— Час от часу не легче, — вздохнул Манфред.

Оба друга недавно приехали в этот прелестный уголок отдохнуть от городской суеты.

Манфред под именем «синьора Фуэнтеса» долго и тщательно выбирал подходящий дом, особо интересуясь тишиной и уединённостью. Он очень любил Девоншир в апреле, когда его поля покрывались бархатным зелёным ковром, вытканным желтыми нарциссами.

Переодевшись к ужину, он спустился в столовую, где уже весело потрескивали в камине березовые дрова.

Услышав шум приближающегося автомобиля, он направился к выходу, но Леон Гонзалес опередил его и первым встретил гостей.

Из автомобиля вышел высокий стройный мужчина с тонкими прямыми бровями и глубоко сидящими глазами. Костюм его был вне критики. Он несколько свысока поздоровался с Гонзалесом.

— Надеюсь, мы не заставили вас слишком долго ждать — меня задержали мои эксперименты, — произнес он. — Сегодня работа что-то не клеилась…

Манфред внимательно наблюдал за гостем.

Леон представил его дамам. Мисс Спэттер оказалась красивой девушкой с немного грустными глазами. Ее мать была маленькой самодовольной дамой, подчеркнутая чопорность которой выдавала не особенно высокое происхождение.

Манфред сразу почувствовал, что девушку гнетет какая-то затаенная тоска. Ее приветливая улыбка, бесспорно искренняя, казалась несколько автоматической. В дальнейшем смутное предположение Манфреда переросло в уверенность.

Девушка испытывала страх!

Но кто внушал его?


Когда дамы поднялись наверх, Манфреду удалось поближе познакомиться с доктором Уиглоу.

— Ваш приятель отлично играет в гольф, — заметил доктор. — Право он отлично играет… для иностранца. Ведь вы оба родом из Испании?

Манфред кивнул.

Собственно говоря, он был более англичанином, чем его гость, но в настоящее время он был испанским гостем в Англии, к тому же с испанским паспортом.

— Насколько я понял, ваши изыскания увенчались полным успехом? — осведомился Леон.

Глаза доктора Уиглоу вспыхнули лихорадочным огнем.

— Да, я очень доволен ими…

Неожиданно он добавил:

— Кто вам сказал о них?

— Вы ведь сами рассказывали о них в клубе.

Доктор нахмурил лоб.

— Да?.. Что-то не припомню. Когда я говорил об этом?

— Сегодня утром.

Доктор закусил губы.

— Я иногда бываю рассеянным…

У Манфреда сложилось впечатление, что в докторе шла какая-то жестокая внутренняя борьба.

— Да, на мою долю выпал необыкновенный успех. Да… Через несколько месяцев мое имя станет извести всему миру… Но мои изыскания стоят огромных денег. Лишь сегодня я подсчитал, что одним стенотиписткам приходится выплачивать около шестидесяти фунтов в неделю…

Манфред изумленно взглянул на него.

— Вашим стенотиписткам? — переспросил он медленно — В таком случае вы, должно быть, работаете над огромным трактатом?

— Но вот и наши дамы! — воскликнул доктор.

В докторе было что-то отталкивающее. Впоследствии Манфред укрепился в этом мнении.

После обеда доктор Уиглоу неожиданно обратился к девушке:

— Ты меня сегодня еще не поцеловала, Маргарет.

Мисс Спэттер сначала зарделась, а затем побледнела.

Пальцы ее дрожали.

— Я… не помню, Феликс… — пролепетала она.

Лицо доктора побагровело от злости.

— Честное слово, это… изумительно! — вскричал он. — Я помолвлен с тобой, я выплачиваю твоей матери тысячу фунтов, а ты даже не помнишь, целовала ли меня?!

— Доктор! — неожиданно перебил его Гонзалес, протягивая небольшой лист бумаги.

Леон говорил мягко, но Манфред почувствовал в его голосе опасный металл.

— Вы не просветите меня, какое химическое соединение обозначается этой формулой?

Доктор Уиглоу медленно повернул голову и пристально оглядел говорившего.

— Хлористый ангидрид, — бросил он.

Беседа перешла на научные темы.

Маленькая самодовольная дама была единственным лицом, не придавшим особого значения поведению доктора.

— Феликс порой бывает довольно эксцентричным, но, как правило, он спокоен, приветлив и мил… Ах, главное для нас — счастье детей. Вы согласны со мной? — произнесла она на исковерканном испанском.

Манфред нехотя кивнул.

— Я глубоко убеждена в том, что Маргарет будет счастлива с ним, — продолжала почтенная мамаша, — во всяком случае, гораздо счастливее, чем с этим невыносимым человеком…

Она не расшифровала понятие «невыносимый человек», но Манфред почувствовал, что за этим кроется целая трагедия. Менее всего он увлекался романтическими сюжетами, но одного взгляда на бледную, съежившуюся Маргарет было достаточно, чтобы понять, что в этой помолвке таится что-то неладное.

Через полчаса оба друга стояли в дверях и следили за удаляющимся сигнальным фонариком автомобиля доктора Уиглоу.

Возвратившись в столовую, Манфред подбросил дров в камин.

— Ну, каково впечатление? — спросил Гонзалес.

— Ужас, — ответил Манфред.

Леон закурил.

— Девушку можно только пожалеть.

— Он производит впечатление совершенно невменяемого человека, — заметил Манфред.

— Он сошел с ума, — спокойно произнес Леон. — Один из признаков — провалы памяти. Разве ты не обратил внимания на то, что он совершенно забыл о нашей с ним утренней беседе в клубе?

— О, это я заметил!

— Он не может не чувствовать, что эти провалы памяти — порог безумия, но, в то же время, пошатнувшийся разум убеждает его в исключительной гениальности, а следовательно, и во вседозволенности. А это уже опасно… Завтра мы навестим его и посмотрим, чем он занимается в своей лаборатории и что его заставляет тратить уйму денег на стенотиписток. А теперь — спать, спать, дорогой Джордж! Не вижу иного способа избавиться от этого мрака.


Лаборатория доктора Уиглоу располагалась в большом кирпичном строении с примыкавшем к нему деревянным павильоном.

— За три недели это уже вторая лаборатория. Хозяин первой, правда, к нашему приходу был мертв…

— Ты имеешь в виду теорию серийности? — спросил Леон.

— Нет, просто… — пробормотал Манфред.

У дверей лаборатории стоял почтовый автомобиль. Несколько девиц-ассистенток загружали машину огромным количеством пухлых конвертов. По-видимому, у доктора Уиглоу была обширная переписка.

Доктор в белом халате вышел навстречу гостям.

— У вас весьма значительная переписка, — заметил Леон.

Доктор оживился.

— Пока что я отправляю эти письма на почту в Торкуей. Они будут там лежать до… — он сделал паузу, — до того момента, когда я буду полностью уверен в результате своего открытия. Деятель науки должен быть очень осторожен в выводах, да-да! Но я убежден в том, что мое открытие непогрешимо!

Он повел гостей в лабораторию.

Манфред равнодушно осматривал помещение, мало чем отличающееся от лаборатории покойного профессора Тоблемона.

— Я сейчас посвящу вас, — говорил доктор, — я посвящу вас в то, о чем пока не знает ни одна живая душа! Никто, никто даже не догадывается о подлинном величии моего открытия!

Доктор выдвинул один из ящиков письменного стола, вынул из него фарфоровую пластинку и положил ее на стол. Из шкафа он извлек металлическую шкатулку. Содержимое шкатулки он пересыпал на пластинку. Это была обыкновенная садовая почва. К своему изумлению, Манфред заметил в груде земли копошащегося дождевого червя. Проворный червячок пытался снова зарыться поглубже в землю.

— Проклятое животное! — гневно произнес доктор. Лицо его нервно подергивалось. — Как я ненавижу эту тварь!

Глаза его горели бешеной злобой.

Джордж Манфред глубоко перевел дыхание и стиснул зубы.

— С детства для меня не существовало ничего более ужасного, чем эти проклятые твари, — сбивчиво говорил доктор. — У меня была гувернантка — злое, противное существо… Вы представляете, как это было ужасно?!

Леон ничего не ответил.

Для него дождевой червь был самым обыкновенным существом, ничем не отличавшимся от многих представителей животного мира. Он не мог понять, почему этот выдающийся естествоиспытатель воспылал такой жгучей ненавистью к этому виду живых существ.

— Я создал теорию, — продолжал доктор, вытирая потный лоб, — согласно которой в разные периоды на Земле владычествуют различные представители животного царства. В нашу эпоху мир принадлежит человечеству. Пройдет миллион лет, и человек выродится, станет мелким, как муравей, а владыкой мира будет дождевой червь. Его способности и свойства разовьются с невероятной силой… Эта мысль всегда терзала меня…

Заметив, что Гонзалес и Манфред хранят молчание, доктор продолжал:

— Она терзает меня и сейчас. Я задался целью избавить человечество от этой ужасной перспективы. — Он перевел дыхание. — Пока дождевые черви еще не развили свои способности, у нас имеется реальная возможность победить их. Да, победить!

Он достал из шкафа широкогорлую склянку, наполненную каким-то серым порошком.

— Здесь результат двенадцатилетней работы, — сказал он. — Яд найти нетрудно, но мой состав… о!

Он взял щепотку порошка и бросил ее в стакан с водой. Порошок медленно растворился в воде. Затем доктор взял пипетку и капнул несколько капель на кучку земли. Прошло несколько секунд. В земле что-то задергалось и замерло.

Все было кончено.

— Он мертв! — торжествующе воскликнул доктор Уиглоу. — Мертв не только червяк, но и почва. Стоит какому-нибудь червеообразному существу коснуться этой пригоршни земли, как он тут же подохнет. Подохнет!

Он позвонил. Вошла одна из ассистенток.

— Выбросьте это, — процедил он с перекошенным от омерзения лицом.


Весь обратный путь Леон молчал, забившись в угол автомобиля, и напряженно хмурил лоб.

Молчал он и за обедом.

Когда Манфред предложил ему прогуляться в сумерках, Леон только покачал головой.

Так же молча он ушел из дома с наступлением темноты.

Около десяти часов вечера он подошел к дому доктора Уиглоу.