Перкинс держался истинным молодцом, я хочу, чтобы об этом все узнали. Он был спокоен и собран. Сначала у меня была мысль свернуть с дороги и съехать со склона вниз, но он сразу понял, что я задумал.

– Я бы не советовал это делать, сэр, – сказал он. – На такой скорости машина перевернется и накроет нас.

Разумеется, он был прав. Он дотянулся до электрического выключателя и повернул его. Теперь мы катились свободно, но скорость по-прежнему была ужасающей. Он положил руки на руль.

– Я удержу ее, сэр, – сказал он. – А вы прыгайте на ходу, вам удастся спастись. Того поворота мы не пройдем. Лучше прыгайте, сэр.

– Нет, – возразил я. – Я справлюсь. Вы, если хотите, прыгайте.

– Я останусь с вами, – ответил он.

Если бы мы ехали на моей старой машине, я бы резко переключил двигатель на обратный ход и посмотрел бы, что из этого получилось. Думаю, мотор вышел бы из строя или сломалось бы что-нибудь другое, но шанс сбавить скорость оставался. Сейчас же я был совершенно беспомощен. Перкинс попытался занять мое место, но на такой скорости это было невозможно. Колеса гудели, как ветер, весь большой корпус скрипел и стонал от напряжения, но с такими мощными фарами управлять машиной можно было с точностью до дюйма. Помню, я тогда подумал, каким удивительным и страшным зрелищем должны были мы представляться тому, кто увидел бы нас со стороны: узкая дорога – и мы на ней, как огромный рокочущий и сверкающий ураган, несущий смерть каждому, кто попался бы нам на пути.

Мы вписались в поворот. Два колеса при этом поднялась в воздух на три фута. Я уж думал, что нам конец, но машина, слегка вильнув, снова опустилась на колеса и продолжила бешеную гонку. Это был третий и последний поворот. Теперь оставалось только проехать ворота парка. Мы их видели перед собой, но, к несчастью, они были расположены не прямо перед нами, а чуть левее, ярдах в двадцати по шоссе, на которое мы вылетели. Возможно, я бы справился, но, думаю, когда мы пошли вверх, что-то в механизме вышло из строя. Руль заело, я увидел слева от себя ворота, рванул изо всех сил руль, мы с Перкинсом свалились друг на друга, и в следующий миг на скорости пятьдесят миль в час мое правое переднее колесо столкнулось с правым пилоном моих же ворот. Я услышал звук удара и треск, потом понял, что лечу по воздуху, и потом… Потом!

Когда я пришел в себя, я лежал среди каких-то кустов в тени дубов у подъездной дорожки, ведущей к дому, возле домика привратника. Рядом со мной стоял человек. Сначала я решил, что это Перкинс, но, присмотревшись, понял, что это Стенли, с которым я несколько лет назад учился в колледже и который у меня всегда вызывал самые теплые чувства. Что-то в характере Стенли было такое, что заставляло меня ощущать определенное духовное родство с ним, и я с гордостью думал о том, что вызывал в нем такие же чувства. Увидев его, я удивился, но в тот миг был до того потрясен случившимся, что мне было не до вопросов.

– Какой удар! – воскликнул я. – Боже, ну и удар!

Он кивнул, и даже в темноте я заметил на его губах мягкую задумчивую улыбку. Он всегда так улыбался.

Пошевелиться я не мог. Да у меня и не было желания пробовать шевелиться, хотя все чувства мои были напряжены до предела. Я увидел остатки машины, освещенные движущимися огнями фонарей, небольшую группу людей и услышал приглушенные голоса. Там были привратник, его жена и еще несколько человек. На меня они внимания не обращали, а суетились вокруг машины. Потом неожиданно я услышал громкий стон, скорее даже крик.

– Его придавило. Поднимайте осторожно! – воскликнул кто-то.

– Всего лишь нога, – произнес другой голос. Это был Перкинс. – А где хозяин?

– Я здесь, – отозвался я, но меня как будто не услышали. Они склонились над чем-то, лежащим впереди машины.

Стенли положил руку мне на плечо, и это прикосновение показалось мне удивительно успокаивающим. Я почувствовал себя легко и счастливо, несмотря на то что сейчас пережил.

– Боли вы, разумеется, не ощущаете? – спросил он.

– Никакой! – ответил я.

– Это всегда так, – сказал он.

И тут неожиданно меня захлестнула волна изумления. Стенли! Стенли! Но ведь Стенли умер от брюшного тифа в Блумфонтейне на бурской войне!

– Стенли! – вскричал я, и слова застряли у меня в горле. – Стенли, но ты же умер!

Он посмотрел на меня с той же мягкой задумчивой улыбкой.

– Ты тоже, – тихо произнес он.»

Ужас в небесах

Все, кто внимательно ознакомился с этой удивительной историей, ставшей известной как «Отрывок из дневника Джойс-Армстронга», сейчас соглашаются с тем, что это не выдумка и не дурная шутка чьего-то извращенного ума. Даже самые злые и отчаянные из любителей розыгрышей призадумались бы, прежде чем связывать невероятные, ужасающие факты, изложенные в этом документе, с теми неоспоримыми и трагическими событиями, которые имели место в действительности. Хоть утверждения, содержащиеся в «Дневнике», и кажутся поразительными и даже чудовищными, тем не менее придется признать, что они истинны, и нам настала пора изменить существующие взгляды на суть вещей. Похоже, над нашим миром действительно нависла близкая и грозная опасность, от которой мы отделены лишь тонкой и ненадежной пеленой. Этот документ я приведу полностью в его несколько обрывочной форме, чтобы представить на суд читателя все известные на сегодняшний день факты, предварив изложение следующим заявлением: если кто-то еще сомневается в достоверности рассказа Джойс-Армстронга, то смерть лейтенанта Миртла и мистера Хея Коннора, которые погибли именно так, как это описано, сомнения не вызывает.

Рукопись Джойс-Армстронга была найдена на поле Лоуэр-Хэйкок, находящемся в миле на запад от деревушки Уитигэм, расположенной на границе между Кентом и Суссексом{554}. 15 сентября прошлого года крестьянин Джеймс Флинн, работающий на ферме Мэтью Додда («Чонтри-фарм», Уитигэм), рядом с тропинкой, огибающей Лоуэр-Хэйкок, заметил лежащую на земле бриаровую трубку{555}. Через несколько шагов он подобрал разбитый бинокль и еще через несколько шагов в канаве посреди зарослей крапивы увидел толстую книгу в парусиновом переплете. Оказалось, что это записная книжка с отрывными страницами, некоторые из них выпали и рассыпались по кустам, посаженным вдоль тропинки. Флинн собрал их, однако некоторых страниц, включая первую, так и не нашли, чем и объясняются пробелы, имеющиеся в этом важнейшем документе. Крестьянин отнес книгу хозяину, который в свою очередь показал ее доктору Дж. Х. Атертону из Хартфилда. Тот сразу же понял значимость этого документа, и рукопись была передана в Лондонский аэроклуб, где она и хранится до сегодняшнего дня.

Первые две страницы в записной книжке отсутствуют. Не хватает и предпоследней, впрочем, это не мешает связности повествования. Считается, что вначале мистер Джойс-Армстронг описывал свои предыдущие достижения в сфере аэронавтики, которые мы имеем возможность узнать из других источников и которые считаются непревзойденными среди воздухоплавателей Англии. Много лет подряд он слыл самым отчаянным и умным пилотом в летающей братии. Такое сочетание позволило ему изобрести и испытать несколько новых устройств, в том числе и жироскопический{556} механизм, который был назван в его честь и ныне употребляется повсеместно. Большая часть записей сделана чернилами аккуратным почерком, но несколько последних строк написаны карандашом, причем так неразборчиво, что их почти невозможно прочитать, и это служит подтверждением тому, что писались они в спешке в летящем аэроплане человеком, сидящим в кресле пилота. Можно добавить, что на последней странице записной книжки и на ее обложке имеется несколько пятен, которые эксперты министерства внутренних дел после соответствующей проверки признали кровью. Неизвестно, человеческая ли это кровь, ясно лишь, что это кровь млекопитающего. То, что в этих остатках крови были обнаружены микроорганизмы – переносчики малярии, и нам достоверно известно, что Джойс-Армстронг страдал от перемежающейся лихорадки, указывает на то, каким мощным оружием является современная наука для наших сыщиков.

А теперь несколько слов о самом авторе этого эпохального документа. Джойс-Армстронг, по словам немногих, действительно близких ему людей, был не только механиком и изобретателем, но еще и поэтом и мечтателем. Достаточно богатый, он большую часть своих денег тратил на увлечение аэронавтикой. У него было четыре собственных аэроплана в ангарах недалеко от Девайзиса{557}, и говорят, что в течение последнего года он совершил не менее ста семидесяти полетов. Он был подвержен приступам дурного настроения и замкнутости и в такие периоды избегал общества друзей. Капитан Денджерфилд, который знал его лучше других, рассказывает, что бывали времена, когда странности его поведения угрожали перерасти в нечто более серьезное. Хотя бы тот факт, что, собираясь в полет, он неизменно клал в кабину аэроплана дробовик, уже говорит о многом.

Можно вспомнить и о том, каким потрясением для него стала гибель лейтенанта Миртла. Миртл, совершая попытку установить новый рекорд подъема, упал с высоты примерно тридцать тысяч футов. Как это ни ужасно прозвучит, но, когда нашли его тело, от головы не осталось ровным счетом ничего, хотя конечности и сохранили свою форму. Капитан Денджерфилд вспоминает, что после этого случая на каждом собрании авиаторов Джойс-Армстронг с неизменно с загадочной улыбкой на устах повторял: «Но где же все-таки голова Миртла?»

Был еще случай, когда на собрании в Летной школе в Солсбери{558}, после обеда, он завел разговор о том, с какой наибольшей опасностью столкнутся пилоты будущего. Выслушав мнения коллег, которые среди прочего называли воздушные ямы, недостатки в конструкции летательных аппаратов и чрезмерный крен, сам он лишь пожал плечами и отказался высказать свое мнение, хотя, судя по всему, оно отличалось от остальных.

Заслуживает внимания и еще один факт: после исчезновения самого Джойса-Армстронга было установлено, что свои личные дела он вел так, будто предвидел беду.