Этот визит на весь день испортил мне настроение. Из головы не выходила мысль о фотоснимках, которые появятся в журнале «Лайф». Я усиленно пытался представить себе, кто из моих знакомых в Лос-Анджелесе узнает в Джеффе Холлидее Джеффа Гордона.

Как бы то ни было, но к тому времени, когда мы с Джеком пришли к нам ужинать, мне отчасти удалось забыть неприятное происшествие.

Сариту мы застали взволнованной. Она разговаривала с мистером Тиреллом, и тот сказал, что уезжает через два месяца и готов продать коттедж, если он нам нравится. Они договорились, что сегодня вечером мы заедем осмотреть наше будущее приобретение.

За ужином Джек рассказал Сарите о своем намерении обновить обстановку квартиры, и Сарита обещала помочь ему.

Затем мы все втроем поехали на Саймеон-хилл. Домик, окруженный большим садом и расположенный на самой вершине холма, откуда открывался чудесный вид на реку, понравился мне с первого взгляда. Но в глубине души я почувствовал все нарастающую тревогу и, возможно, поэтому не выразил особого восторга.

В доме все было так, как описывала Сарита, – все, что нам требовалось: три спальни, большая гостиная, кабинет, кухня со всеми современными удобствами, вделанный в стену бар на террасе и большой кирпичный очаг, в котором можно было зажарить целого барана.

Мистер Тирелл запросил вполне божескую цену – тридцать тысяч долларов.

– Вот это да! – воскликнул Джек. – Как раз то, что вам нужно. Лучшего и не найдете.

Джек был прав, но какое-то предчувствие заставляло меня соблюдать осторожность. Я попросил мистера Тирелла дать мне время на размышление, и он согласился ждать неделю.

После ухода Джека, когда мы уже собирались ложиться спать, Сарита спросила, понравился ли мне коттедж.

– Безусловно. Но я не хочу спешить. А что, если ты побываешь завтра в посредническом агентстве Херкоурта и узнаешь – не смогут ли они предложить нам что-нибудь в том же роде? Не мешает ознакомиться с ценами, прежде чем дать Тиреллу окончательное согласие. У нас же впереди целая неделя.

Следующие два дня прошли почти незаметно. Я с головой ушел в дела, а Сарита занималась поисками подходящего дома. Ничего заслуживающего внимания она не нашла, и я понимал, с каким недоумением она отнеслась к моей просьбе поискать что-нибудь другое. Домик Тирелла ей очень понравился, и она просто не верила в возможность найти что-то лучшее.

А потом Сарита принесла домой очередной журнал «Лайф». В нем была помещена довольно большая фотография: мой кабинет в конторе, письменный стол и я, сидящий за столом. На снимке можно было без труда рассмотреть и мой шрам, и мое приопущенное веко. В подписи под фотографией говорилось: «Ветеран войны Джефф Холлидей после возведения в Голланд-Сити моста стоимостью в шесть миллионов долларов намерен построить себе домик. Хороший пианист-любитель, он после шестнадцатичасового трудового дня с удовольствием отдыхает над ноктюрнами Шопена».

И снова – уже в который раз – меня охватила тревога: любой, кто знал когда-то Джеффа Гордона, пробежав глазами заметку и едва взглянув на фотографию, сразу узнал бы меня.

Вечером на следующий день состоялся банкет. Он был для меня тяжким испытанием, но я благополучно прошел через него.

Мэттисон наговорил нам с Джеком массу комплиментов. Муниципалитет-де полностью верит в нас, он, Мэттисон, давно к нам присматривается и уверен, что мы далеко пойдем, построим прекрасный мост, и прочее, и прочее.

Слушая, как разливается Мэттисон, я искоса взглянул на Сариту. Она сидела очень довольная, с повлажневшими глазами. Мы улыбнулись друг другу. Это был один из счастливейших моментов в моей жизни.

Выступление по телевидению предполагалось в воскресенье.

Сарита в студию не поехала. «Предпочитаю, – сказала она, – посмотреть твое выступление дома, по телевизору».

Наше интервью прошло без сучка и задоринки. Предложение Криди насчет модели моста оказалось удачным. Мы просто и доходчиво объяснили телезрителям, как намерены строить мост и почему налогоплательщикам есть резон, как говорится, тряхнуть мошной.

– Не секрет, – обратился к нам Криди в ходе интервью, – что гонорар составляет сто двадцать тысяч долларов. Как вы намерены распорядиться этими деньгами?

– Куплю себе автомобиль, после того, как налоговые органы заберут себе большую часть гонорара, – ответил Джек.

Криди перевел взгляд на меня.

– А вы, мистер Холлидей, насколько я понимаю, собираетесь обзавестись собственным домом, не так ли?

– Так.

– Сами будете его строить?

– Еще не решил.

– Ему хватит работы и с мостом, какой уж тут дом, – пошутил Джек. Все рассмеялись, и на этом интервью кончилось.

Как только телеоператор выключил камеру, Криди открыл бутылку шампанского, и мы ее распили. Мне очень хотелось поскорее увидеть Сариту, но уходить было неудобно.

– Ну, что ж, ребята, – заметил Криди, – по-моему, закладка моста состоялась. Остается только построить его.

Мы пожали ему руку.

Ко мне подошел один из рабочих студии.

– Вас просят к телефону, мистер Холлидей.

– Супруга, готов поспорить! – заметил Джек. – Ждет не дождется минутки, чтобы сказать ему, каким красавцем он выглядел на экране телевизора. Я подожду тебя внизу, Джефф. – Криди и он вышли из студии.

Я заколебался, но, заметив, с каким недоумением смотрит на меня рабочий, подошел к телефону и взял трубку.

Я уже инстинктивно чувствовал, кто звонит, и, конечно, оказался прав.

– Алло, – сказала Римма. – Я видела твое выступление. Поздравляю.

Мне показалось, что на меня обрушился потолок.

А вокруг сновали люди, следовало соблюдать в разговоре максимальную осторожность, и я взял себя в руки.

– Спасибо.

– Значит, ты теперь богатый человек?

– Сейчас я не могу разговаривать.

– Знаю. Буду ждать тебя в десять вечера в вестибюле гостиницы «Келлоуэй-отель». Не придешь – пожалеешь.

Римма положила трубку. То же самое, словно во сне, сделал и я.

Потом я вынул носовой платок и вытер лоб. Меня трясло, я был, наверно, бледен, как полотно.

– Что-нибудь случилось, мистер Холлидей?

– Нет, нет, все в порядке.

– Это, скорее всего, от юпитеров, они, как солнце. На вас лица нет.

– На свежем воздухе все пройдет.

– Вас проводить?

– Благодарю. Сейчас мне станет лучше. Это от духоты.

Я вышел из студии и спустился в вестибюль, где меня ожидали Джек и Криди.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Я едва отыскал «Келлоуэй-отель». Он оказался одним из тех сомнительных заведений с почасовой сдачей номеров, что в изобилии разбросаны вдоль набережной в Ист-сайде и регулярно прикрываются полицией, чтобы так же регулярно возникать вновь – с «новой администрацией».

После того, как я завез Криди в ресторан, где его поджидала жена, а Джека – к нему на квартиру, было уже поздно ехать домой, чтобы затем снова пересекать весь город и в десять часов встретиться с Риммой.

Я позвонил Сарите и сказал ей, что заеду в контору, так как Криди нужны некоторые цифровые данные для статьи, которую он сейчас пишет. Я добавил, что где-нибудь перекушу вместе с Криди и не знаю, когда вернусь домой. Мне казалась омерзительной эта ложь, но иного выхода у меня не было, я не мог сказать жене правду.

В вестибюль гостиницы «Келлоуэй-отель» я вошел в самом начале одиннадцатого.

За конторкой дежурного администратора сидел старик-негр. У дверей торчала пропылившаяся пальма, здесь же стояли пять бамбуковых стульев – они выглядели так, словно на них никто никогда не садился. Все дышало убожеством и запустением.

Я остановился и осмотрелся.

В углу, в единственном кожаном кресле, сидела плохо одетая женщина. Она не сводила с меня глаз, из уголка густо накрашенных губ свисала сигарета.

Это была Римма, но я не сразу узнал ее. Коротко подстриженные волосы были уже не серебристого, а кирпично-красного оттенка. На ней был поношенный черный костюм и застиранная и вылинявшая зеленая блузка.

Чувствуя на себе пристальный взгляд старика-негра, я пересек вестибюль и подошел к Римме. Мы смотрели друг на друга. Ее отекшее лицо покрывала нездоровая бледность, она выглядела старше своих тридцати лет. Пятна дешевых румян если и могли кого-то обмануть, так, вероятно, только ее самое. Выражение глаз – равнодушных, выцветших глаз уличной женщины – было мрачным, они напоминали камешки, брошенные в черно-синие чернила. Я с содроганием отметил про себя, как сильно она изменилась за это время. Разговаривая с ней по телефону, я мысленно представлял ее такой, какой видел в последний раз.

Я заметил, что ее глаза быстро пробежали по моему костюму, ботинкам, потом остановились на лице.

– Хэлло, Джефф! Давненько мы не виделись.

– Давай-ка лучше пойдем куда-нибудь, где можно поговорить, – сказал я внезапно охрипшим голосом.

Римма удивленно подняла брови.

– Я не хочу тебя ставить в неудобное положение, ты теперь большой человек. Если твои богатые дружки встретят тебя в моем обществе, они черт знает что подумают.

– Да, но тут невозможно разговаривать. Пойдем посидим в машине.

Римма отрицательно покачала головой.

– Будем говорить здесь. Не обращай внимания на Джо. Он глухой, как столб. Ты не закажешь мне что-нибудь выпить?

– Можешь заказывать себе все, что твоей душе угодно.

Она встала, подошла к конторке администратора (негр, хмурясь, отодвинулся от нее) и нажала кнопку звонка.

Откуда-то появился рослый полный итальянец с жирными черными волосами и густой щетиной на подбородке. На нем была грязная ковбойка и еще более грязные фланелевые брюки.

– Тонни, бутылку виски, два стакана и графин содовой, – распорядилась Римма. – Да поживее.

Итальянец мрачно взглянул на Римму.

– А кто будет платить?

Римма кивком указала на меня.

– Он… Поторапливайся.