– Иди к черту! – выпалила Бланш. – Это дружеская встреча. И так ты подговариваешь Корригана, чтобы он меня выгнал, ведьма!

Я охотно выкинул бы ее в окно, но попробовал сгладить неловкость.

– Я хорошо подготовил коктейль, Бланш?

– Хорошо, мистер…

– Называй меня Арчи.

– Хорошо, Арчи.

– Уж такой я есть. Неужели ты думаешь, что я откажу в рюмке миссис Абрамс или мистеру Веллимэну, если они захотят выпить.

– Не думаю.

– Значит, все в порядке. – Я обернулся вправо, так как условился с миссис Абрамс, что Веллимэн начнет говорить первым. – Я только что рассказал дамам о деле, которым мы занимаемся. Они заинтересовались им, отчасти потому, что работают в той же адвокатской фирме, где служил и Дайкес. Я вспомнил, что миссис Абрамс и мистер Веллимэн ожидают этажом выше возвращения мистера Вульфа, и мне пришло в голову, что мистер мог бы что-нибудь рассказать о своей дочери, Джоан. Я думаю, вы не возражаете?

– Не возражаю.

– Сколько лет было Джоан?

– Девятнадцатого ноября исполнилось двадцать шесть.

– У вас есть еще дети?

– Нет. Джоан была единственной.

– И, наверное, хорошей дочерью?

– Лучшей никогда не было.

В этом месте наступил неожиданный сбой – во всяком случае, неожиданный для меня. Миссис Абрамс отозвалась несколько подавленным голосом:

– Наверное, она не была лучше моей Рэчел.

Веллимэн улыбнулся. Я до сих пор не видел улыбки на его лице.

– Мы тут много разговаривали с миссис Абрамс, – сказал он. – Сравнивали. Не стоит волноваться, мы не будем спорить. Ее Рэчел тоже была хорошей дочерью.

– Нет решительно никакого повода для спора, – признал я. – Какие планы на будущее были у Джоан? Она думала о замужестве или о дальнейшей работе по специальности?

– Этого я точно не знаю, – ответил Веллимэн после короткой паузы. – Я уже говорил вам, что она с отличием окончила колледж. Смит-колледж.

– Да, действительно.

– Около нее вертелся один парень из Дортмута. Мы думали, это что-нибудь серьезное. Джоан тогда была слишком молода, но обладала достаточной рассудительностью, чтобы понять это. Здесь, в Нью-Йорке она четыре года работала в издательстве. В Пеорию писала о разных…

– А где находится Пеория? – спросила Бланпт Дьюк.

Веллимэн смерил ее гневным взглядом.

– Пеория? В штате Иллинойс. Дочь писала о разных молодых людях, но не похоже, чтобы она хотела связать с кем-нибудь свою судьбу. Мы считали, и особенно жена, что пора бы ей об этом подумать. Джоан настаивала на карьере в издательстве. Она зарабатывала восемьдесят долларов в неделю. А в августе прошлого года, когда я приехал в Нью-Йорк, сам мистер Охолл говорил мне, что возлагает на нее большие надежды. Мы тоже очень надеялись на нее, и нельзя сказать, что мы были разочарованы. Как раз вчера я думал над всем этим. – Он склонил голову, чтобы посмотреть на мать Рэчел, и снова повернулся ко мне. – Мы разговаривали с миссис Абрамс в той комнате, наверху, и оба чувствовали одно и то же, но за два дня она еще не передумала всего, как я. Я говорил ей, что, если бы получил у вас бумагу и карандаш с поручением записать все, что я думаю о Джоан, то наверняка нашел бы десять тысяч подробностей, а может быть, и больше. Что делала, говорила, как вьнлядела. У вас нет дочери?

– Нет. Вы многое должны помнить.

– Очень многое. Временами я думаю, что не заслужил того, что произошло. Может быть, был слишком заботлив по отношению к ней? Думаю, да и отвечаю: нет. Временами Джоан поступала не так, как должно. Например, в детстве она часто лгала, а когда выросла, я не всегда одобрял ее поведение. Но когда я спрашиваю себя, могу ли я осудить хотя бы один из ее поступков, которого она, на мой взгляд, не должна была бы делать, должен признать, что не могу.

Он отвернулся. Затем посмотрел на лица женщин. Не спешил. По-видимому, что-то в них искал.

– Нет! – повторил он с силой.

– Значит, Джоан была идеалом, – сказала Клер Буркхарл.

Может быть, это не была явная ирония, но Бланш Дьюк выкрикнула со злостью:

– Не притворяйся ты, гордость вечерней школы! Человек несчастлив! Его дочь умерла! Ты кончила школу с отличием?

– Я никогда не ходила в вечернюю школу, – обрушилась на нее Клер, – а окончила курсы секретарш в «Олифен Бизнес».

– Я вовсе не утверждаю, что Джоан была идеалом, – вмешался Веллимэн. – Не раз делала такое, что я и сейчас не одобряю. Я только пытался объяснить вам, что это выглядит иначе сейчас, когда ее уже нет. Даже если бы я мог, то не изменил бы в ее образе жизни ни одной мелочи. Прошу это понять. Вы сидите здесь, веселитесь. Если бы это видели ваши отцы – были бы они довольны? Но представьте себе, что кто-нибудь из присутствующих девушек был бы сегодня убит. Разве со временем отец осудил бы ее за это? Конечно, нет. Я уже вспоминал, какая она была хорошая, и сказал лишь о том, что дает повод для размышлений. – Он снова наклонил голову, обращаясь к миссис Абрамс. – Ведь я прав? Вы так же думали о своей Рэчел?

– Рэчел? – Она закивала головой. – Прошло только два дня. Я хочу быть с вами честной. Когда мистер Веллимэн говорил, я сидела и думала. Рэчел не пила никогда. Если бы я увидела ее с рюмкой в руке, то сказала бы, что она не является примерной дочерью и еще несколько неприятных слов. Я была бы очень сердита на нее. Если бы, однако, Рэчел могла сегодня усесться за этот стол и пила больше, чем любая из вас, если бы даже напилась так, что не узнала бы меня, я сказала бы: «Не жалей себя, Рэчел! Пей, дорогая детка. Пей!» – Она безрадостно развела руками. – Я хочу быть с вами откровенной, но, наверно, говорю непонятно. Может быть, вам непонятно, что я хочу сказать?

– Мы все отлично понимаем, – вставила сдавленным голосом Элеонор Грубер.

– Речь идет о том, чем была для меня Рэчел. Я осталась не одна, как мистер Веллимэн. У меня есть еще две дочери. Шестнадцатилетняя Дебора хорошо учится в средней школе. Нэнси девятнадцать лет. Она поступила в колледж, как Джоан мистера Веллимэна. Обе они более предприимчивые, чем Рэчел. Она не зарабатывала восемьдесят долларов в неделю, как мисс Веллимэн. Должна была выплачивать аренду за помещение бюро, были и другие расходы. Но не жаловалась, а однажды, когда работала и ночами, заработала в неделю сто двадцать долларов. Только прошу не думать, что я пользовалась деньгами Рэчел. Некоторые наши знакомые придерживались такого мнения, но это неправда. Она была счастлива, что младшие сестры находчивее и сообразительнее. Нэнси на ее деньги смогла учиться. А когда у Рэчел было немного свободных денег, я не раз говорила ей: «Купи себе что-нибудь или поезжай на курорт». А она отвечала со смехом: «Я создана для работы, мамочка». Она звала меня мамочкой, а Нэнси и Дебора – мамой. Это, дорогие мои, большая разница. Вы знаете, что она умерла всего лишь два дня тому назад? – Это прозвучало несколько риторически, но женщина повторила настойчиво: «Вы знаете?»

Откликнулось несколько тихих голосов.

– Я не знаю, что будет потом, когда пройдет больше времени, как после смерти дочери мистера Веллимэна. Он все обдумал и теперь платит деньги, старается, чтобы мистер Вульф обнаружил убийцу его дочери. Если бы я тоже была богата, может, поступила бы так же… Не знаю. А сейчас я могу только вспоминать мою Рэчел. Я пробую понять, почему так произошло. Она была создана для работы. Она много трудилась и получала соответствующую оплату. С ней никогда не было хлопот. Она никогда ни в чем не солгала. Однако мистер Гудвин сказал, что кто-то дал ей работу, без возражения заплатил, а потом пришел и убил мою Рэчел. Я пробую понять, почему так произошло. Но не могу. Впрочем, все равно. Я никогда не смогу понять, почему кто-то мог желать смерти моей Рэчел, так как очень много знаю о ней. Я знаю, что нет на свете мужчины или женщины, никого, кто имел бы право ткнуть в нее пальцем и сказать: «Рэчел Абрамс сделала мне плохо». Вы знаете, как трудно быть человеком, никому и никогда не причиняющим зла. Я не такая.

Женщина сделала короткую паузу, закусила губу и через некоторое время неуверенно продолжала:

– Однажды я обидела мою Рэчел… – Подбородок ее задрожал. – Извините меня… – Она запнулась, встала и неуверенно направилась в сторону двери.

Мистер Джон Р. Веллимэн забыл о хороших манерах. Он без слов сорвался с места и, обогнув мой стул, бросился следом за миссис Абрамс. Из холла донесся его успокаивающий голос. Потом все стихло.

Мои гости тоже молчали, и я любезно предложил:

– Есть еще кофе. Можно кому-нибудь налить?

Желающих не было, и я продолжал:

– Миссис Абрамс допустила одну неточность. Она якобы слышала от меня, что кто-то дал ее дочери работу и заплатил ей, а позднее пришел и убил ее. Я не говорил этого. Я утверждаю, что Рэчел погибла, потому что печатала роман, а вовсе не то, что ее убил человек, который платил за перепечатку.

Три дамы вытерли глаза платочком. Двоим тоже следовало бы это сделать.

– Ты не знаешь этого, – вызывающе бросила Долли Харритон.

– Я не могу доказать этого. Это моя гипотеза.

– Он сошел с ума, – вставила Элен Трой.

– Я? Почему?

– Ты говоришь, что смерть Леонарда Дайкеса связана с теми двумя убийствами. Это значит, что убийца был один и тот же?

– Я не говорил этого. Но могу так сказать. Я так думаю.

– Он сошел с ума. С какой стати Кон О’Маллей мог бы убить двух девушек? Ведь…

– Замолчи, Элен! – остановила ее суровым голосом миссис Адамс.

– Ведь не убил… – продолжала Элен Трой, игнорируя окрик.

– Замолчи! Ты пьяна.

– Я не пьяна. – Она обратилась ко мне.

– Кон О’Маллей убил Дайкеса не из-за рукописи. Он убил его потому, что тот лишил его адвокатских прав. Всю…