтра. Зачем отдавать добычу Крамеру?

– Потому что в некоторых вопросах Крамер полезен так же, как я, даже больше. Твоя добыча нужнее полиций, чем мне. Она подтверждает, что кто-то из адвокатской фирмы связан со смертью трех человек. Мы до некоторой степени напугали его. Имея в руках письмо, инспектору полиции удастся напугать его еще больше, найти что-нибудь еще.

Кстати, биллиард я считаю физическим упражнением, а не игрой.

С этими словами Вульф направился в сторону холодильника.

Я хотел часа два посвятить чтению воскресных газет, а позднее выбраться в город. Но решил, что не следует ребячиться только потому, что так поступает Вульф. Впрочем, с ним никогда ничего не известно. Конечно, он хочет готовить гуся, есть и играть на биллиарде вместо того, чтобы работать. Но в то же время способен на самые сенсационные умозаключения. Он не всегда посвящает меня в свои планы, но не исключено, что эта надпись или способ, которым нам удалось ее отыскать, подсказали ему мысль подбросить дело Крамеру и не возиться больше с ним.

Дул холодный мартовский ветер. По пути на Двадцатую улицу я обдумывал ситуацию, но в конце концов пришел к выводу, что дело идет к дождю или снегу.

Крамера я не застал, но меня принял сержант Перли Стеббинс. Он предложил мне стул рядом. со своим столом и с вниманием выслушал рассказ. Я был совершенно искренним. Не упомянул только о том, как мы узнали, что подпись на заявлении поразительно напоминает почерк Корригана. Посчитал, что не следует впутывать Бланш в эту историю. Сказал только: мы имеем твердые основания полагать, что эта запись сделана Джеймсом А: Корриганом…

Естественно, сержант знал, что роман Дайкеса назывался «Не доверяйте…». Он начал искать Священное Писание, желая проверять третий стих 146 псалма, однако не нашел его в библиотеке.

Сержант был настроен весьма скептически, но не в отношении точности цитаты.

– Вы сказали, что Вульф получил это письмо вчера? – спросил он.

– Да.

– И ничего с тех пор не предпринял?

– Ничего.

– Не обратился к Корригану и его компаньонам?

– Нет.

– Но в чем же дело, черт побери?

– Не знаю. Мы сотрудничаем с вами.

Сержант пренебрежительно фыркнул.

– Ниро Вульф отдает лакомый кусок, не попробовав его? Можно с ума сойти!

– Если вам не подходит этот кусок, – ответил я любезно, – я заберу его и поищу чего-нибудь получше. Вам подойдет признание, снабженное подписью с указанием мест и дат убийств?

– Сначала я получу у вас сведения о том, как эта бумага попала в ваши руки.

– Рад буду вам услужить, если получу в руки приличную пишущую машинку.

Разумеется, я получил то, что просил: «Ундервуд», которому было столько же лет, сколько и мне, потребовал и новую ленту, которую в конце концов где-то нашли.

Вернувшись, домой, я направился в канцелярию, где управился с кое-какими текущими делами, а затем удобно уселся с воскресными газетами. Время от времени заглядывал Вульф и забирал на кухню те или иные газетные листы. Наконец около полудня он уселся за стол и потребовал отчет о вечере с мисс Дьюк. Несомненно, гусь находился под надежной опекой. Я думал, что шеф раскритикует мою стратегию – если это можно назвать стратегией, – но он ограничился лишь кивком в мою сторону.

Больше в воскресенье ничего не произошло. После обеда я был приглашен в биллиардную, где сделал двести девяносто карамболей, а после ужина получил распоряжение вызвать на одиннадцать утра Саула, Фреда и Орри.

В понедельник, когда в свое обычное время Вульф возвратился из теплицы, ребята были уже на месте. Саул Пензер, маленький и Жилистый, был одет в коричневый костюм, лысеющий Фред Даркин – личность с толстощекой физиономией – по праву старшинства занимал кресло, обитое красной кожей. У остриженного ежиком Фреда нижняя челюсть выдавалась вперед, а выглядел он так молодо, что вполне мог бы сойти за члена профессиональной – футбольной команды. Шеф сначала расспросил Фреда, затем Орри, а напоследок Саула.