Паркер удивленно на него уставился.

— Уже около пяти лет, а может, и больше, — продолжал Уимзи, — вы смотрите на мою сестру как слабоумный баран и вздрагиваете как кролик при одном звуке ее имени. Что бы это значило? Зрелище не самое приятное. И не самое веселое. Вы совсем сбили бедняжку с толку. У меня создается впечатление, будто у вас кишка тонка, уж простите мне такое выражение. Мало кому понравится, когда кто-то так трясется из-за его сестры — да еще так долго. Это неприглядно. Это раздражает. Почему бы не ударить себя храбро в грудь и не сказать: «Питер, друг мой сердечный, я решил прыгнуть к вам в семейный окоп и стать вам братом»? Что вас останавливает? Джеральд? Я знаю, он тот еще осел, но, в сущности, добрая душа. Или дело в Элен? Да, она не подарок, но вам не придется с ней часто видеться. Или это из-за меня? Тогда знайте: я подумываю о том, чтобы уйти в пустынники — кажется, был какой-то Петр Пустынник,[83] нет? — в общем, я вам точно не помешаю. Давайте, старина, признавайтесь, что вас гнетет, и мы тут же с этим разделаемся. Ну?

— Вы что же, спрашиваете меня…

— Да, черт вас подери, я спрашиваю, каковы ваши намерения! — выпалил Уимзи. — И если это недостаточно по-викториански, тогда я даже не знаю… Я понимаю, вы дали Мэри время оправиться после несчастного происшествия с Каткартом и связи с этим Гойлзом,[84] но, в конце концов, дружище, с деликатностью тоже можно переборщить. Нельзя же так долго держать девушку в неизвестности! Чего вы вообще ждете — високосного года?[85]

— Не говорите глупостей, Питер. Как я могу просить руки вашей сестры?

— Как — это уже не мое дело. Можете спросить: «Кстати, милая, замуж не хотите?» Вариант современный, простой и беспроигрышный. Или можете опуститься на одно колено и сказать: «Любимая, предлагаю вам руку и сердце» — это трогательно, старомодно, а по нынешним временам еще и оригинально. Или можете ей написать, позвонить, послать телеграмму… Оставляю это на ваше личное усмотрение.

— Вы шутите.

— О господи! Когда же я исправлю свою репутацию вечного шута? Чарльз, вы делаете Мэри очень несчастной, поэтому я бы хотел, чтобы вы на ней женились и положили этому конец.

— Я делаю ее несчастной? — почти прокричал Чарльз. — Я — ее — несчастной?!

Уимзи многозначительно постучал себя по лбу:

— Дерево, непробиваемое дерево! Но с последним ударом, кажется, все-таки дошло. Да, вы — делаете ее — несчастной, теперь понятно?

— Питер, если бы я действительно думал, что…

— Только не надо пламенных признаний, — прервал его Уимзи, — не тратьте их на меня. Приберегите для Мэри. Я выполнил свой братский долг — и довольно об этом. Успокойтесь. Возвращайтесь к отчетам…

— Да, точно. И пока мы не продолжили этот разговор — у меня есть для вас новости.

— Правда? Что же вы сразу не сказали!

— Вы не дали мне возможности.

— Так что за новости?

— Мы нашли сверток.

— Что?

— Мы нашли сверток.

— Серьезно? Нашли?

— Да. Один бармен…

— Бог с ним, с барменом. Вы уверены, что это тот самый сверток?

— Да. Его опознали.

— Продолжайте. Анализ уже провели?

— Провели.

— И что там было?

Паркер посмотрел на него как человек, принесший дурные вести, и нехотя произнес:

— Бикарбонат натрия.

Глава XVI

Мистер Крофте заметил: «А я вам говорил» (и его можно понять); сэр Импи Биггс был лаконичен: «Очень жаль». Подробно описывать занятия лорда Питера Уимзи в течение последующей недели было бы немилосердно и совершенно бесполезно. Вынужденное бездействие порождает раздражение и несдержанность даже в лучших из нас. Не утешало лорда Питера и глупое счастье старшего инспектора Паркера и леди Мэри Уимзи, тем более что оно сопровождалось утомительными изъявлениями любви в его адрес. Уимзи, подобно герою Макса Бирбома,[86] «ненавидел быть трогательным». И лишь немного его подбодрил старательный Фредди Арбатнот, который сообщил, что мистер Норман Эркарт, похоже, тесно связан с крахом треста «Мегатерий».

В это время жизнь мисс Китти Климпсон, напротив, протекала под знаком «бурной деятельности», как она сама выражалась. Письмо, отправленное на второй день ее пребывания в Уиндле, изобиловало подробностями.


«Вид с холма»,

Уиндл,

Вестморленд,

1 января 1930 года


Дорогой лорд Питер,

уверена, Вы хотели бы как можно скорее узнать, как продвигаются дела, и, хотя я пробыла здесь всего один день, по-моему, справляюсь весьма неплохо! Мой поезд прибыл поздним вечером в понедельник, сама дорога была ужасающе скучна (прибавить к этому еще огорчительно долгую остановку в Престоне), хотя благодаря тому, что Вы настояли на вагоне первого класса, я совершенно не устала! Никто не может оценить, насколько дополнительные удобства меняют характер поездки, особенно для человека в возрасте, и теперь, после долгих лет бедности, когда в пути мне приходилось мириться с ужасающими условиями, я чувствую, что купаюсь в почти греховной роскоши! В вагоне было очень тепло, даже чересчур, на мой взгляд, и я хотела было открыть окно, но среди соседей оказался очень толстый бизнесмен, навертевший на себя уйму шерстяных жилетов и до самых глаз закутавшийся в пальто, и он категорически возражал против свежего воздуха! Не правда ли, мужчины сейчас стали похожи на парниковые растения — не то что мой отец, который никогда не позволял разжигать камин до 1 ноября и после 31 марта, даже если термометр показывал легкий мороз!

Без всяких затруднений я сняла уютный номер в отеле «Станция», хотя было уже очень поздно. Раньше незамужнюю женщину, явись она одна с чемоданом около полуночи, едва ли сочли бы приличной особой, а теперь какие счастливые мы видим перемены! Я благодарна судьбе за то, что до них дожила; что бы там ни говорили ретрограды о большей благовоспитанности и скромности женщин во времена королевы Виктории, те, кто хорошо помнит старые времена, знают, насколько тяжки и унизительны были все эти порядки!

Прошлым утром я, как Вы и велели, перво-наперво отправилась на поиски подходящего пансиона, и уже вторая моя попытка увенчалась успехом. Заведение очень приличное, содержится превосходно, и там постоянно проживают три немолодые дамы, которые прекрасно осведомлены обо всех сплетнях в городе, так что для наших целей лучшего и желать нельзя! Заняв в этом пансионе комнату, я тут же отправилась на поиски неведомого. На Хай-стрит я встретила очень любезного полицейского, у которого спросила, как найти дом миссис Рейберн. Он знал, где находится дом, и объяснил, что нужно сесть на омнибус и за пенни доехать до «Герба рыболова», а оттуда пять минут пройти пешком. Я последовала его указаниям, и омнибус быстро привез меня за город к перекрестку, у которого располагается «Герб рыболова». Кондуктор был очень учтив и показал мне, как пройти к дому, так что я легко его нашла.

Это прекрасное старинное здание с садом; дом, довольно большой, построен, очевидно, в восемнадцатом столетии, с итальянской верандой, перед которой простирается зеленая лужайка, растет кедр и разбиты аккуратные клумбы, так что летом это, должно быть, просто райский уголок. Я немного посмотрела на дом со стороны дороги — подумала, что если меня кто-то заметит, подобное поведение не сочтут подозрительным, поскольку каждому хочется полюбоваться на такую красивую старинную усадьбу. Шторы почти на всех окнах опущены, как будто в большинстве комнат никто не живет, а снаружи я не увидела ни садовника, ни какой-либо другой прислуги — думаю, в это время года работы в саду почти никакой. При этом над одной из труб поднимался дымок, так что какие-то признаки жизни я все-таки заметила.

Немного пройдя по дороге, я повернула обратно и снова подошла к дому; на этот раз я увидела, как какая-то служанка поворачивает за угол, но она была уже слишком далеко, чтобы с ней заговорить. Поэтому я снова села в омнибус и отправилась пообедать в пансион «Вид с холма», намереваясь завязать знакомство со своими новыми соседками.

Разумеется, чтобы не показаться слишком заинтересованной, я сначала никак не упомянула дом миссис Рейберн, но завела общий разговор об Уиндле. Мне было не очень-то просто справиться с многочисленными вопросами трех дам, которые никак не могли понять, что делать приезжим в Уиндле в это время года, но думаю, что, сказав не так уж много неправды, я поселила в них мысль, будто недавно получила небольшое наследство (!) и теперь путешествую по Озерному краю, чтобы решить, где остановиться следующим летом. Я много говорила об этюдах — в детстве всех нас обучали азам акварельного рисунка, — так что я продемонстрировала довольно хорошую техническую осведомленность, что очень им понравилось!

Последний предмет разговора позволил мне как бы невзначай спросить о доме миссис Рейберн. Я восхитилась красотой здания и спросила, живет ли там кто-нибудь сейчас (естественно, я не выпалила все это разом, но сначала подождала, пока они назовут мне множество живописных мест в окрестностях, которые могли бы привлечь художника!). Миссис Пеглер, очень полная, жеманная и весьма БОЛТЛИВАЯ (!) дама, выложила мне о доме все подробности. Дорогой лорд Питер, если теперь я чего-то и не знаю о безудержной распущенности миссис Рейберн в ее молодые годы, поверьте, ЭТОГО ЗНАТЬ НЕ НУЖНО! Но что гораздо полезнее для дела, от той дамы я узнала имя постоянной сиделки миссис Рейберн. Это некая МИСС БУТ, бывшая медицинская сестра, ей около шестидесяти, и живет она с миссис Рейберн одна, если не считать слуг и экономки. Услышав, что миссис Рейберн так стара и слаба, да к тому же парализована, я высказала сомнение, не опасно ли иметь в таких обстоятельствах только одну сиделку, но миссис Пеглер сказала, что экономка — сама надежность, служит миссис Рейберн уже долгие годы и прекрасно справляется с уходом за хозяйкой, когда мисс Бут нужно отлучиться. То есть иногда мисс Бут все-таки выходит из дому! Никто из постояльцев с ней, похоже, не знаком, но говорят, ее часто видят в городе одетой в форму медицинской сестры. Мне удалось вытянуть из своих собеседниц довольно подробный ее портрет, так что если я ее увижу, то, осмелюсь предположить, смогу ее узнать!