Подплывая к берегу, я вскоре рассмотрел и саму факторию – длинное приземистое строение с выбеленными стенами и большой верандой у фасада, по обеим сторонам которого высились горы составленных одна на другую бочек с пальмовым маслом. На берегу реки лежал ряд лодок и каноэ, над водой нависала единственная небольшая пристань, на конце которой двое мужчин в белых костюмах и красных кушаках уже поджидали меня. Один из них был довольно тучным господином с седоватой бородой, второй – худым и высоким, его бледное узкое лицо было наполовину закрыто шляпой в форме гриба.

– Очень рад видеть вас, – гостеприимно приветствовал меня худой. – Я – Уокер, агент «Армитадж энд Вилсон». Позвольте представить, это – доктор Северолл из той же компании. Не часто в наши края заплывают частные яхты.

– Это «Бойцовый петух». Я – ее владелец и капитан. Мельдрем моя фамилия, – представился я.

– Вы исследователь? – спросил он.

– Я – лепидоптеролог. Изучаю бабочек. Плыву вдоль западного берега от Сенегала.

– Ну и как успехи? – спросил доктор, внимательно осматривая меня желтоватыми глазами.

– Уже наполнил сорок ящиков. Мы остановились пополнить запасы воды и заодно посмотреть, что у вас имеется по моей части.

Пока мы представлялись, двое моих кру привязали шлюпку, я ступил на пристань и вместе с моими новыми знакомыми направился к берегу. Они забрасывали меня вопросами, потому что уже несколько месяцев не видели белого человека.

– Чем мы занимаемся? – сказал доктор, когда я стал задавать вопросы в свою очередь. – Работа отнимает у нас почти все время, ну а когда отдыхаем, разговариваем о политике.

– Да, милостью провидения Северолл – махровый радикал, а я – уверенный унионист{523}, так что каждый вечер мы не меньше двух часов обсуждаем гомруль{524}.

– И пьем хинный коктейль{525}, – добавил доктор. – Мы оба уже достаточно пропитались лекарством, и то в прошлом году обычной температурой для нас было 103 градуса[66]. Скажу вам честно, устье реки Огове никогда не станет курортным местом.

Я всегда восхищался тем, что жители таких затерянных очагов цивилизации находят повод для мрачного веселья в своем оторванном от мира положении, и не только с мужественными лицами, но и с улыбкой встречают те опасности и неожиданные повороты, которые готовит им жизнь. Повсюду, от Сьерра-Леоне и вниз, я встречал одно и то же: зловонные болота, охваченные лихорадкой уединенные общины и одинаковые невеселые шутки. Есть что-то божественное в умении человека отрешиться от условий, в которых проходит его жизнь, и использовать свой разум для того, чтобы посмеяться над тяготами, которые выпадают на долю тела.

– Ужин будет готов через полчаса, капитан Мельдрем, – сказал доктор. – Уокер пошел распорядиться, на этой неделе он у нас по хозяйству главный. А пока, если хотите, мы можем прогуляться, я покажу вам достопримечательности нашего островка.

Солнце уже опустилось за пальмы, и огромная небесная арка над нашими головами нежными оттенками розового и мерцающими переливами перламутра сделалась похожа на внутреннюю сторону громадной раковины. Тот, кто не жил в краях, где из-за жары даже салфетка на коленях становится пыткой, не может понять, какое бесконечно благостное облегчение приносит с собой вечерняя прохлада. Наслаждаясь посвежевшим воздухом, мы с доктором отправились осматривать маленький остров. Мой проводник показывал мне склады и объяснял, чем им приходится здесь заниматься.

– О нет, в этом месте есть что-то необычное, – сказал он в ответ на мое замечание о том, что здесь, должно быть, живется скучновато. – Мы тут словно находимся на краю великого неизведанного. Вон там, – продолжил он, указав на северо-восток, – Дю-Шалью углубился в джунгли и обнаружил родину горилл. Это Габон, страна больших обезьян. В этом направлении, – он указал на юго-восток, – еще не ходил никто. Земли, через которые протекает эта река, практически не известны европейцам. Каждое бревно, которое проплывает мимо нас, течение приносит из неисследованных краев. Я иногда жалею, что не ботаник: мне бы очень хотелось побольше знать об удивительных орхидеях и других необычных растениях, которые приплывают к восточному краю острова.

Место, о котором говорил доктор, оказалось покатой темно-желтой отмелью, усеянной тем природным мусором, который вымывался сюда рекой. С обеих сторон торчали длинные песчаные косы, похожие на созданные самой природой волноломы, так что между ними оставалось нечто вроде небольшой мелководной бухты, покрытой прибрежными водорослями и остатками растений, только в самой середине лежало огромное дерево с треснувшим стволом. Вода небольшими волнами набегала на его высокий черный бок.

– Все это приплывает с континента, – сказал доктор. – Застревает в этой маленькой бухте, а потом, с очередным паводком, выносится в море.

– А что это за дерево? – спросил я.

– Наверное, какой-нибудь тик, но довольно гнилой, судя по виду. Тут у нас самые разные деревья проплывают, не говоря уже о пальмах. Давайте зайдем сюда.

Он провел меня в длинное здание, которое было просто забито бочарной клепкой и железными обручами.

– Это наша бочарня, – пояснил он. – Нам присылают доски в связках, а мы уже сами из них собираем бочки. Скажите, вы в этом здании не видите чего-нибудь особенно страшного или зловещего?

Я поднял глаза на рифленую железную крышу, окинул взглядом деревянные стены и земляной пол. В одном углу я заметил матрац и одеяло.

– Не вижу ничего такого, что могло бы испугать.

– А здесь, тем не менее, тоже есть кое-что необычное, – заметил он. – Видите постель? Сегодня я собираюсь здесь ночевать. Не хочу себя выставлять, но это своего рода проверка нервов на крепость.

– Каким же это образом?

– О, у нас тут всякие необычные вещи происходят. Вот вы говорили о том, что нам скучно живется, но, поверьте, порой жизнь наша преподносит самые необычные сюрпризы. Но сейчас вам лучше вернуться в дом: после захода солнца с болот к нам приносит туман, а вместе с ним и лихорадку. Вон, посмотрите, он надвигается с реки.

Я оглянулся и увидел длинные белесые щупальца, которые тянулись из густого зеленого подлеска и подбирались к нам над широкой беспокойной гладью коричневой реки. В тот же миг воздух сделался сырым и холодным.

– Слышите гонг? Это зовут на ужин. Если вам интересно, я могу потом вам все рассказать.

Мне было очень интересно. Этот человек, стоящий посреди огромной бочарной мастерской с таким серьезным, даже слегка испуганным видом, пробудил мое воображение. Доктор был крупным мужчиной и производил впечатление добродушного здоровяка, и все же, когда он осматривался, в глазах его я заметил какое-то странное выражение. Страхом я бы это не назвал, это больше походило на настороженность.

– Да, кстати, – сказал я, когда мы возвращались, – вы показывали мне хижины своих многочисленных туземных помощников, но я до сих пор что-то не видел ни одного туземца.

– Они спят вон там на барже, – доктор указал на большое старое судно, стоящее на мели рядом с берегом.

– Надо же! Зачем же тогда им хижины?

– О, до недавнего времени они жили в хижинах. Мы их временно переселили на баржу, чтобы они немного пришли в себя. Они тут с ума сходили от страха, поэтому мы их отпустили, и теперь на острове живем только мы с Уокером.

– Что же их так напугало? – спросил я.

– Это все та же старая история. Думаю, Уокер не станет возражать, чтобы вы обо всем узнали. По-моему, нам нечего делать из этого тайну, хотя дело это, конечно же, скверное.

Больше объяснять он ничего не стал и за время превосходного ужина, приготовленного в мою честь, не проронил на эту тему ни слова. Похоже, как только из-за мыса Лопес показался белый парус «Бойцового петуха», эти добрейшие люди начали готовить знаменитое острое рагу (традиционное для западного побережья блюдо из тушеной рыбы с большим добавлением специй), варить ямс и сладкий картофель. Туземная кухня была выше всяческих похвал, за столом прислуживал аккуратно одетый и вышколенный молодой сьерралеонец. Я как раз отметил про себя, что, по крайней мере, один чернокожий все-таки на острове остался, когда он, разложив десерт и разлив по бокалам вино, приложил руку к тюрбану.

– Что-нибудь еще, масса{526} Уокер? – спросил слуга.

– Нет, думаю, на этом все, Мусса, – ответил мой хозяин. – Хотя мне сегодня что-то нездоровится, я бы хотел, чтобы ты остался на острове.

На черном лице африканца тут же отразилась борьба страха и чувства долга. Кожа его приобрела тот синевато-багровый оттенок, который у негров передает бледность. Он бросил быстрый взгляд по сторонам.

– Нет-нет, масса Уокер, – наконец произнес он. – Вы лучше ходить со мной на баржа. На баржа Мусса о вас много лучше заботиться, масса.

– Нет, так не годится, Мусса. Белые люди не бегут с того места, куда их назначили.

Снова я увидел терзания на лице негра, и снова его страхи возобладали.

– Не мочь, масса Уокер! – воскликнул он. – Простить меня, моя не мочь… Был бы вчера, был бы завтра, но это третья ночь, масса, и моя не мочь.

Уокер пожал плечами.

– Тогда убирайся! – сказал он. – Когда придет почтовое судно, возвращайся в Сьерра-Леоне, мне не нужен слуга, который бросает меня, когда он мне нужен больше всего. Думаю, вас, капитан Мельдрем, все это порядком удивляет? Или доктор уже все рассказал?

– Я показал капитану Мельдрему бондарню, но пока ничего не объяснял, – сказал доктор Северолл. – Вы плохо выглядите, Уокер, – добавил он, окинув взглядом своего компаньона. – Похоже, на этот раз вас серьезно зацепило.

– Да, меня трясет весь день, а голова сейчас вообще, как чугунное ядро. Я принял десять гран{527} хинина, и теперь в ушах у меня свист такой, будто чайник кипит. Но ничего, я собираюсь сегодня с вами спать в бондарне.

– Нет-нет, дорогой мой, и слышать о таком не хочу. Вам нужно немедленно лечь спать, уверен, капитан Мельдрем простит вас. Я буду спать в бондарне и обещаю, что завтра с самого утра все необходимые вам лекарства будут готовы.