– Да. Хочу узнать, как ухаживать за больным оспой.

Весь вечер она провела у врача, а на следующее утро мы отплыли на Мадейру на борту барка «Роза Шарона», который шел на десяти узлах{504}, подгоняемый легким попутным ветром. Пять дней мы резво шли вперед и уже почти достигли острова, когда на шестой день наступил полный штиль. Мы остановились посреди спокойного, словно разлитое масло, моря. Судно лишь медленно покачивалось, но за весь день не прошло вперед ни на фут.

В десять часов вечера мы с Эмили Ванситтарт стояли у ограждения кормы на правом борту. Полная луна светила нам в спины и отбрасывала тень барка и наших двух голов на мерцающую воду. Из этой тени к пустому горизонту уходила лунная дорожка, которая поблескивала и подрагивала на вялой водной ряби. Беседовали мы, облокотившись на поручень и склонив головы. Разговор шел о штиле, о том, когда ожидать ветра, о том, что предвещает вид неба, но вдруг раздался всплеск, и прямо перед нами на лунной дорожке из воды восстал и обратил на нас взор Джон Ванситтарт.

Это было похоже на то, как выпрыгивает из воды лосось. В свете луны видно его было прекрасно, поскольку от нас он находился на расстоянии не больше трех весел. Шишки на его лице выделялись сильнее, чем когда я видел его в прошлый раз, к тому же его покрывали темные струпья. Глаза и рот его были широко раскрыты, словно в величайшем изумлении. С плеч стекало что-то белое, одну руку он поднял к уху, вторую прижимал к груди. Я совершенно ясно видел, как он стремительно поднялся из воды, легкая волна, которую вызвало его появление, набежала на борт судна. Потом эта фигура снова погрузилась в воду, и я услышал резкий потрескивающий звук, какой издает хворост, горящий на костре в морозную ночь. В следующую секунду он исчез, и лишь легкое волнение и небольшой водоворот указывали на то место, где он находился. Как долго простоял я там, дрожа всем телом, одной рукой удерживая бесчувственную женщину, а второй вцепившись в ограждение палубы, позже я не мог вспомнить. Меня всегда считали человеком сдержанным, не подверженным сильным чувствам, но в тот раз я был на самом деле потрясен. Пару раз я даже топнул ногой по палубе, чтобы убедиться, что не брежу и что все это не какая-то безумная выходка воспалившегося мозга. Я все еще стоял, пытаясь успокоить нервы, когда женщина вздрогнула, открыла глаза, глубоко вздохнула, выпрямилась, взялась обеими руками за поручень и посмотрела на залитое луной море. В эту летнюю ночь лицо ее состарилось на десять лет.

– Вы его видели? – слабым голосом произнесла она.

– Я видел что-то.

– Это был он! Джон! Он умер!

Я пробормотал какие-то слова сомнения.

– Нет, я уверена, в эту минуту он умер, – прошептала она. – Умер в больнице на Мадейре. Я читала о таких вещах. Перед смертью он думал обо мне, поэтому мне явился его образ. О Джон… Милый, дорогой… бедный Джон!

Неожиданно она громко зарыдала, я отвел ее в каюту и оставил наедине с горем. Ночью подул легкий восточный бриз, и вечером следующего дня, миновав два островка Десертас{505}, на закате мы бросили якорь в фуншальской бухте. Недалеко от нас стояла и «Восточная звезда», с карантинным флагом на грот-мачте и приспущенным британским флагом на корме.

– Видите, – быстро проговорила миссис Ванситтарт. Глаза ее были сухи, потому что она была уже готова увидеть этот траурный символ.

Позже мы получили разрешение властей подняться на борт «Восточной звезды». Капитан Хайнс встречал нас на палубе. Было видно, что он растерян и подавлен. Не зная, как преподнести печальные новости, он молчал.

– Я знаю, мой муж мертв, – сказала моя спутница. – Он умер вчера вечером около десяти часов в больнице на берегу. Верно?

Моряк ошеломленно уставился на нее.

– Что вы, мадам, – сказал он. – Мистер Ванситтарт умер восемь дней назад в море. Нам пришлось опустить его тело в воду, потому что мы попали в полосу штиля и не знали, когда доберемся до берега.

Таковы основные факты смерти Джона Ванситтарта и его явления жене где-то на 35 градусах северной широты и 15 градусах западной долготы. Немного есть более очевидных примеров встречи с мертвецами. И с тех пор в разговорах, газетах и на ученых собраниях о нем именно так и рассказывают. Это происшествие встало в один ряд с другими случаями, которые считаются доказательством недавно выдвинутой теории телепатии. Лично я не сомневаюсь в существовании телепатии, но считаю, что эта история не имеет с ней ничего общего. Я думаю, что в тот вечер из пучин Атлантики восстал не дух Джона Ванситтарта, а сам Джон Ванситтарт. По какому-то странному, невероятному совпадению (такие совпадения считаются невозможными и тем не менее происходят повсеместно) штиль застал нас именно на том месте, где за неделю до этого он был похоронен. Что касается остального, судовой врач рассказал мне, что свинцовое грузило было привязано к телу не очень прочно, и за семь дней под водой в теле происходят такие изменения, которые могут заставить его подняться на поверхность. Всплывая с довольно большой глубины, оно могло набрать скорость, которая и вытолкнула его из воды. Таково мое объяснение этого происшествия, и, если вы спросите меня, что было с телом потом, я напомню вам о том звуке, который раздался, когда образовался водоворот. Акулы предпочитают питаться у поверхности воды, и в тех широтах они водятся в изобилии.

Морское путешествие Джелланда

– Ну что же, – сказал наш англо-японец, когда мы придвинули кресла к камину курительной комнаты, – это давняя история и, может быть, уже успела просочиться в газеты, не знаю. Я не хочу превращать наш клуб в место, где рассказывают истории «с бородой», но Желтое море далеко, и вполне может статься, что никто из вас и не слышал о яле{506} «Матильда» и о том, что случилось с Генри Джелландом на его борту.

В середине шестидесятых в Японии было неспокойно. История эта произошла вскоре после обстрела Симоносеки{507}, но до дела даймё{508}. У них были свои тори и свои либералы, и вопрос, по которому они никак не могли прийти к согласию, заключался в том, резать ли глотки всем иностранцам, которые живут в их стране, или нет. Поверьте, для меня с тех пор любые наши политики кажутся смирными овечками. Если ты жил в открытом порту, ты каждое утро просыпался и первым делом бежал узнавать, что там творится «наверху». Что самое интересное, приезжие иностранцы не могли знать, что происходит в стране. Если бы взяла верх оппозиция, они бы не из газетных статеек об этом узнали. Нет, какой-нибудь местный тори явился бы к ним в полном боевом облачении, с мечом в каждой руке и сообщил бы им об этом одним ударом сверху.

Конечно, такая жизнь на краю вулкана порой толкает людей на безрассудные поступки. Это поначалу они нервничают, но потом настает время, и они учатся ценить каждую минуту и получать от жизни все. Поверьте, ничто не делает жизнь такой прекрасной, как тень смерти. Время становится слишком ценной штукой, чтобы тратить его понапрасну. Вот так мы и жили в Иокогаме. Там находилось множество представительств европейских компаний, которым нужно было продолжать работать, и благодаря их сотрудникам жизнь там кипела не только днем, но и ночью.

Одним из самых влиятельных людей в европейской колонии был Рандольф Мур, крупный торговец экспортными товарами. Конторы его размещались в Иокогаме, но большую часть времени он проводил в своем доме в Эдо{509}, который только недавно открылся для торговли. Когда он отсутствовал, всеми делами заправлял его главный клерк, Джелланд. Мур считал его человеком очень энергичным и целенаправленным. Однако и энергичность, и целенаправленность – это, что называется, палки о двух концах, и когда они направлены против тебя, то уже не кажутся тебе такими уж замечательными качествами.

Беды Джелланда начались с его увлечения азартными играми. Невысокий, темноглазый, с черными курчавыми волосами, он больше чем на три четверти был кельтом. Каждый вечер его можно было застать в казино Мэтьюсона сидящим по левую руку от банкомета за rouge et noir[61]. Долгое время он выигрывал и жил в бóльшей роскоши, чем его хозяин, но в один прекрасный день удача от него отвернулась, началась череда проигрышей, и к концу недели он со своим партнером остался без доллара в кармане.

Партнер его тоже был клерком и работал в одной с ним компании. Высокий молодой светловолосый англичанин по фамилии Макэвой вообще был хорошим парнем, но слишком сильно поддавался влиянию, и в конце концов Джелланд слепил из него некое подобие самого себя. Все время они проводили вместе в поисках развлечений, и заводилой всегда был Джелланд, Макэвой всегда шел туда, куда его вели. Линч, я и еще несколько ребят пытались дать понять этому молодому человеку, что такая жизнь ни к чему хорошему его не приведет, и убедить его в этом было проще простого, но пять минут в обществе Джелланда возвращали все на круги своя. Не знаю, что это было, может быть, какой-то животный магнетизм или что-то другое, но маленький Джелланд тянул за собой здоровяка Макэвоя, как шестидесятифутовый буксир – огромный парусник. Даже оставшись без денег, они вместе приходили в казино, чтобы смотреть, как играют другие, и глаза их жадно вспыхивали, если кому-то начинало везти.

Но однажды вечером они не смогли удержаться. Шестнадцать раз подряд выигрывал красный цвет, и нервы Джелланда не вынесли. Он пошептался с Макэвоем, потом обратился к банкомету.

– Разумеется, мистер Джелланд, мы примем ваш чек с такой же радостью, как и наличные, – сказал банкомет.

Джелланд выписал чек и поставил его на черное. Выпал червовый король, и банкомет придвинул к себе маленький листочек. Джелланд разозлился, а Макэвой побледнел. На стол лег еще один чек, уже на бóльшую сумму. Выпала бубновая девятка. Макэвой схватился за голову и покачнулся. «Дьявол! – прорычал Джелланд. – Я должен выиграть!» Он выписал третий чек, который перекрывал два первых. Выпала червовая двойка. Через несколько минут они шли по набережной и ветер дул им в разгоряченные лица.