Гилберт Кийт Честертон - Скандальное происшествие с отцом Брауном (рассказы)

– Благородно ли, – спросил священник, – обращать против Бога Его долготерпение?

– Ну, хорошо, ваш Бог терпелив, человек – нетерпелив, – отвечала она. – А мы вот больше любим нетерпение. Вы скажете, что это святотатство, но помешать нам не сможете.

Отец Браун чуть не подпрыгнул.

– Святотатство! – вскричал он и решительно шагнул к двери. В ту же минуту в дверях появился Фламбо, бледный от волнения, с какой-то бумажкой в руке. Отец Браун начал было фразу, но друг перебил его.

– Я нашел ключ! – кричал Фламбо. – Пилюли как будто одинаковые, а на самом деле разные. И знаете, только я их коснулся, эта одноглазая скотина сунулась в комнату. У него был пистолет! Пистолет я выбил, а его спустил с лестницы, но понял многое. Если останусь часа на два, разберусь во всем.

– Значит, не разберетесь, – неожиданно звонким голосом сказал священник. – Мы не останемся здесь и на час. Не останемся и на минуту. Едем!

– Как же так? – растерялся Фламбо. – Мы почти у цели. Сразу видно, они нас боятся.

Отец Браун твердо и загадочно посмотрел на него.

– Пока мы здесь, они не боятся нас, – сказал он. – Они испугаются нас, когда мы уедем.

Оба они заметили вдруг, что нервный доктор Флуд, маячивший в полутьме, пошел к ним, дико размахивая руками.

– Стойте! Слушайте! – крикнул он. – Я открыл правду.

– Что ж, расскажите ее полиции, – кротко ответил отец Браун. – Они скоро будут. А мы уезжаем.

Доктор страшно разволновался, что-то горестно крикнул и наконец распростер руки, преграждая путь.

– Хорошо! – вскричал он. – Не буду лгать, я не открыл правды. Я просто хочу исповедаться.

– Идите к своему священнику, – сказал отец Браун и засеменил к калитке. Удивленный Фламбо пошел за ним. У самой ограды им наперерез кинулся садовник, невнятно браня сыщиков, презревших свой долг. Отец Браун увернулся от удара, но Денн не увернулся – Фламбо сразил его кулаком, подобным палице Геракла. Оставив садовника на дорожке, друзья вышли из сада и сели в автомобиль. Фламбо задал очень короткий вопрос, а Браун ответил: «Кестербери».

Они молчали долго, потом священник сказал:

– Так и кажется, что гроза была только там, в саду, и вызвало ее смятение духа.

– Друг мой, – сказал Фламбо, – я давно вас знаю и всегда вам верю. Но я не поверю, что вы оторвали меня от дела из-за каких-то атмосферных явлений.

– Да, атмосфера там плохая, – спокойно отвечал отец Браун. – Жуткая, мрачная, тяжелая. А страшнее всего, что в ней нет злобы и ненависти.

– Кто-то, – предположил Фламбо, – все-таки недолюбливал дедушку.

– Ненависти нет, – со стоном повторил священник. – Самое страшное в этой тьме – любовь.

– Чтобы выразить любовь, – заметил сыщик, – не стоит душить человека или протыкать шпагой.

– Любовь наполняла ужасом дом, – твердил священник.

– Не говорите мне, – запротестовал Фламбо, – что эта красавица любит паука в очках.

– Нет, – сказал отец Браун. – Она любит мужа. В том-то и ужас этого дела.

– Мне казалось, вы цените супружескую любовь, – сказал Фламбо. – Она не беззаконна.

– Не беззаконна в одном смысле… – начал отец Браун и, резко повернувшись к другу, заговорил куда горячее. – Разве я не знаю, что любовь жены и мужа, первое повеление Господа, священна во веки веков? Вы не из тех кретинов, которые считают, что мы не любуемся любовью. Не вам рассказывать об Эдеме и о Кане Галилейской. Сила супружеской любви – от Бога, вот почему любовь эта страшна, если с Богом порывает. Когда сад становится джунглями, они прекрасны. Когда вино Каны скисает, оно становится уксусом Голгофы. Неужели вы думаете, что я этого не знаю?

– Конечно, знаете, – сказал Фламбо. – А вот я не знаю ничего об убийстве.

– О нем и нельзя ничего знать, – сказал священник.

– Почему же? – спросил Фламбо.

– Потому что убийства не было, – отвечал отец Браун.

Фламбо онемел от удивления, а друг его спокойно продолжал:

– Скажу вам странную вещь. Я говорил с этой женщиной, когда она просто обезумела, но она ни разу не заговорила об убийстве. Она не упомянула его, не намекнула. Она говорила о святотатстве.

И совсем не к месту спросил:

– Вы слышали о Тигре Тайроне?

– Еще бы! – воскликнул Фламбо. – Да именно его и подозревают! Его я должен предупредить там, в святилище. Самый дерзкий бандит, какой у нас был. Ирландец, конечно, но веру ненавидит до безумия. Может быть, он как-то связан с этими сатанинскими сектами. Во всяком случае, он любит отколоть штуку, которая гнуснее с виду, чем она есть. А так он не из худших – убивает редко, только по необходимости, зверств не допускает. Норовит оскорбить, это да, особенно своих, католиков, – грабит храмы, выкапывает мертвые тела…

– Все сходится, – сказал отец Браун, – надо бы давно догадаться.

– Не знаю, как мы могли догадаться, когда пробыли там не больше часа, – возразил Фламбо.

– Надо было догадаться до того, как мы туда попали, – отвечал его друг. – Нет, до того, как вы ко мне пришли.

– О чем вы, Господи? – все больше удивлялся француз.

– Голос очень меняется по телефону, – размышлял отец Браун. – Я слышал утром все три действия и счел их пустяками. Сперва позвонила женщина и попросила немедленно приехать в гостиницу. Что это значило? Конечно, что дедушка умирал. Потом она позвонила и сказала, что ехать не надо. Что это значило? Конечно, что дедушка умер. Мирно умер в своей постели, видимо – от сердца, от старости. Тогда она позвонила еще раз и сказала, чтоб я все-таки приехал. Что же значило это? Тут все оказалось намного интересней!

Он помолчал и начал снова

– Жена очень любит Тигра Тайрона. Поэтому ему и пришла в голову эта безумная и талантливая мысль. Он услышал, что вы пошли по следу; быть может, он знал, что я иногда помогаю вам. И вот он решил задержать нас, разыграв убийство. Да, он сделал страшное дело, но он не убивал. Может быть, он ошарашил жену каким-то зверским здравомыслием – сказал, что она спасет его от тюрьмы, а мертвому все равно. Во всяком случае, жена готова для него на что угодно. И все же она чувствовала, как мерзок этот зловещий спектакль, потому и говорила о святотатстве. Думала она об оскверненной раке – но и об оскверненном смертном ложе.

Доктор Флуд – из этих жалких ученых-мятежников, которые балуются с бомбами, но брату он предан; предан и садовник. Быть может, это говорит в его пользу, что столько людей преданы ему.

Среди книг, которые листал этот доктор, были памфлеты XVII века, и я заметил, что один называется «Истинное свидетельство о суде над лордом Стаффордом». Но ведь дело Стаффорда началось с одного из детективов истории – со смерти сэра Эдмунда Берри Годфри. Его нашли в болоте, а загадка отчасти заключалась в том, что он был и задушен, и проткнут собственной шпагой. Я сразу подумал, что кто-то мог позаимствовать идею, не для убийства, для вящей загадочности.

Потом я увидел, что это подходит ко всем гнусным подробностям – бесовским, конечно, но не только бесовским. Понять этих людей можно, они хотели покруче все запутать, чтобы задержать нас подальше. Вот они и вытащили несчастного старика и заставили его бедное тело ходить колесом – словом, делать все, чего оно делать не может. Надо было подсунуть нам неразрешимую загадку. Свои следы они замели, но забыли убрать метлу. К счастью, мы вовремя догадались.

– Это вы догадались, – сказал Фламбо. – Я бы долго шел по ложному следу, занимался пилюлями.

– Ну, во всяком случае, мы уехали, – благодушно сказал священник.

– Видимо, – сказал сыщик, – поэтому я и еду на такой скорости.

События этого вечера нарушили монастырский покой в обители и в храме. Рака святой Доротеи, вся в золоте и рубинах, стояла в боковой комнатке монастырской часовни до той поры, пока процессия не возьмет ее и не внесет в часовню к концу службы.

Охранял ее один монах, очень зорко и настороженно, ибо он, как и его братья, знал о возможной опасности. Поэтому он и вскочил в тот самый миг, когда в окно, сквозь решетку, просунулось что-то вроде темной змеи.

Тигр Тайрон делал так и прежде, но для монаха это было внове. К счастью, на свете жил человек, для которого приемы Тайрона внове не были; он и появился в дверях – огромный, с воинственными усами, – когда вор собирался выйти. Фламбо и Тигр пристально посмотрели друг на друга и словно бы отдали друг другу честь.

А священник проскользнул в часовню помолиться о тех, кто замешан в этих невероятных событиях. Он скорее улыбался, чем печалился, и, честно говоря, ни в коей мере не ощущал, что дела преступного семейства безнадежны; напротив, надежды здесь было больше, чем для многих куда более почтенных семейств.

Потом он подумал о многом другом, что подсказали место и случай. На фоне зеленого и черного мрамора, в глубине часовни, мерцал темный багрянец великомучеников, а на его фоне алели рубины усыпальницы, розы святой Доротеи. Отец Браун снова подумал о странных событиях и о женщине, боявшейся святотатства, которому она сама помогла. В конце концов, думал он, Доротея тоже любила язычника, но он не убил ее веры. Она умерла свободной, умерла за истину и послала ему розы из рая.

Священник поднял взор и увидел сквозь облака ладана мерцание огоньков, сообщившее ему, что благословение подходит к концу, сейчас пойдет процессия. Сокровища времен и преданий двинулись к нему сквозь века, а высоко над ними, снопом негасимых огней, солнцем в нашей ночи, дароносица сверкала сквозь мрак, как сверкает она сквозь темную загадку мироздания. Многие считают, что и эта загадка неразрешима. Многие считают, что у нее – только одно решение.

Среди холмов, на повороте тропки, где два тополя, словно пирамиды, стерегли деревушку Галь, появился однажды человек в одеждах очень странного покроя и странного цвета – в ярко-алом плаще, в белой шляпе на пышных черных кудрях, с бакенбардами, как у Байрона.