Саул устроился на краю одного из желтых стульев и спросил:

– Ничего нового?

– Ничего, – ответил я. – Как тебе известно, обычно невозможно предвидеть, когда закончится расследование. Но на этот раз все совершенно ясно: работаем до последнего доллара нашего клиента.

– Так плохо? Мистер Вульф сосредоточился?

– Это значит работает или бездельничает? Бездельничает. Начинает расспрашивать людей, где они были в три пятнадцать в понедельник двадцать шестого февраля. На гения он чертовски не похож.

Вульф вошел в канцелярию, поздоровался с Саулом и уселся за стол. Саул начал докладывать, как всегда очень обстоятельно. Он сообщил имена судьи, председателя суда присяжных и остальных присяжных, характер процесса, который проиграл О’Маллей, с упоминанием имен заинтересованных сторон и так далее, и так далее. Суд получил напечатанную на машинке анонимку, содержащую достаточную информацию, чтобы после двухчасовой проверки добраться до председателя суда присяжных. Все попытки найти автора анонимки закончились ничем. После резкого разговора с представителем власти взяточник признался, что получил от О’Маллея три тысячи долларов наличными. Было найдено больше половины этой суммы. Луис Касбон был защитником на процессе по делу председателя суда присяжных и О’Маллея и благодаря блестящему знанию юридического мира добился победы в обоих случаях.

Саул потратил целый день, стараясь добраться до архивов и посмотреть на анонимку, но это ему не удалось.

Председатель суда присяжных, получивший взятку, был продавцом обуви и носил имя Андерсон. Его жена представила веские аргументы. Во-первых, она не писала доноса. Во-вторых, не знала о подкупе мужа. В-третьих, даже если бы и знала, то не пошла бы доносить. В-четвертых, не умеет печатать на машинке. Андерсон полностью ей верил, что свидетельствовало лишь о том, что доверчивость некоторых мужей безгранична. Однако Саул убедил меня и шефа лить в том, что различает ложь даже через бетонную стену. Он предложил привести к нам Андерсонов, но Вульф отверг предложение и поручил ему, чтобы он с Фредом и Орри занялся не связан-ньши с фирмой приятелями и знакомыми Дайкеса.

В субботу утром посыльный принес большой конверт. Внутри находилось письмо Эммета Филпса, напечатанное на фирменном бланке.


Уважаемый сэр!

Согласно вашему желанию, я посылаю некоторые материалы, составленные Леонардом Дайкесом.

Вы найдете среди них заявление с просьбой об увольнении, датированное 15 июня 1950 года, которое Вы хотели посмотреть.

Скорее всего, мистер О’Маллей был прав, утверждая, что заявление он передал мистеру Бриггсу, так как оно находилось в наших материалах. Мистер

О’Маллей посетил вчера контору, и я проинформировал его, что заявление обнаружено. Очень прошу вернуть материалы, когда надобность в них отпадет.

С уважением, Эммет Филпс.

Заявление Дайкеса об увольнении занимало целую машинописную страницу, напечатанную через один интервал, но не содержало ничего такого, о чем бы не сообщил Корриган.

Дайкес вежливо просил об увольнении, так как сплетни, обвиняющие его в написании доноса на О’Маллея, могут помешать репутации фирмы и, кроме того, при реорганизации следует считаться с необходимостью смены персонала. Автор письма использовал в три раза больше слов, чем требовалось.

Остальной материал – заметки, указания, копия письма – наверняка хорошо продемонстрировали Вульфу, как Дайкес владел пером, но во всем остальном имели такую же ценность, как прошлогодние таблицы соревнований по боксу. Вульф просматривал их и передавал мне, а я старательно читал фразу за фразой, не желая, чтобы меня обвинили в недостатке наблюдательности, как это произошло, когда я прохлопал имя Берт Арчер.

Закончив, я вручил пачку бумаг шефу и, бросив какую-то банальную фразу, принялся выстукивать на машинке письма, продиктованные раньше.

Неожиданно я услышал вопрос.

– А это еще что?

Я встал, чтобы посмотреть, о чем идет речь. Вульф передал мне над столом заявление Дайкеса с просьбой об увольнении.

– Вот эта надпись, сделанная на полях карандашом. Что она может значить?

Я посмотрел внимательнее.

«Пс 146–3».

– Ага, – кивнул я, – заметил ее. Может быть, городская школа номер 146, третий класс.

– Но «с» строчное.

– Да, да. Я должен это расшифровать?

– Нет. Наверняка дело пустяковое, но необычность этой надписи возбуждает любопытство. Тебе ничего не приходит в голову?

Я вытянул губы и повнимательнее пригляделся к знакам.

– Пока ничего. А тебе?

Вульф потянулся за письмом и, морща лоб, пробежал листок взглядом.

– Это любопытно. Большое «П», маленькое «с» и затем не инициалы. Я знаю только одно выражение, для которого употребляется всегда такое сокращение. Цифры; которые следует за «П» и «с», подтверждают мое предположение. Ну и что ты скажешь?

– «Пс», наверное, постскриптум, а цифры?

– Нет. Дай Священное Писание.

Я пошел к полкам и вернулся с Библией.

– Найди псалом 146 и прочти третий стих.

Я посмотрел оглавление и, найдя нужную страницу, прочел про себя третий стих 146 псалма.

– Вот, черт побери! – выругался я.

– Читай! – рявкнул Вульф.

– «Не доверяйте князьям – сынам человеческим, в которых нет спасения», – прочитал я громко. – «Не доверяйте…» – название романа Берта Арчера. Наконец ты наткнулся на след, да и то рикошетом. Вот странное совпадение, которое ты обязательно хочешь увидеть, снабжено именно такой пометкой, и ты ее углядел. Бывают удивительные…

– Ерунда! – гаркнул Вульф. – Это не стечение обстоятельств. Каждый дурак поймет смысл этой надписи.

– В таком случае, я круглый идиот.

– Ничего подобного. – Вульф был доволен и склонен к снисхождению. – Добычей мы обязаны тебе. Ты расспрашивал их женщин и напустил на них страху. Один, а может, и не один человек настолько испугался, что решил дать нам знать о связи Берта Арчера с фирмой.

– На кого ты думаешь? На дам?

– Скорее на господ. Именно их я просил о материалах, составленных Дайкесом. Ты напугал мужчину или мужчин. Я хотел бы узнать, кого. Ты сегодня вечером с кем-нибудь встречаешься?

– Ага. Со светловолосой телефонисткой. Три желтых оттенка на голове.

– Хорошо. Узнай, кто сделал эту пометку характерным угловатым почерком. Я надеюсь, что не сам Леонард Дайкес. – Вульф сморщился и покачал головой. – Небольшая поправка. Узнай лишь, у кого такой почерк, но лучше не показывай своей даме письмо и пометку.

– Постараюсь, хотя это будет чертовски трудное дело.,

Дело отнюдь не было чертовски трудным, ибо письмо легко подобрать. После соответствующей операции в своей комнате я направился без двадцати семь на свидание, имея в кармане нового светло-гранатового костюма одно из писем Дайкеса, которое я собственноручно снабдил таким иероглифом:


КоЗ –4620.

XIII

Бланш Дьюк повела себя неожиданно. Перед ужином она заказала себе два коктейля по собственному рецепту – джин, вермут, гранатовый сок и перно – и на том успокоилась.

И ничего больше! Кроме того, она была в скромном голубом платье и не переборщила с косметикой. Ну а что самое главное, оказалось, она танцует лучше, чем Ция Лондеро. В общем, хотя она не произвела в «Боболине» сенсации, но и не шокировала публику. Благодаря ей великолепный оркестр играл еще великолепнее. Около десяти я был готов оплатить счет (вместе с нашим клиентом), но, однако, помнил, что нахожусь при исполнении служебных обязанностей.

После самбы, которую мы протанцевали совершенно фанатично и так слаженно, будто исполняли уже в сотый раз, возвратились за столик. Я напомнил, что за ужином принято предаваться воспоминаниям и хорошо бы чего-нибудь выпить, но получил отказ.

– Плохо, – сказал я. – Пока что я великолепно развлекаюсь, но ведь я пришел сюда работать. Слушай, Бланш, мне хотелось, чтобы алкоголь развязал тебе язык, а ты пьешь только воду. А без спиртного ты не разговоришься.

– А я очень люблю танцевать, – ответила она.

– При таком воздержании – ничего удивительного. Я тоже люблю танцевать, но передо мной стоит сложная проблема. Я должен забыть о развлечениях и что-нибудь из тебя вытянуть.

Она покачала головой.

– Я не пью, когда танцую, потому что очень люблю танцевать, – повторила она. – Завтра днем я буду мыть голову. Попробуй тогда. А почему ты считаешь, что именно из меня есть что вытянуть?

Кельнер крутился поблизости, но я успокоил его несколькими словами.

– Конечно, есть. Ведь ты считаешь, что О’Маллей убил Дайкеса. У тебя, несомненно, есть повод…

– Я вовсе так не считаю, – прервала она меня.

– Как так? Ты сама говорила в среду вечером…

Она отмахнулась.

– Я хотела досадить Элеонор Грубер. Она сходит с ума по нашему бывшему шефу. Но я другого мнения. Я думаю, что Лен Дайкес кончил жизнь самоубийством.

– Самоубийством? А этим кому ты хочешь досадить?

– Никому. Наверное, разволновала бы Цию, но я люблю ее, и поэтому ничего не говорю вслух.

– Цию Лондеро? А почему именно ее?

– Видишь ли… – Бланш Дьюк на мгновение замолчала, сморщила лоб. – Та наверняка не знаешь Леонарда Дайкеса.

– Не знаю.

– Странный это был тип. По-своему приятный, но странный. Он не любил женщин, но в портфеле всегда носил фотографию… Чью, как ты думаешь? Представь себе, собственной сестры! Однажды я увидела, как Дайкес… – Она неожиданно замолчала.

Оркестр заиграл румбу, и Бланш начала поводить плечами. У меня не оставалось выбора. Я поднялся, взял ее под руку, и мы направились к площадке для танцев.