Больше всего любят жизнь молодые. Мне показалось, что, найдя способ навсегда избавиться от боли и отдалить смерть на такое расстояние, я сделаю людей счастливыми. С легким сердцем я ввел себе в вену это проклятое вещество и стал думать, кого еще можно осчастливить. Я знал одного молодого жреца Тота по имени Пармес. Честностью и преданностью науке он заслужил мою благосклонность. Ему я раскрыл свою тайну и по его просьбе впрыснул эликсир. Теперь, думал я, рядом со мной всегда будет друг такого же возраста, как и я.

После этого важного открытия я стал уделять работе несколько меньше времени, но Пармес продолжил свои научные исследования с удвоенной силой. Каждый день, приходя в храм Тота, я заставал его со склянками рядом с перегонным аппаратом, но о своих успехах мне он почти не рассказывал. Помню, какое удовольствие доставляло мне гулять по городу и понимать, как все, что я вижу, умрет, и только я останусь. Люди склонялись предо мной, потому что слава о моей учености не знала границ.

В то время шла война. Великий царь послал своих воинов на восточную границу, чтобы отбить войско гиксосов{487}. В Аварис прибыл новый правитель на тот случай, если придется защищать город от врагов. Я и раньше много слышал о красоте его дочери, но однажды, гуляя с Пармесом, мы увидели ее. Рабы несли ее паланкин{488} на плечах. Меня словно поразило молнией, я полюбил ее с первого взгляда. Сердце мое готово было вырваться из груди и полететь к ней. Я мог бы броситься под ноги ее рабам. Эта женщина была создана для меня. Жизнь без нее не имела смысла. Я поклялся головой Гора{489}, что она станет моей. Клятву я принес жрецу Тота, но он отвернулся, и лицо его стало мрачнее самой темной тучи.

Нет нужды рассказывать, как я добивался ее. Она полюбила меня так же сильно, как я любил ее. Я узнал, что Пармес познакомился с ней раньше меня и тоже полюбил ее, чего не стал скрывать, но я лишь смеялся над его чувством, так как знал, что ее сердце отдано мне. В город пришла эпидемия белой чумы. Многие заболели, но мне зараза была не страшна, я шел к больным и лечил их. Она только удивлялась моей храбрости. Потом я посвятил ее в свою тайну и стал умолять позволить мне защитить ее с помощью своего искусства.

– Твой цветок никогда не увянет, Атма, – убеждал ее я. – Все пройдет, а ты, я и наша любовь переживем пирамиду Хефрена{490}.

Но она мягко возражала:

– Разве это правильно? Разве этого хотят боги? Если бы великий Осирис хотел, чтобы жизнь наша была такой долгой, он бы сам продлил наши годы.

Нежными словами любви мне удалось победить ее сомнения, и все же она колебалась. Это слишком важный вопрос, говорила она. Она попросила дать ей одну ночь на раздумья, и утром я должен был узнать ее решение. Что такое одна ночь? Мне пришлось согласиться. Она хотела помолиться Исиде{491} и спросить у нее совета.

С тяжелым сердцем и нехорошим предчувствием я оставил ее в окружении служанок. Утром, сразу после первых жертвоприношений, я поспешил к ней. На ступенях ее дворца меня встретила испуганная рабыня. Хозяйка заболела, сказала она, сильно заболела. В исступлении я бросился в дом, пробился сквозь ряд стражников и побежал по коридорам к палатам моей Атмы. Она лежала на кровати, голова ее покоилась на высокой подушке. Лицо у нее было бледнее мела, глаза затуманились. На лбу горело яркое багровое пятнышко. Страшный знак был мне слишком хорошо знаком. Это была метка белой чумы, печать смерти.

Не хочу много говорить о том ужасном времени. Много месяцев я сходил с ума, метался, словно в горячке, бредил, но умереть не мог. Пилигрим в пустыне так не жаждет свежей прохладной воды, как я жаждал смерти. Если бы яд или сталь могли укоротить нить моего существования, я очень скоро воссоединился бы со своей любимой в стране, путь в которую лежит через такую узкую дверь. Я попытался, но безуспешно. Проклятое снадобье слишком сильно на меня подействовало. Однажды ночью, когда я, разбитый и несчастный, пытался заснуть, в мою палату вошел Пармес, жрец Тота. С горящей лампой в руке он подошел ко мне. Глаза его сияли от безумной радости.

– Почему ты позволил ей умереть? – спросил он. – Почему не сделал ее сильнее так, как сделал сильнее меня?

– Я не успел, – ответил я. – Но я забыл, ты ведь тоже любил ее. Значит, мы – друзья по несчастью. Как ужасно, что пройдут века, прежде чем мы снова увидим ее. Какие же мы глупцы, что сделали смерть своим врагом!

– Ты хорошо сказал, – дико засмеялся он. – Только называй глупцом себя, а не меня.

– Что ты говоришь? – воскликнул я и приподнялся, опершись на локоть. – Друг, горе повредило твой разум!

Лицо его горело от радости, он корчился и трясся, словно в него вселился бес.

– Знаешь, куда я иду? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Откуда мне это знать?

– Я иду к ней, – сказал он. – Она забальзамирована и лежит в дальней могиле за городской стеной, рядом с двумя пальмами.

– Зачем ты идешь туда? – спросил я.

– Чтобы умереть! – истошно закричал он. – Умереть! Я уже не связан земными узами.

– Но в твоей крови эликсир! – воскликнул я.

– Я могу преодолеть его силу, – сказал он. – Я открыл новый состав, который уничтожит его. Он уже течет по моим жилам, и через час я умру. Я попаду к ней, а ты останешься здесь.

Глядя на него, я видел, что он говорит правду. Свет в его глазах указывал на то, что он действительно уже не находится во власти эликсира.

– Ты научишь меня, как изготовить этот состав! – вскричал я.

– Никогда! – ответил он.

– Умоляю мудростью Тота, величием Анубиса!{492}

– Бесполезно, – холодно произнес он.

– Тогда я сам открою это средство! – воскликнул я.

– Не сможешь. Я совершил это открытие случайно. Для средства нужен один компонент, который никогда не попадет тебе в руки. Лишь в кольце Тота есть это вещество, и больше нигде.

– В кольце Тота! – повторил я. – Где же это кольцо?

– Этого ты тоже никогда не узнаешь, – ответил он. – Тебе досталась ее любовь, но кто оказался в выигрыше? Я оставляю тебя одного в этой мерзкой жизни. Мои цепи разбиты. Я должен идти. – Он развернулся и быстро ушел. Наутро пришло известие о том, что жрец Тота умер.

После этого дни напролет я был занят одним: пытался воссоздать яд, который окажется сильнее эликсира. С самого раннего утра и до полуночи я сидел с пробирками и горелкой. Главное, я собрал папирусы и химические сосуды жреца Тота. Увы! Мне это почти не помогло. Отдельные намеки, фразы, слова вселяли в меня надежду, но из этого так ничего и не вышло. И все же я продолжал работу. Из месяца в месяц. Когда руки у меня опускались, я шел к могиле у пальм.

Там, стоя у гробницы, в которой покоилась прекрасная шкатулка, оставшаяся без драгоценного содержимого, я чувствовал ее присутствие, шептал ей, что, если только человеческий разум способен решить эту загадку, я это сделаю и присоединюсь к ней.

Пармес упоминал, что открытие его связано с кольцом Тота. Я однажды видел эту безделушку. Это был большой и массивный перстень, изготовленный не из золота, а из более редкого и тяжелого металла, добываемого в рудниках на горе Харбал. Вы называете его платина. Я помнил, что в этот перстень был вделан прозрачный камень, полый внутри. В нем можно было спрятать несколько капель. Тайна Пармеса не могла быть связана с металлом, потому что в храме было много колец, изготовленных из платины. Значит ли это, что он спрятал свой драгоценный яд внутри камня? Едва я пришел к этому выводу, как, просматривая его записи, наткнулся на ту, которая подтверждала мою догадку и свидетельствовала о том, что внутри еще осталась какая-то жидкость.

Но как отыскать перстень? Когда у бальзамировщика жреца раздели, этого кольца при нем не было. Среди личных вещей Пармеса его тоже не оказалось. Тщетно я обыскивал каждый зал, куда он когда-либо входил, каждую коробку, каждую вазу, каждого его раба. Я просеял песок в тех местах пустыни, где он имел обыкновение гулять, но, как я ни старался, никаких следов кольца Тота не обнаружилось. Но, я уверен, мое упорство преодолело бы все преграды, если бы не случилось непредвиденное… Если бы не произошла беда.

Великая война с гиксосами продолжалась, военачальники великого царя были окружены в пустыне вместе с лучниками и конницей. Пастушьи племена шли на нас, как саранча в засушливое лето. От безжизненной пустыни Шур до большого соленого озера днем лилась кровь, а по ночам горели пожары. Аварис был главным бастионом Египта, но мы не сумели сдержать натиск свирепых дикарей. Город пал. Правителя и всех воинов предали мечу, а меня и многих других захватили в плен.

Много долгих лет я пас скот на великих равнинах у берегов Евфрата. Хозяин мой умер, вырос его сын, а я был все так же далек от смерти. Наконец мне удалось бежать, и я на верблюде отправился обратно в Египет. Гиксосы осели на завоеванной земле, теперь там правил их царь. Аварис был разрушен и сожжен, от главного храма не осталось ничего, кроме уродливого холма. Все гробницы были разграблены, великие памятники уничтожены. От гробницы моей Атмы не осталось и следа. Ее поглотили пески, две пальмы, которые служили указателем этого места, давно исчезли. Записи Пармеса и все, что находилось в храме Тота, либо погибло, либо разнеслось по бескрайним пустыням Сирии. Бесполезно было пытаться их отыскать.

С того дня я оставил надежду когда-либо найти кольцо или открыть тайну яда. Я стал просто жить и ждать, терпеливо ждать, когда воздействие эликсира закончится само по себе. Разве вы, живущие лишь краткий миг между колыбелью и могилой, можете понять, какая страшная вещь – время? Но я познал это на своем опыте. Река истории несет меня от самого истока. Я был стар, когда пал Илион{493}. Я был очень стар, когда Геродот прибыл в Мемфис{494}. Годы тяготили меня, когда на землю пришло христианство, но и сейчас, как видите, я выгляжу так же, как остальные люди – проклятый эликсир все еще живит мою кровь и защищает от того, чего я больше всего жажду. Но сегодня наконец-то, наконец-то все это прекратится.