— Да, я слышал. Но вот в чем вопрос: что им от этого? Часы, брошь и пару колец! Зачем вам нужно было красть их у кого-либо, не говоря уже о ней?

— Потому что они не ее, — сказала девушка. Она вдруг подняла бледное лицо и начала говорить быстро: — Они принадлежали моей матери.

— Уже лучше.

— Моя мать умерла, — начала свой рассказ Дороти. — И для меня они были не просто часы и кольца. Я не оправдываюсь, но именно эти вещи стали причиной нашей ссоры. Моя мать была хорошей подругой миссис Тофам. О! «Тетя Ренэ» была примером во всем. Пока мать была жива, она носилась с ней. Но в то же время мама хотела, чтобы эти украшения остались у меня. А тетя Ренэ хладнокровно присвоила их. Как присвоила все остальное. Все, что смогла. Я до вчерашнего дня не знала, что с ними случилось. Вам, наверное, известны такого рода женщины? Миссис Тофам действительно обаятельная, аристократичная и очаровательная, с холодным шармом, которая берет все, что может получить и рассчитывает продолжать получать. Я точно знаю, что у нее много денег, хотя не представляю, что она с ними делает. И настоящая причина, почему она похоронила себя в сельской местности, состоит в том, что миссис Тофам имеет слишком большие средства, чтобы рисковать, тратя их в городе. Я ее терпеть никогда не могла. Когда умерла мама, тетя Ренэ решила, что я буду угождать ей. Но я и не собиралась этого делать. Тогда она изменилась. Как она любит говорить о нас! О долгах Гарри, о шатком бизнесе моего отца. И обо мне.

Она остановилась, улыбнувшись молодому человеку.

— Извините, что я причиняю вам вред всем этим.

— Вы не причиняете мне никакого вреда.

— Но все это довольно смехотворно, не так ли?

— Смехотворно?! — воскликнул Джеймсон. — Это не то слово, которое применимо в данном случае. Итак, у вас произошла с ней ссора?

— О, великолепная ссора! Прекрасная ссора! Скандал из скандалов!

— Когда?

— Вчера. Когда я увидела, что она надевает часы моей матери.

Она перевела взгляд на камин, над которым мерцали серебряные кубки.

— Может быть, я сказала больше, чем должна была, — вздохнула Дороти. — Но я не имею никакой поддержки ни от отца, ни от Гарри. Я не обвиняю отца, он так озабочен бизнесом. И больная рука иногда очень сильно его беспокоит. Так что все, что он хочет, — это мира и спокойствия. Что касается Гарри, то в действительности она ему не нравится. Но зато она увлеклась им, и это льстит его самолюбию. Он своего рода мужской аналог тети Ренэ. Без работы? Ну, значит, зависит от кого-то. А я посередине всего этого. «Дороти сделай это», «Дороти сделай то» и «А, старушка Дороти, она не против». Но я — против. И когда увидела на этой женщине мамины часы, я решила, что с этим надо кончать. Масла в огонь подлило ее сочувствие, что мы не в состоянии позволить себе иметь прислугу. Вот так, должно быть, я и покончила с этим.

Джеймсон наклонился и взял ее за руки.

— Ну, хорошо, — проговорил он. — Это сделали вы?

— Не знаю. Не могу вспомнить.

— Но наверняка…

— Нет. Но есть еще одно обстоятельство, над которым миссис Тофам всегда подшучивала. Когда гуляешь во сне, ничего не помнишь.

— Забавно, не так ли? — продолжала девушка, после некоторой паузы. — Чрезвычайно смешно. Но не для меня! Ничуть. Это случилось, когда я была еще ребенком и оказалась на грани физического и нервного истощения. Однажды во сне я спустилась в гостиную, развела огонь в камине и накрыла стол для еды. Допускаю, что такое со мной случается. Но не часто. И никогда с такими результатами, как этот. — Она попыталась засмеяться. — Но почему, как вы думаете, мой отец и Гарри считают, что так и было? Это хуже всего. Я — кто? Почти убийца или нет?

Все складывалось плохо.

Джеймсон признался в этом сам себе, хотя и вопреки рассудку. Он встал и походил по комнате. А ее карие глаза, не отрываясь, следили за ним. И молодой человек тоже не мог отвести от нее взгляда, видел напряжение в каждой черточке ее лица.

— Послушайте, — тихо произнес он. — Здесь какая-то бессмыслица.

— О, пожалуйста, не говорите так. Это не очень оригинально.

— Неужели вы всерьез считаете, что ходили к этой женщине, но сейчас ничего о том не помните?

— Неужели это было бы труднее, чем разжечь камин?

— Я не о том вас спрашиваю. Вы считаете, что сделали это?

— Нет, — ответила Дороти.

Вопрос был решен. Теперь она доверяла ему. Появились понимание и симпатия между ними, та сила и связь, которая чувствуется так же ощутимо, как тело отдает тепло.

— Глубоко внутри себя я не верю этому. Я думаю, что должна была проснуться. В этом нет ничего хорошего, но вы же знаете, что крови на мне нет. Однако как вы собираетесь обойти факты?

(Факты. Всегда факты.)

— Я действительно ходила туда. Не могу отрицать, что помню, как полусонная, шла обратно. И как стояла в снегу на лужайке. На мне была меховая шубка поверх пижамы. Помню, что ощущала снег на лице и мокрые туфли на ногах. И я дрожала. Помню, как бежала назад. Это все. Но если я не делала это, значит, кто-то еще мог совершить такое?

И тут вмешался новый голос:

— Прошу извинить меня. Вы не возражаете, если я в прямом и переносном смысле включу свет?

Денис Джеймсон знал обладателя этого голоса. Послышался шорох. Кто-то шарил в поисках выключателя. Потом загорелся электрический свет, и появился сияющий и наслаждающийся теплом полковник Марч. Сто семь килограммов полковника Марча были закутаны в непромокаемый плащ, обширный, как палатка. На голове — большое твидовое кепи. Под ним покрасневшее от холода веснушчатое лицо. С бульканьем и удовольствием он курил объемистую трубку, которая грозила подпалить его песочного цвета усы.

— А, Джеймсон! — проронил полковник. Он вынул трубку изо рта и ткнул ею в сторону адвоката. — Значит, это были вы. Так я и подумал, увидев, как вы входили. Я не хочу вмешиваться в ваш разговор, но есть, по крайней мере, две вещи, которые мисс Брант должна знать.

Дороти резко повернулась.

— Во-первых, — продолжил Марч, — что миссис Тофам вне опасности. Во всяком случае, она в состоянии сказать несколько слов. Хотя и не очень связно. Во-вторых, на вашей лужайке находится один из самых необычных объектов, который я когда-либо видел в своей жизни.

Джеймсон присвистнул.

— Вы встречались с этим человеком? — обратился он к Дороти. — Он — глава Департамента странных жалоб. Их зовут на помощь, когда сталкиваются с чем-то диковинным, что может быть мистификацией или шуткой, но, с другой стороны, может быть и серьезным преступлением. У него настолько ясный ум, что он каждый раз попадает в цель. Мне определенно известно, что он проводил расследования исчезнувшей комнаты, гуляющего трупа и невидимых частиц фурнитуры. Если он заходит так далеко, что признает эту вещь необычной, вам нужно быть начеку.

Полковник Марч кивнул с серьезным видом.

— Да, — подтвердил он. — Вот почему я здесь, как видите. Они думают, что мы заинтересуемся этим следом ноги.

— Этим следом ноги? — воскликнула Дороти. — Вы имеете в виду…

— Нет, нет. Не вашим, мисс Брант. Другим. Позвольте мне объяснить. Я хочу, чтобы вы оба выглянули в окно. Я хочу, чтобы вы взглянули на лавровую изгородь между этим коттеджем и тем. Дневной свет почти уже ушел, но видеть можно.

Джеймсон подошел к окну и выглянул.

— Ну, — протянул он. — Что тут такого? Это изгородь.

— Как вы проницательно отметили, это изгородь. А теперь позвольте мне задать вам вопрос. Как вы думаете, человек может пройти по верху такой изгороди?

— Боже мой, нет.

— Нет? Но почему?

— Я не понимаю шутки, — возразил Джеймсон. — Но я постараюсь ответить правильно. Поскольку изгородь всего лишь одного-двух дюймов толщины, она не выдержит и кошки. Если вы попытаетесь удержаться, то вам нужно двигаться очень быстро.

— Совершенно верно. Тогда что бы вы ответили, если бы я сказал, что некто весом, по крайней мере, в семьдесят пять килограммов взобрался на нее?

Никто ему не ответил. Это было настолько безрассудно, что сказать было нечего. Джеймсон и Дороти посмотрели друг на друга.

— И вот почему, — гнул свою линию полковник Марч, — могло показаться, что некто все-таки забрался туда. Посмотрите на изгородь снова. Видите арку, которая прорезана в ней для ворот? Как раз там, наверху, посреди нее, имеется след ноги. Это большой след. Я думаю, его можно будет идентифицировать по пятке, хотя большая часть его смазана и отрывочна.

В комнату, тяжело ступая, быстро вошел отец Дороти. Он попытался что-то сказать, но полковник Марч сделал ему знак остановиться. Брант прошел к дочери и взял ее за руку.

— Значит, — настаивал Джеймсон, — кто-то взобрался на изгородь?

— В этом я сомневаюсь, — отозвался полковник Марч. — Как он смог?

Джеймсон взял себя в руки.

— Послушайте сэр, — заговорил он уже спокойным тоном. — «Как он смог?» — это правильно. Но я бы никогда не поверил, что вы сказали нечто подобное, не имея серьезной причины. Я знаю, что это имеет какое-то отношение к делу. Но меня не волнует, забирался кто-то на эту изгородь или нет. Мне все равно, исполнял он на ней танец или нет. Изгородь никуда не ведет. Она не ведет к миссис Тофам, а лишь делит два владения. Вопрос в том, как кому-то удалось добраться отсюда до другого коттеджа через шестьдесят футов нетронутого снега, не оставив на нем следов? Я спрашиваю это потому, что уверен, вы не считаете мисс Брант виновной.

Полковник Марч выглядел извиняющимся.

— Я знаю, что она невиновна, — ответил он.

В уме Дороти снова возникло видение тяжелого шарообразного пресс-папье, внутри которого, если потрясти, поднимается миниатюрная снежная вьюга. Она почувствовала, что ее собственный разум потрясен и в то же время затемнен.