– О Боже! – воскликнул я. – Что могло с ним такое сделать?

Северолл положил руку на грудь мертвеца.

– Попробуйте здесь, – прошептал он.

Я положил ладонь на то же место и не почувствовал твердости. Тело было совершенно мягким и податливым, как набитая песком кукла.

– Грудины нет, – произнес Северолл тем же страшным шепотом. – Его словно пропустили через мясорубку. Слава Богу, что мы дали ему опиум. По его лицу видно, что умер он во сне.

– Кто же это сотворил?

– Нет, я этого не вынесу! – сказал доктор и вытер проступивший на лбу пот. – Пусть я буду считаться трусом, но только я ничего не понимаю. Если вы возвращаетесь на яхту…

– Идем! – воскликнул я. Если мы не бежали, то только лишь потому, что в присутствии друг друга хотели сохранить остатки самоуважения. Выходить на легком каноэ в такую беспокойную воду было крайне опасно, но мы об этом даже не подумали. Он управлял движением, я греб изо всех сил, и вместе мы доплыли до борта «Бойцового петуха». Там, в двухстах ярдах от проклятого острова, мы наконец пришли в себя.

– Вернемся туда через час, – сказал он. – Нам нужно время, чтобы успокоиться. Я готов отдать годовой гонорар, лишь бы мои негры не видели, как я только что выглядел.

– Я уже приказал стюарду приготовить завтрак, – сказал я. – Поедим и вернемся. Но, ради всего святого, доктор Северолл, что это, по-вашему, такое?

– Ума не приложу. Я кое-что слышал о магии вуду, но, как и все остальные, лишь смеялся над этим. Несчастный Уокер… Чтобы порядочный, богобоязненный англичанин, консерватор в конце девятнадцатого века вот так остался без единой косточки во всем теле!.. Скажу честно, это выше моего понимания. Но послушайте, Мельдрем, этот ваш человек сошел с ума или пьян? Что там происходит?

Паттерсон, самый старший в моей команде человек и спокойный, как египетские пирамиды, был поставлен на нос с багром в руках, чтобы отталкивать от борта плывущие по течению бревна. Но сейчас он стоял на коленях, всматривался куда-то вперед и бешено тыкал указательным пальцем в воздух.

– Смотрите! – крикнул он. – Смотрите!

И в следующий миг мы увидели.

По реке плыл огромный черный ствол дерева, иногда это широкое блестящее бревно почти полностью скрывалось под волнами. И перед ним, примерно в трех футах, над беспокойной водой на длинной изогнутой шее, словно резная голова над водорезом корабля, висело жуткое лицо. Оно было плоским, угрожающим, размером с небольшой пивной бочонок и цветом напоминало пожухлый гриб, но шея, на которой оно держалось, была усеяна песочными и черными пятнами. Когда это создание проплывало мимо «Бойцового петуха», в воде я рассмотрел два исполинских кольца такой же раскраски, которые выбивались из какой-то огромной дыры в стволе. Неожиданно мерзкая голова взвилась над водой на восемь-десять футов и повернула к нам холодные покрытые кожной перепонкой глаза. Но в следующий миг громадный черный ствол миновал яхту и вместе со своим страшным пассажиром устремился в сторону Атлантики.

– Что это было? – ошеломленно прошептал я.

– Это наш дьявол из бондарной мастерской, – сказал доктор Северолл и вдруг стал прежним уверенным в себе добродушным толстяком. – Да-да, тот демон, который жил на нашем острове. Это большой габонский питон.

Я тут же вспомнил те рассказы, которые слышал по всему западному берегу Африки, рассказы о гигантских удавах, обитающих в центральных частях континента, о том, как у них время от времени просыпается аппетит, и о том, какими смертоносными являются его объятия. И тут мне все стало понятно. Неделю назад был большой паводок, и вода принесла с собой этот ствол вместе с его ужасным обитателем. Неизвестно, из каких глубин тропических джунглей приплыл он, но его прибило к маленькой восточной бухте острова. Бондарня оказалась ближайшим к этому месту домом. Дважды, когда у него просыпался аппетит, питон уносил ночных сторожей. Несомненно, и прошлой ночью он был возле мастерской, Северолл видел его, когда ему показалось, что за окном что-то шевелилось, но свет лампы и свечей отпугнул его. Тогда он пополз дальше, в глубь острова, нашел несчастного Уокера и задушил его во сне.

– А почему он оставил его там? – спросил я.

– Наверное, гром и молния вспугнули это чудище. А вот и ваш стюард, Мельдрем. Чем быстрее мы позавтракаем и вернемся на остров, тем лучше, иначе кто-то из негров может решить, что мы испугались.

Серебряное зеркало

3 янв.

Дело со счетами Уайта и Уозерспуна оказалось гигантской задачей. Нужно изучить и проверить двенадцать огромных гроссбухов. Взять помощника? Но это первая по-настоящему большая работа, доверенная полностью мне. Я должен, обязан оправдать доверие. И все нужно успеть сделать, чтобы представить судьям результаты до вынесения приговора. Утром Джонсон сказал, что все до последней цифры должно быть проверено к двадцатому. Господи! И все же я взялся. Если только работа эта под силу человеческому разуму и нервам, я ее выполню. Зато потом уж мне жалеть не придется. Пока что мне предстоит работать в конторе с десяти до пяти, а потом дома – с восьми до часу ночи. Все-таки и жизнь простого счетовода не лишена драматизма. Глубокой ночью, когда весь остальной мир спит, я, проверяя колонку за колонкой в поисках недостающих цифр, думаю, что результат моей работы может превратить уважаемого олдермена{529} в преступника, и понимаю: моя профессия не такая уж прозаическая.

В понедельник наткнулся на первый признак растрат. Ни один охотник на крупную дичь, замечая след, не ощущал такого волнения, какое охватило меня в тот миг. Но я взглянул на двенадцать томов и подумал о том, через какие джунгли мне придется пробраться, прежде чем я смогу убить зверя. Работа предстоит адская… Но ведь и дичь стоящая! Я видел его один раз в Сити. Он обедал в ресторане. Его откормленное красное лицо прямо светилось над белой салфеткой. Как он смотрел на того бледного тощего господина за другим концом стола! Но он бы и сам побледнел, если бы узнал, какую работу поручили мне.

6 янв.

Как могут врачи советовать больше отдыхать, когда времени на отдых просто нет! Глупцы! Это все равно что кричать человеку, за которым гонится стая волков, что ему нужен полный покой. Проверку надо закончить к определенному сроку. Если я опоздаю, другого такого шанса у меня не будет. Так как же мне отдыхать? Вот после суда возьму недельку.

Да я и сам хорош. Чего меня понесло к врачу? Просто, когда сидишь всю ночь за работой в одиночестве, начинаешь нервничать, становишься раздражительным. Голова не болит, просто… ощущается какая-то тяжесть, и иногда глаза застилает туманом. Думал, мне пропишут какой-нибудь бромид, или хлорал, или что-нибудь в этом роде, но прекратить работу? Советовать такое просто нелепо. Это же как бег на дальнюю дистанцию. Сначала тебе плохо, ты задыхаешься, сердце готово лопнуть, но, если тебе хватает сил удержаться на ходу, открывается второе дыхание. Буду продолжать работать и дожидаться второго дыхания. Если оно не откроется, все равно буду продолжать работать. Проверено уже два тома и большая часть третьего. Негодяй хитро запутал следы, но я найду их.

9 янв.

Второй раз обращаться к врачу я не собирался. Но пришлось. «Напрягая нервы, рискую заработать полный упадок сил и даже подвергаю опасности рассудок». И это первое, что я услышал! Ну что ж, нервное напряжение я вынесу, риска я не боюсь, и пока могу сидеть за столом и водить пером, я буду выслеживать старого грешника.

Кстати, могу сразу описать и то необычное происшествие, которое заставило меня второй раз идти к врачу. Буду подробно описывать свои симптомы и ощущения, потому что они сами по себе довольно интересны… «Любопытное психофизиологическое явление», – так, кажется, выразился доктор… К тому же, я совершенно уверен, что, когда покончу с работой, они сразу начнут забываться, будут казаться призрачными, как какой-нибудь странный сон, который снится за миг до пробуждения. В общем, пока они свежи в памяти, буду их записывать. Хотя бы просто для того, чтобы отвлечься от бесконечных цифр.

В моей комнате стоит старое зеркало в серебряной раме. Мне его подарил друг, который собирает антикварные вещи. Я случайно узнал, что он купил его на каком-то аукционе и сам понятия не имеет, какая у него история. Это довольно большая вещь, три фута в ширину и два в высоту, и сто´ит оно на боковом столике, прислоненное к стене слева от меня. Рама у него плоская, шириной три дюйма, и очень старая, слишком старая, чтобы на нем были какие-нибудь клейма, пробы или другие пометки, которые могли бы помочь установить его возраст. Само стекло чуть-чуть выступает и имеет скошенную кромку. У него прекрасная отражающая сила, такая, которая встречается, как мне кажется, только в старинных зеркалах. Когда в него смотришь, ощущаешь такую перспективу, которую не даст ни одно современное зеркало.

Зеркало расположено так, что я, сидя за рабочим столом, вижу в нем не свое отражение, а красные занавески на окнах. И вчера произошло нечто странное. Я несколько часов работал (хотя, честно говоря, в тот вечер настроение у меня было совсем нерабочее), время от времени ощущая то туманное состояние, которое описывал выше. Снова и снова мне приходилось останавливаться и протирать глаза. И в один из таких перерывов я случайно взглянул на то зеркало. Выглядело оно весьма странно. Красных занавесок, которые должны были отражаться в нем, видно не было, однако создалось такое впечатление, будто стекло покрылось паром, но не на поверхности, сверкающей как сталь, а внутри. Присмотревшись внимательнее, я заметил, что матовость эта как будто вращается то в одну сторону, то в другую и постепенно переходит в густое белое облако, с тяжелыми крутящимися клубами. Все это выглядело настолько естественно и четко, что, помню, я даже обернулся посмотреть, не горят ли мои занавески. Но в комнате все было совершенно спокойно. Не слышалось ни звука, если не считать тиканья часов. Единственное движение – странное кручение этого пушистого облака в глубине старого зеркала.